Себастьян Хаффнер - В тени истории

• Название: В тени истории
• Автор: Себастьян Хаффнер
• Издательство: Deutscher Taschenbuch Verlag (dtv)
• Жанр: История
• Год: 1987
• ISBN: 3-423-10805-3

В этой книге представлены двадцать пять статей Себастьяна Хаффнера, написанных в промежутке времени за двадцать лет. Для русскоязычного читателя будет весьма интересно познакомиться как с малоизвестными для нас фактами истории, так и с взглядами и суждениями о них выдающегося немецкого публициста — как всегда, неожиданными и оригинальными. В "Исторических размышлениях" он обращается к истории Пруссии и Парижской Коммуны, к основанию Германского рейха Бисмарком и к захвату власти Гитлером. Он размышляет о роли в современной жизни Западной Римской империи, причем между периодом её упадка и нынешней Европой Хаффнер усматривает удручающие параллели: "Материальное благосостояние и цивилизация стремительно приходят в упадок, если угасает его духовная сущность. То, за что не готовы сражаться, то теряют". В "Биографических эскизах" он рисует портреты Ленина и Мао, Черчилля, Штреземанна и Аденауэра, и приходит при этом к не всегда удобным выводам. И он представляет "Гражданские размышления" об индустриальной революции, о прогрессе, а также о сегодняшней роли мужчины.

Даже если Вы не согласитесь с точкой зрения автора — все равно нельзя не оценить глубину и оригинальность его суждений по самым различным вопросам.

---

При этом жестокость реакции по отношению к Коммуне, цитируя Талейрана, была «хуже, чем преступление, а именно — это была глупость». Она имела три последствия, которых не могла желать буржуазная реакция:

— Симпатии (даже в буржуазном мире) надолго повернулись в сторону Коммуны.

— Она неисправимо разделила Францию на необозримое время. Буржуазия и пролетариат с тех пор — это две различных нации.

— И она дала социальным революциям во всём мире их миф. Бойня Парижской Коммуны означает для мировой революции то же, что Голгофа для христианства.

Даже буржуазная Франция сегодня для славы французской истории обращается не к Тьеру или Мак — Махону, а скорее к Делеклюшу, который погиб на баррикаде, или к Луизе Мишель, которая кричала своим судьям: «Если сегодня каждое сердце, которое бьётся за свободу, имеет право ещё только на кусок свинца, то и я требую своей доли. Убейте меня! Если вы оставите меня жить, то я не перестану кричать о мести и разоблачать убийц!» И они не были единственными героями Коммуны. Граф де Мун, который на высоком посту принимал участие в массовых убийствах, говорил позже как свидетель перед комиссией по расследованию Национального Собрания: «Они все умирали с определённым нахальством». Он должен был это знать.

Коммунары помогли Ленину

«Стена Коммунаров» на кладбище Пер — Лашез, на котором утром в воскресенье Троицы как зачин грядущего были скошены огнём митральез сто сорок семь плененных коммунаров, сегодня является местом паломничества французских левых; будто покрытая сахарной глазурью церковь Sacré‑Coeur, воздвигнутая как искупление за «Ужасы Коммуны» точно на том месте, где началось восстание 18 марта 1871 года — это лишь курьёз для туристов и источник смущения для буржуазных эстетов. Настолько в течение столетия и во Франции всё переменилось — во Франции, в которой буржуазная республика давно уже втихую присвоила множество законодательных актов Коммуны.

Два великих человека пытались излечить глубокие раны; обоим это удалось сделать лишь на время и не полностью. Клеменсо, который уже в марте 1871 года напрасно пытался предотвратить гражданскую войну, и который в 1917–1918 гг. на посту премьер–министра во время Первой мировой войны олицетворял Union sacree [32] обеих Франций, который после победы быстро снова распался; и де Голль, представитель правых, однако в то же время символ Сопротивления во Второй мировой войне.

Всё же как раз Вторая мировая война снова растревожила старые раны: «правые», зажиточные буржуазные собственники, стали в 1940 году «коллаборационистами», подобно «капитулянтам» 1871 года; а национальное сопротивление снова стало делом «левых», пролетариата и интеллектуалов. Маршал Петэн, капитулировавший перед Гитлером, был неудачливым Тьером, и Сопротивление (в том числе и в его социальных идеях) было почти то же, что и Коммуна. Правда, Сопротивление обошлось менее великодушно со своими врагами: в кровавых расчётах зимы 1944–1945 гг. коммунары как бы нашли свою запоздалую месть.

Однако действительно всемирно–историческая месть за парижский кровавый май 1871 года была исполнена не во Франции, а в России, и настоящий мститель Коммуны называется Ленин. Редко можно отыскать столь явную историческую связь, как между Парижской Коммуной 1871 года и русской Октябрьской революцией 1917 года — а точнее: между безжалостностью, с которой Тьер проводил классовую борьбу буржуазии, и ответной безжалостностью, с которой Ленин проводил классовую борьбу против буржуазии.

