Марк Тарловский - Молчаливый полет

• Название: Молчаливый полет
• Автор: Марк Тарловский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9796-0129-8

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт. Настоящее издание объединяет все прижизненные сборники стихотворений Тарловского (сборник «Почтовый голубь» воспроизводится в аутентичном составе впервые) и множество стихотворений, оставшихся за их пределами, к которым примыкают написанные в середине 1930-х стихотворные мемуары об Э. Багрицком «Веселый странник».

---

Дух племен, и соки их, и речь –

Всё идет в мартеновскую печь,

Всё должно одной струей протечь.

Нас ведет планирующий гений

Через формулы соединений.

На том же совещании моя литературная работа сделалась объектом критики со стороны А. Суркова и ленинградца Левина, критики, построенной на том же порочном методе выдергивания отдельных строчек, потасовки фактов, каббалистических поисков несуществующего и огульного охаивания, на основании отдельных недостатков всей работы писателя, твердо стоящего на платформе советской власти и активно сочувствующего социалистическому строительству.

20-го апреля на том же совещании я выступил с речью, сложившейся из элементов самозащиты, самокритики и личной полемики. Что касается самозащиты, то она была естественной и необходимой, так как ни объективно ни субъективно я не считал себя виновным в том, что мне пытались припаять упомянутые критики. Что касается второго элемента моей речи, самокритики, то она, будучи совершенно необходимой (моя работа страдала, а иногда страдает еще и теперь, несомненными идеологическими недостатками), оказалась, к сожалению, сильно скомканной из-за недостатка времени и бестактного поведения некоторых отдельных лиц. Что касается третьего элемента, личной полемики, то, хоть я и являюсь ее принципиальным противником, мне не удалось ее в данном случае избежать по причине той организационной травли, в атмосфере которой протекало мое выступление. Впрочем, эта полемика, несмотря на свою резкость, должна показаться нежным воркованием по сравнению с теми пулями, которые отливали по моему адресу Л. Авербах и некоторые ленинградские критики. После моей речи А. Селивановский выступил с клеветническим заявлением, которое он, пользуясь своим положением редактора, воспроизвел в «Литературной газете» от 23 апреля. Вот что сказал Селивановский: «У нас есть друзья. Но у нас есть и враги. Я думаю, что всем своим сегодняшним выступлением, как и всем (подчеркнуто мной. — М.Т.) своим творчеством, Марк Тарловский показал, что он принадлежит к последней категории».

Что касается напечатанного с благословения Селивановского в том же номере «Литературной газеты» утверждения о реакционности моего выступления, то о клеветническом характере этого утверждения предоставляю судить нынешней редакции «Литературной газеты» и горкому писателей, куда я одновременно с этим письмом и передаю точную и полную стенограмму моей речи на производственном совещании поэтов РАПП. Что же касается заушательской квалификации А. Селивановским всего моего творчества как враждебного, то здесь нужно поставить несколько недоуменных вопросов: неужели, если только Селивановский в данном случае прав, почти все наши литературные (и многие нелитературные) журналы и газеты могли на протяжении шести последних лет (не говоря уже о более раннем периоде — периоде моей газетной работы) систематически опубликовывать сотни образцов этого, по мнению Селивановского, «враждебного» творчества и печатать десятки более или менее благожелательных солидных критических высказываний об этом творчестве, наши издательства — выпускать эти образцы отдельными сборниками, а наши политические редактора — всё это, вместе взятое, разрешать к печати? Неужели все, кроме Селивановского, были одержимы «гнилым либерализмом за счет кровных интересов большевизма»? можно напомнить тому же Селивановскому, что и он и его соратники не только печатали образцы моего творчества в редактировавшихся ими органах, но и писали об этом творчестве в довольно сдержанных, а иногда и благожелательных тонах.

Конечно, всё это не снимает с повестки дня вопроса о моей дальнейшей творческой перестройке. Она совершенно необходима для меня, реальнейшим образом ощущающего себя подлинным советским писателем и еще не вполне преодолевшего в своей литературной работе отрицательные элементы влияния дореволюционной культуры. В меру отпущенных мне сил и возможностей, я намерен и впредь работать над этой перестройкой так, как уже работал над в течение двух последних лет, и даже не так, а лучше — в строгом соответствии с постановлением ЦК ВКП (б) о перестройке литературно-художественных организаций.

2-го июня 1932 Марк Тарловский

Из трех книг. Стихи. Библиотека «Огонек». 1933. <Состав>[301]

(Техника) х (Чутье)

Коломна

Машинист (см. «Ведущий»).

