Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Далее памятно мне, что я в конце апреля и в первых числах мая трудился вместе с городничим над разбиванием и назначением улиц города, чему в минувшую осень учинили мы только маленькое начало, и что к нам в конце апреля приезжал опять наш губернатор, с которым вместе ездили мы назначать новую большую дорогу чрез новоназначаемый и разбиваемый город, и что я при сем случае измучился в прах от трудов, но чрез то и приобрел от губернатора еще более к себе любви и уважения.

 Месяц май сего года сделался мне памятен многими бывшими в течение его особыми происшествиями. При самом начале его перетревожен я был уведомлением, что прорвался и ушел у меня один из больших богородицких волостных прудов, называемой «Цедиловским». Пруд сей был старинный, запруженный на той же речке Уперти, которая протекала мимо дворца, и пониже нового большого пруда дворцового. И как он был только мельничный, то хотя и не составлял дальней важности, но мне было его очень жаль, и более потому, что в нем от сбежавшей с большого пруда икры завелось великое множество карпов, о чем узнали мы впервые только при сем случае. Ибо как вода из него вся сбежала, и один берег сего пруда был уже не наш, а городской, то и бросились все новые мещане и городские жители ловить в стреме оставшуюся рыбу, и я удивился, услышав, что они ловят и наловили ее себе превеликое множество. Но удивление мое увеличилось еще больше, когда сказали мне, что вся рыба сия состоит в маленьких карпах. Сперва не хотел было я тому никак верить, ибо почитал невозможным, чтоб в толь немногие годы могло от сотни посаженных в большой дворцовой пруд карпов расплодиться их такое множество не только в нем, но и в сем нижнем пруде, в которой мы никаких карпов и не сажали; но как принесли мне их на показ, то по усикам их удостоверился я в том совершенно, и тогда, обрадуясь сему, без памяти поскакал я сам туда с разными рыболовными снастями и велел при себе ловить их в стреме. И какое же удовольствие было мое, когда мне их в течение двух суток наловили до 4,000! От радости не знал я, куда мне их и девать было. И как в большой пруд насажено было их уже множество, то достальных рассудилось мне посадить в находившуюся подле соборной нашей церкви большую копаную регулярную сажелку, или прудок нарочитой величины, которая впоследствии времени доставляла нам множество удовольствий. Ибо, насадив в нее помянутым образом множество карпов, восхотелось мне обеспечить ее от расхищения ограждением всей оной порядочною решеткою, обкласть берега ее дерном, осадить в два ряда березками, и составить чрез то приятное вокруг ее гульбище, которым как мы, так и все наши городские товарищи в летнее время нередко пользовались и до восторгов увеселялись разросшимися тут очень скоро карпами, при бросании в воду хлебных корок, и смотрением на то, как они, как поросята, за ними гонялись и их теребили; а сделанный прекрасный плотик, на котором можно было по сему прудку разъезжать, придавал еще более нашим гуляньям вокруг его приятности.

 Едва мы помянутую ловлю карпов кончили, как тотчас за сим получили мы, 5–го числа сего месяца, известие о рождении великого князя Константина Павловича. Радостное известие сие подало повод и нам к торжествованию сего радостного происшествия, и городничий наш дал нам всем при сем случае пир, сопряженный с обыкновенными увеселениями.

 Вскоре за сим востребовала надобность побывать мне в Бобриках. Бывший у нас архитектор, г. Ананьин, за несколько времени до сего от нас отбыл и определился в Нижний Новгород в городские архитекторы. Побудило его к тому наиболее неудачное построение им одного из дворцовых тамошних флигелей и упадение всего свода в оном; и как строение дворца было далеко еще не окончено, то принужден был князь приискать на место его другого архитектора, но сам у нас уже не жил, а наезжал временно. И как в самое сие время приезжал он в Бобрики, для заложения другого дворцового флигеля, то по сему случаю и надобно было и мне там быть, и мы с ним дело сие сделали.

