Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 С сим отпустил он меня тогда от себя, нехотящего долее мешать ему в делах до его должности; но не успел я выйтить в другую комнату, как встречаюсь еще с другим своим знакомым и приятелем. Был то Никита Иванович Каверин, сын того живущего в Каверине чудака–старика, к которому некогда приезжал я во время межеванья и которой уморил было меня тогда с голоду. Сей, увидев меня, также обрадовался чрезвычайно и столько ж, сколько и я, нашед его тут совсем неожидаемым образом. При вопросе, каким образом и по какому случаю я его тут вижу, сказал он мне, что он находится тут при должности: отправляет должность казначейскую, и имеет свой собственный дом в Тамбове и живет в оном; а потом, сожалея, что я не у него пристал, наиубедительнейшим образом просил, чтоб я неотменно и в тот же самый час поехал с ним к нему обедать, от чего я и не отрекся.

 Итак, в сей день обедал я у сего моего приятеля я по деревням соседа, и был приязнию, и ласкою, и угощением всего его семейства очень доволен. Он жил тут со всем своим домом и я, разговорившись с его женою, и удивился и обрадовался узнав, что она была родная сестра того самого Николая Ивановича Новикова, с которым начал я по «Экономическому Магазину» дело. А сие обстоятельство увеличило еще более наше взаимное дружество и благоприятство; к тому ж была она нам некоторым образом и с родии.

 Препроводив с приятностию у сего велеречивого и говорливого приятеля своего большую часть того дня и наслышавшись от него всего и всего о тогдашних тамбовских начальниках и судьях и обо всех обстоятельствах в городе, возвратился я ввечеру к своему любезному хозяину и обрадовал его уведомлением обо всем успехе моего начинающегося дела.

 Наутрие, перемахав сам набело просительное письмо к губернатору, поехал я к нему. Сей, будучи уже предварен обо мне и о моей просьбе господином Хвощинским, принял меня с отменным благоприятством и с множайшим уважением, нежели какого я заслуживал, и обещал употребить все возможное ему к удовлетворению моего желания и просьбы, и неукоснительно предписал тамошнему исправнику дело сие в самой скорости исследовать, и увезенное насильно у меня сено от Пашкова возвратить; каковым обещанием я был и доволен, и откланявшись ему, поскакал опять в губернское правление к господину Хвощинскому для возблагодарения ему за его вспоможение. Он же, услышав, что мне сказал губернатор, тотчас приказал секретарям приступить к сему делу, и, что следовать будет, к утрему же приготовить, дабы я не мог задержан быть тут долго, что они и обещали. После чего вскоре и поехали мы с ним к нему обедать. Я нашел у него прекрасный и великолепно почти отделанный дом, что и неудивительно, потому что он женат был на богатой тамошней дворянке, и был ласкою всего его семейства и угощением его весьма доволен и препроводил почти весь остаток того дня у него.

 Между тем, сошло от губернатора мое письмо и приказание учинить допрос упоминаемым в оном моим людям, прикащику и поверенному, и предписать потом исправнику о принуждении Пашковым отдать мне сено. Все сие в последующий день было и исполнено и обоим моим людям учинены были допросы; и как тем дело все с моей стороны и кончилось, и мне не зачем было долее жить в Тамбове, то в четвертый день после моего приезда, распрощавшись с другом моим г. Сабуровым, и поблагодарив его и за угощение, и за все про все, 6–го числа февраля в обратный путь в Богородицк и отправился.

 Обратное путешествие мое было столько же успешно, как и первое, и я, возвратившись 9–го числа в Богородицк, нашел и своих всех здоровыми, и дела все в порядке, так что кратковременное мое и только десять дней продолжавшееся отсутствие мое было совсем и неприметно, почему и не рассудил и писать об оном князю. Что ж касается до моих семьянинок, то они во время отсутствия моего ездил к Прасковье Андреевне Кислинской на родины, были потом в Калединке и, наконец, в один день со мною возвратились они Богородицк, а с ними вместе приехал ко мне и брат Mихайла Mатвеевич.

 Достальные дни февраля месяца провели мы по прежнему в свиданиях и съездах с своими тутошними друзьями и разъездах с отсутственным и живущими в уездах, как в епифанских окрестностях, так и в стороне к Крапивне. В сих разъездах своих провели мы в особливости начавшуюся в сей год с 23–го числа февраля масляницу, а в наступивший с 1–го марта великий пост оселись и, по обыкновению, во всю первую неделю оного говели, исповедывались и причащались. Пятница сей недели, случившаяся 6–го числа марта, достопамятна была для всей нашей фамилии тем, что оной день кончил свою жизнь двоюродной мой брат и наиближайший сосед в деревне, Гаврила Матвеевич Болотов.