Тем самым Ленин исполнил завещание, которое недвусмысленно оставил Карл Маркс мировому социалистическому движению. «Усыновление» или «аннексия» Коммуны Марксом стало иметь самое могущественное воздействия на мировую историю. И никогда оно не стало бы иметь этого воздействия без ужасов её подавления.

Потому что было бы ошибкой принять, что Коммуна вдохновила Маркса, или что Маркс со своей стороны желал Коммуны, или что он одобрял её политику. В сентябре 1870 года в своей лондонской ссылке он решительно назвал тогда уже всплывавшие идеи о Commune de Paris «глупостью»; о людях, которые позже её возглавили и которых он большей частью знал лично, он был невысокого мнения.

В своей частной переписке Маркс также жёстко критиковал многое в Коммуне, пока она существовала. В письме от 17 апреля он уже хладнокровно рассчитывает на её поражение, а приглашение от 29 апреля изучить отношения непосредственно на месте он благоразумно оставляет без последствий («Однако я опасаюсь, что Вам следует поспешить, поскольку я не знаю, сколь долго мы ещё сможем держаться», — писал приглашающий). С точки зрения его учения Парижская Коммуна была в лучшем случае героической глупостью.

Однако Маркс не был только лишь учителем и пророком; как раз в это время он был также активным политиком, который собрал первый Интернационал и удерживал его сплочённым. И он был страстным человеком. Политические соображения понуждали его брать в расчёт Коммуну по возможности как «свою партию». И человеческое негодование вместе со страстным гневом позволили ему в то время, когда в Париже ещё работали расстрельные команды, бойким пером накатать громогласное обвинительное произведение «Гражданская война во Франции», которым он сделал своим дело уничтоженной Коммуны — а месть за мёртвых провозгласил святой задачей любой будущей революции.

Ни одна из работ Маркса, даже «Коммунистический Манифест», не имела такого чудовищного воздействия. С вулканическим гневом и пророческим проклятием он «пригвоздил к позорному столбу истории» «истребителей» Коммуны и их «дьявольские деяния». Вот его слова: «После воскресенья Троицы 1871 года не может больше быть никакого мира и никакого перемирия» — эти ужасные слова пронзительно прозвучали сквозь десятилетия; и в 1917 году они воплотились в реальность.

И Ленин, который стал мстителем за Коммуну, мог научиться от неё только лишь одному: как это не следует делать. Она была, писал он в 1905 году, «рабочим движением…, которое тогда не понимало и не пыталось отделить друг от друга элементы демократического и социалистического переворота, которое перепутало задачи борьбы за республику и задачи борьбы за социализм, которое не было в состоянии решить задачи энергичного военного наступления против Версаля, которое начало с ошибки не брать под свою власть Банк Франции и так далее. Короче говоря — призываете ли вы к Парижской или к какой–либо другой Коммуне, наш ответ будет: это было такое правительство, каким не может быть наше».

Однако классовые враги Коммуны были также смертельными врагами Ленина, и выиграть против них борьбу, которую Коммуна проиграла, стало целью его жизни. Снова и снова он обращается к судьбе Коммуны. «Дело Коммуны не умерло; до сегодняшнего дня оно живёт в каждом из нас», — сказал он в 1911 году, и когда в январе 1918 года он делал доклад Съезду Советов о двух месяцах и пятнадцати днях, прошедших с момента захвата ими власти, он начал с триумфального утверждения, что это уже на пять дней больше, чем всё время существования Парижской Коммуны в 1871 году: «Рабочие Парижа, создатели первой Коммуны, которая представляет из себя зачаточную форму Советской власти, через два месяца и десять дней пали под пулями контрреволюции… Мы находимся в гораздо более благоприятных обстоятельствах».

Хотя Коммуна не была зачаточной формой Советской власти, однако её борьба была образцом, а её ужасная судьба после поражения — угрожающим примером. «Посмотрите на парижских коммунаров и вы будете знать, что вам предстоит, если мы будем побеждены!» — призывал Ленин Красную Армию в мрачные моменты. Не живые — мёртвые коммунары в своих братских могилах тогда помогли им победить.

Парижская Коммуна не принадлежит сегодня стране и культурному кругу, который произвёл её. Её миф отделился от её истории. Исторически Коммуна принадлежит Франции, и её идеи сегодня медленно исполняются во всём буржуазном мире. Однако проклятие, которое притянул на себя буржуазный мир уничтожением Коммуны, тем самым не снимается. Духи убитых продолжают сражаться — снова и снова, в том числе ещё и сегодня. В революциях 20 века они вездесущи.

(1971)

Версальский договор

Если бы немцы не подписали договор, то по всей вероятности Второй мировой войны можно было бы избежать.

Версальский договор принадлежит истории. Обстоятельства, которые его породили, никогда не возвратятся. Гневные полемики, страстные обвинения и контробвинения, которые за ним последовали, звучат как слабые и удалённые крики. Наступил ещё один день мира, и если мы сегодня, оглядываясь назад, внимательно присмотримся к тому, что же собственно произошло в Версале, то нам следует сделать это с внутренним спокойствием непричастных к делу, тех, кто не судит и рядит, но только лишь желает отыскать, где затаилась ошибка.