 Далее достопамятно, что в сию весну и в самое сие время предприимчивой учитель наш завел у себя превеликий плантаж табачный и насадил его превеликое множество, в надежде получить от него себе превеликой прибыток. Но надежда его обманула. Табак родился хотя прекрасный, но он не умел с ним и с приуготовлением его как надобно обойтиться, и большую часть его перегноил и перепортил. Произошло сие наиболее оттого, что он слишком на знание свое надеялся, а вышло совсем тому противное, и опытность доказала, что здание имел он о том самое поверхностное и весьма еще недостаточное. А как и я по примеру его завел у себя маленький плантажец, то самое сие и побудило меня входить уже самому в сию часть сельского хозяйства и чрез разные опыты мало–помалу добираться до того, как с ним обходиться лучше; до чего мне наконец, хотя чрез многие труды, и удалось достигнуть, и с того времени имел я удовольствие всякой год даже до сего времени видеть у себя табак, растущий и обрабатываемый так, что я без нужды пробавляюся уже своим табаком и не имел нужды покупать оной, со временем даже и сам продавал еще оной.

 Что касается до общежительства нашего, то прежняя приятность оного продолжалась и в течение сего лучшего и приятнейшего месяца в году. Мы продолжали по прежнему съезжаться друг с другом и не упускали почти ни одного дня, когда случалась приятная вешняя погода, чтоб не быть вместе и не гулять по садам, по рощам и другим местам в окрестности нашего селения, а нередко делали дам в том сотоварищество и приезжающие к нам гости, в которых, как проезжих, так и нарочно к кому–нибудь из нас приезжающих, не было никогда недостатка. А много умножали общество наше и приезжающие к лекарю нашему лечиться и живавшие в Богородицке у нас по нескольку недель сряду. К числу сих в особливости принадлежала фамилия господина Писемского, Ивана Даниловича, с которым при сем случае свел я дружбу и знакомство, продолжавшееся до самого конца его жизни. Милый и любезный характер сего доброго человека заставил меня полюбить его искренно, и я дружбою и приязнию его к себе был всегда очень доволен.

 В таких же точно занятиях упражнениях протек и весь июнь месяц, в которой не случилось ничего достопамятного, кроме того, что мы ездили кой–куда по гостям и я был опять в Бобриках, для осмотра делаемого там в большой церкви иконостаса, и продолжал мою переписку с разными своими корреспондентами, а особливо с господами Владыкиным и Воейковым; а относительно до моих новых выдумок ознаменовался сей месяц составлением той картинки из бабочек, которая существует у меня и поныне.

 С началом месяца июля начали мы приуготовляться опять к годовой нашей ярмарке, которая и в сие лето была многолюдная и на прежнем еще месте, ибо новый город начинал только что строиться и далеко еще весь не образовался. И как на ярмарку съехалось множество дворянства, то и был у меня опять по сему случаю большой пир.

 Вскоре за сим имел я неудовольствие, чрез уведомление из Москвы, узнать, что все затеваемое мною дело, относящееся до издавания нового журнала, по стечению разных обстоятельств и происшедшей перемене с университетскою типографиею, рушилось и не возымело желаемого успеха. Я поогорчился тогда и подосадовал на сию неожидаемость, и тем паче, что у меня заготовлено было уже множество материи и разных пьес для оного, и не только сочинены вчерне, но и набело переписаны, и мне весьма было неприятно, что столь многие труды оставались тщетными. Но, ах! как мало знал я тогда, что долженствовало воспоследовать впредь по сему отношению! Мне и на ум тогда не приходило, что произошло сие по особенному действию и распоряжению Промысла Господня и для того, что люди бравшиеся помогать мне в том были ненадежные, а назначаем и приготовляем был к тому другой и несравненно надежнеиший человек, долженствующий произвесть обще со мною то великое дело, которое впоследствии времени сделалось толико громко и для обоих нас важно я славно, как о том упомянется ниже.

 А около 21–го числа июля встревожен я был уведомлением из Москвы, что вскоре имеет прибыть к нам в волости князь, мой новый командир. И как приезда сего неугомонного человека не можно нам было ожидать с таким спокойным духом, с каким до сего ожидали и встречали мы старика–князя, отца его, то натурально посмутились духом мы оба с г. Верещагиным, случившимся тогда быть у меня, и думая, что по примеру отца приедет он также сперва в Бобрики, в тот же час туда поскакали и к приезду его сделали все нужные приуготовления и распоряжения; но все наше ожидание его было тщетно. Он проехал из Москвы прямо в любимое свое село Сергиевское, в Чернском уезде, и я, узнав о том на третий уже день, возвратился опять в Богородицк, а господина Верещагина, для точнейшего узнания о том, когда располагался к нам быть князь, отправил к приятелю его, господину Стрекалову, в деревню.