 Мы, получив неожидаемое известие о сем 8–го числа, потужили и погоревали о сем молодом человеке. Бедняк сей погубил сам себя безмерною своею невоздержностию в питье. Он хотя издавна придерживался сей бедственной привычки, но во время жительства моего в деревне, сколько–нибудь опасаясь браня себе от меня, себя поудерживал; но до отлучке моей от дома вдался он уже слишком в сию пагубную страсть, которая, соединившись и с другою, толико же бедственною для молодых людей страстию, скоро так его здоровье расстроила, что он сделался наконец оттого очень болен. Тогда встренулся он, что сделал худо и перестал было уже совсем пить, но сие было уже поздно. Удар апоплексический поразил его и похитил из числа живущих на земле.

 Ближний мой родственник сей, каков ни был и как много ни досаждал мне некогда своим глупым обычаем, но мне жаль было его чрезвычайно. Умер он холостой и в самое еще цветущее время своей жизни, и чрез рановременную его смерть уничтожилась вся надежда, какую я имел, что он со временем будет мне добрым соседом и сотоварищем в деревенской жизни; ибо прежнее его поведение, каково ни было, но все было лучше старшего его брата и подавало об нем лучшую надежду; но Промыслу Господню угодно было совсем не то произвесть. Он умер, не вкусив еще порядочно почти жизни, и мне очень было жаль, что тогдашняя отлучка и начинающаяся уже половодь не допустила меня отдать ему и последний долг и оросить гроб его моими искренними слезами.

 Таким образом уменьшилась и другим членом вся наша небольшая фамилия и перевелся совсем старинный дом, в котором толико лет жил в уединении и воспитывал его покойный дядя мой, а его отец, Матвей Петрович. Он был у него любимый из сыновей, и, ах! мог ли он себе тогда воображать, что с сим его милым Гаврюшею воспоследует такое зло, и что вместе с ним погибнет и самое то место, где он жил и не останется из всего двора его ни малейшего следа. Покойник построил было себе изрядные хоромцы, но судьба не дала ему пожить в них и десяти лет, и как все имение его перешло в руки старшего его брата и опять соединилось воедино, то нынешний потомок их рода, и его родной племянник, владеющий сим имением, не только сломал его хоромы перевез их на свою усадьбу, но уничтожил и весь его двор; а впоследствии времени променял и все место, где он был, мне на епифанскую землю, и Промыслу Господню угодно было недумано–негадано одарить меня сим весьма нужным для меня местом, засаженным мною потом садом, доставляющим мне и поныне особенную пользу и удовольствие, и в котором, в напоминание ему, то место, где стояли его хоромы, и поныне называется «Гаврилиным ревиром».

 Впрочем, во известие моим потомкам, замечу каков он был собою. Рост имел он нарочито высокий, собою сухощав и тонок, волосом белокур, курнос и несколько гнусил от самого младенчества, и потому не весьма хорош собою, да и в обращении с людьми не очень ловок и во многом отстал от людей обыкновенных. Характер его был от самой природы как–то не весьма хорош, а дурное, совсем небрежное воспитание, а потом и пагубная в тогдашнее время для молодых людей гвардейская служба повредила его еще больше, почему с сей стороны и не нажил он себе от посторонних доброго имени и похвалы, а по смерти и сожаления.

 Впрочем, во все течение великого поста не произошло у нас ничего особливого. Мы занимались обыкновенными своими упражнениями и не видали почти, как пролетело сие время, и одни только пруды, по случаю открывшейся в продолжение оного половоди, наводили на меня заботу и опасение, чтоб их не прорвало; и могу сказать, что периоды времени сего всегда бывали для меня весьма критические и я всякой раз половодий сих как некакого страшного медведя боялся и с смущенным духом всегда смотрел на приближение полой воды, а не один раз и трудов имел при том превеликое множество.

 Наконец настала у нас и Святая неделя, бывшая в сей год очень поздно и уже 19–го апреля; и как в сие время не имели мы уже снега и вскрылась уже весна, то провели мы ее нарочито весело, и более потому, что к обыкновенным нашим увеселениям могли мы приобщать и самые гулянья. Незадолго до наступления сих праздников получили мы себе нового компаниона. Бывший до того у нас казначей, г. Плотников, по какому–то случаю от нас отбыл и на место его приехал к нам новой, русской немец, по имени Иван Христофорович Добрас, с женою своею и детьми. И как он был человек очень доброй, хорошего характера и в обращении приятной и со всеми нами тотчас познакомился и сдружился, то мы сею переменою были весьма довольны и нашли в нем для общества нашего несравненно лучшего сочлена, нежели каков был прежний, г. Плотников.