Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
• Автор: Николай Погодин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В третий том Собрания сочинений Николая Погодина включены пьесы, написанные драматургом в послевоенные годы: «Сотворение мира», «Сонет Петрарки», «Цветы живые», «Маленькая студентка», «Голубая рапсодия» и «Альберт Эйнштейн».

---

Томаз (горячась). Ты еще ничего не знаешь… Теперь она придумала, что у нее открылся талант актрисы. Она бегает по вечерам в какой-то клуб. Она будет играть стряпуху. Скажи, какая Вавочка стряпуха?

Саня. Ах, не о том я говорю… Все вы, в особенности Егор Укропов и его жена Фиса, мне просто жизни не дает. «Почему не выходишь замуж?», «Тебя любит Женя», «Женя Салазкин тобой живет»!

Томаз. Женя Салазкин — тип очень сложный, но он действительно тобой живет.

Саня. Боюсь я сложных, боюсь несложных. Ютился около меня один несложный. Зина называла его одноклеточным. Ужас, что вышло. А Иван Каплин — сложный, умница, талант… А ты послушай, что мне пишет Зина из Сибири, где они теперь живут. Послушай. (Читает письмо.) «… Он, Иван Каплин, муж мой — необыкновенный, будет выдающимся ученым, это все знают, но, дорогая Саня, мне от этого не легче жить. Будь у меня больше времени, я написала бы мемуары о том, как умирала моя любовь…».

Затемнение

Картина вторая

В комнате Каплиных, в Сибири, в новом доме. Сцена некоторое время пуста, затем ключ в двери поворачивается и в комнату вбегает Зина. Она с покупками. Мгновенно надевает передник, убегает из комнаты. Возвращается, накрывает на стол. Торопится. И вдруг бросает все.

Зина. Да, я могла бы написать мемуары, как умирала любовь, но у меня нет времени для мемуаров… Что-то рано ты устала, девочка. Ирония судьбы… А кому нужна эта ирония судьбы? Иван вчера мне рассказал, как жили древние египтяне у себя дома. А как мы живем у себя дома, он понятия не имеет. Я тоже… Ну еще бы! «Быт, обыденность, будни… Фи!» Вот тебе и «фи». Быт сожрал мою любовь… Если у нас с Иваном ничего не изменится, быт сожрет меня. А может быть, здесь другая песня? Мучительное дело! Никак не могу понять, что у нас с Иваном происходит. Мы хорошие ребята, всем с нами интересно, весело… Мы счастливы, мы ждем ребенка… Но я — то знаю, что умирает любовь! (До крика). Макароны, макароны! (Убегает).

Входит Иван. Садится за стол. Возвращается Зина.

Ты, Иван, играешь в рассеянного ученого: не считаешь уже необходимым снять шляпу, помыть руки?

Иван. Действительно… Я веду себя как идиот. Но меня преследует одна идея, которую я всю эту неделю ловлю за хвост.

Зина. Тебя всегда преследуют идеи.

Иван. То есть я всегда веду себя как идиот… возможно. Привет, родная, я пошел мыть руки… Постой. А полотенце? Там?

Зина. Там.

Иван. А наша соседка не там?

Зина. Не там.

Иван. Отлично, дорогая, я пошел мыть руки. (Уходит.)

Зина. На него нельзя сердиться. Он ребенок… Значит, у меня скоро будет два ребенка.

Иван возвращается.

Иван. Слушай, Зина, у меня великолепная новость. Мишка обещает мне достать «Голубую рапсодию»[33].

Зина. Ешь, Иван, это рисовый суп… ты любишь.

Иван (ест). Вчерашний.

Зина. Удивительная вещь. Ты можешь не заметить, что я дома и сижу рядом, но к съедобному у тебя чувствительность необыкновенная.

Иван. Лица, склонные к полноте, гастрономичны. Лукулл[34] был толст, как бочка. Цезарь Гай был тощ, неврастеничен. За едой он диктовал письма, слушал пение, читал донесения на восковых табличках и делал еще что-то. У меня великолепное настроение. Мишка обещает принести «Голубую рапсодию».

Зина. Что это за вещь? Ты о ней бесконечно говоришь.

Иван. Говорю, потому что люблю музыку. Есть ходячее мнение, что музыка — слабость физиков. А ты все забыла. «Голубую рапсодию» мы слышали с тобой в Москве в Зале Чайковского на концерте американской музыки. Ты очень верно заметила тогда, что это урбанистическая вещь.

Зина. Да, Иван, забыла… забыла и урбанистическую вещь.

Иван. Зина, почему?

Зина. Наверно, потому, Иван, что жизнь — не голубая рапсодия.

Иван. Вообще — да. Что на второе дашь?

Зина. Макароны. Но они подгорели.

Иван. Переживу.

Зина уходит.