Средняя Азия

От взрыва до взрыва

Огонь

Пушка

Пифагорова теорема

Вуадиль

Фергана

План

Рождение Родины <Состав раздела 3>[302]

Сто тридцать седьмой (Из Яна Пулавы. <С немецкого>)

Поэту (<Из Одуора Моруо.> С якутского)

Калым (<Из Ахмеда Ерикеева.> С татарского)

Курак (<Из Рагим-Задэ.> С таджикского)

Вечер (Из С. Чиковани. <С грузинского>)

Звезды (Из Сулеймана Рустам-Заде. <С тюркского>)

Алазанский хлопок (<Из С. Чиковани>. С грузинского)

Туркестано-Сибирский путь (<Из Гафура Гуляма.> С узбекского)

Джантемир (<Из Уйгуна.> С узбекского)

Страна победителей (Из Тувфата Янаби. <С башкирского>)

Борение иронии <Состав>[303]

(звездочками обозначены необнаруженные стихотворения)

*1 — Геофизика (шутка).

*2 — Звезда (фантазия).

3 — Тысяча девятьсот двадцатый (проблема грядущего).

4 — Лирика дочери городничего (шутка).

5 — Локон (проблема грусти).

6 — Лицейская современность (стилизация).

7 — Последнее слово Герострата (проблема тщеславия).

8 — Папироса (стилизация).

9 — Случай на крыше (сказка).

10 — Генерал (эскиз).

*11 — Будущее (проблема смерти).

12 — Первый полет (очерк впечатлений).

13 — Обращение к Екатерине, с приложением проекта памятнику Петру I (проблема заказа).

14 — Дары Америки (легенда о сифилисе).

15 — Кровь и любовь (шутка).

*16 — От сглазу (письмо к больному).

17 — Колумбы любви (проблема «идеала»).

18 — Туннель (проблема знания).

19 — Кавказ (о борьбе с пошлостью).

20 — Молния (проблема стойкости).

21 — «Я был собой…» (проблема любви).

*22 — Лицо (легенда).

23 — У ворот Крыма (из истории).

24 — Ай-Петри и Карадаг (легенда).

25 — О скуке (шутка, но, м.б., и всерьез).

*26 — На открытие новой планеты (ироническая космогония).

*27 — «Посмотри на горы Ферганы…» (проблема ревности).

28 — Керченские косы (лирика исторического пейзажа).

29 — Об искусстве (проблема формы).

30 — «В ночном забытьи…» (о нечистой совести).

31 — Игра (о приспособленчестве)

32 — Два листа (агитационная шутка).*

*33 — Сон (на тему о том, можно ли воссоздать гения, да еще во сне).

*34 — Памяти друга (стилизация).

35 — Память (еще немного печали).

36 — «Но поговорим…» (проблема удачи).

37 — Утюг (лирика бытового предмета).

*38 — «В дни равноденствия…» (проблема очистительной бури).

39 — Триумфаторы (проблема славы).

*40 — Разговор в коммунальной квартире (проблема героического).

41 — Гавайские острова (о самопожертвовании).

*42 — О большой жизни (проблема бессмертия).

*43 — Кролик (подражание)

44 — Завоеватель (о Циолковском).

45 — Поезд Москва — Алма-Ата (о дружбе с братской республикой).

46 — Веселый странник (стихотворные мемуары).

ПОД КОПИРКУ СУДЬБЫ. Послесловие[304]

Я расставлю слова
В наилучшем и строгом порядке —
Это будут слова
От которых бегут без оглядки.

Юрий Одарченко

В последние годы всё чаще приходится иметь дело с поэтами, забытыми «не просто так»: создается впечатление, что многих забыли намеренно. Но если и речи нет о том, чтобы грязный рассказ Катаева начала 1950-х годов мог чем-то повредить нынче уже всемирной славе Волошина[305], или мерзость, сказанная Маяковским незадолго до самоубийства, нанесла ущерб еще более несомненной славе Цветаевой[306], то над многими писателями, похоже, «казнь забвением» пусть отчасти, но всё же состоялась. Среди них — представитель «южно-русской плеяды», один из самых виртуозных русских поэтов века минувшего Марк Тарловский. Судьба свела его с десятками писателей, чьи имена сияют теперь в литературе как звезды и первой, и второй величины — от Багрицкого, Олеши и ниже. Между тем имя самого Тарловского жизнь всё время старалась аккуратно спрятать в тень этих имен. Он сумел выжить, но не дожил до лучших времен, «до себя», а поскольку судьба его не была ни «маяковскоцентрична», ни «мандельштамоцентрична» (список можно продолжить, но лишь имен на десять-пятнадцать — «пропущенные страницы» начали замечать сравнительно недавно), почти не интересовались им и по смерти.