Надо заняться с Зиной, надо ей привить вкус к новой музыке. Давно ли я сам не понимал Прокофьева…

Зина (входя). Иван, ты у нас все знаешь. Ленин говорил, что настроение — великая вещь… Или это не он?

Иван. Он. А что случилось?

Зина. Ничего. Мне интересно… Что, настроение тоже оставляет след в сознании?

Иван. Должно быть, оставляет. А макароны действительно не гастрономичны. Ничего другого нет?

Зина. Нет.

Иван. Переживу. Дай чаю. Впрочем, ты посиди. Я сам заварю чай.

Зина. Завари, завари.

Иван. Постой… А Матильда там?

Зина. Матильда там.

Иван. А что она делает?

Зина. Как всегда, печет пирог.

Иван. Я туда не пойду.

Зина. Почему ты ее так боишься?

Иван. Матильду? Я? Панически. У нее усы растут.

Зина. Какие усы! Ты с ума сошел.

Иван. Усы… под носом. Вы, женщины, друг друга не видите.

Зина. А тебе что, если они и растут?

Иван. Когда она меня видит, то делает вот так. (Крякает с ухмылкой.) И смотрит на меня неприлично, точно я голый. Я от нее не ухожу, я уползаю. Это унизительно.

Зина. Горе ты мое!.. Я сама заварю чай. Сиди. (Уходит.)

Иван (включает магнитофон. Ложится на тахту; громко нараспев, перебивая музыку). «Хорошо бы собаку купить… Хорошо бы собаку купить…».

Зина (входя). О чем ты? Какую еще собаку?

Иван. Ты не знаешь… это Бунин. Знаменитое его стихотворение, которое кончается так:

«Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить».

Зина (до крика). Знаю я это знаменитое стихотворение! Это отвратительное стихотворение!

Иван (не отрываясь от толстой клетчатой тетради). Во-первых, не кричи. Во-вторых, почему оно отвратительное?

Зина. Во-первых, твой магнитофон орет всю жизнь, и я не делаю тебе замечаний. Во-вторых, я читала это стихотворение в Москве в университете, когда вышла книга стихов Бунина. И эту вещь я как раз запомнила.

Иван. Хорошо, читала, рад, запомнила. Но все- таки ты объясни, почему это дивное стихотворение ты считаешь отвратительным?

Зина (убирает со стола). Я знаю, что наши разговоры только помогают тебе работать со своими уравнениями… И все-таки скажу. Поэзия без жизненности, по-твоему, не поэзия. Ты слушаешь?

Иван. «…без жизненности не поэзия». Слушаю.

Зина. Жизненность этого знаменитого стихотворения состоит в том…

Иван. Ого! Да ты, как самый настоящий… но продолжай.

Зина. Пожалуйста, не сбивай. Я все равно выскажусь. Жизненность здесь в том, что некоего господина покидает любимая женщина, с которой он сроднился. Он остается один. Идет дождь на дворе. Ему скучно, холодно… Он с тоски хочет выпить и при этом размышляет, что хорошо бы заменить женщину собакой.

Иван. Ну и что? Собакой… да. Возможно. (Спохватившись.) Как? Ты считаешь? Нет, дорогая, ты ничего не поняла. Но послушай, наконец!

«Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет,
Разлюбила — и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить».

«Но для женщины прошлого нет». Прекрасно сказано. Истина. Но какая же связь между женщиной и собакой?.. (Помолчав.) Хотя… Поэтическая мысль блуждала где-то рядом.

Зина. Стихотворение, я помню, называется «Одиночество». Вот-вот. Одиночество, которое может заполнить женщина, вино или собака.

Иван (сердится). Зина, нельзя же так.

Зина. Можно!

Иван. А почему эта запальчивость?

Зина. У женщин в моем положении появляется раздражительность. Мне не нравится некий господин, которому хочется купить собаку. Вот и все. (Уходит с тарелками. От порога). А что у женщины прошлого нет — я этого не знала… странная мысль.

Иван. Эта истина, кажется, стара.

Зина. Я отстаю, Иван, как от старых истин, так и от новых. (Уходит.)

Иван моментально забывает о разговоре, углубляясь в свою тетрадь. Тянется за сигаретами, ощупью находит пачку. Закуривает. Еще громче запускает музыку. Ворочается, ложась удобнее. Напевает. Можно понять, что он занимается вычислениями и разговаривает сам с собой. Садится. Весь в процессе мысли. Что-то найдено. В самозабвении он ищет, куда бы положить горящую сигарету, и кладет ее в карман брюк. Снова ложится. Делает записи в тетради. Доволен. Счастлив. Поет во весь голос. Из-за спины его появляется струйка дыма, которая быстро разрастается. Комната начинает наполняться дымом. Входит Зина. Она закрывает уши от музыки и выдергивает шнур магнитофона.