Алан Силлитоу - Ключ от двери

• Название: Ключ от двери
• Автор: Алан Силлитоу
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Роман
• Год: 1964

Жизненная достоверность — характерная черта произведений "рабочих романистов", к которым можно отнести и А.Силлитоу. Объясняется это тем, что все они — выходцы из рабочей среды, нравы которой столь правдиво и воспроизводят в своих книгах. Постоянный мотив этих произведений — стремление главного героя вырваться из беспросветного, отупляющего существования к более осмысленной жизни — как правило, обратившись к писательскому ремеслу. Именно таков жизненный путь Брайена Ситона, центрального персонажа романа А.Силлитоу "Ключ от двери" (1961).

---

— Эй, Бренда! — крикнула Фанни, добежавшая до самого леса. В руках у нее были охапки белых и желтых цветов, из карманов тоже торчали цветы — живой сноп из цветов. — Пойдем поищем колокольчики. Я знаю место в лесу, где их пропасть.

Брайн пересек Вишневый сад и в сотне шагов от домиков уселся на траву, вытащил из кармана пакетик с сигаретными картинками-вкладышами — всякие цветы — и начал раскладывать их по временам года.

Подошла Бренда, и он спрятал картинки в карман.

— А я нашла баранчики, — заявила она, усаживаясь с ним рядом. — В лесу.

— А мне все равно.

— Было бы не все равно, если б это ты нашел, — поддразнила она.

— Нет, все равно.

— Нет, не все равно.

— Нет, все равно, — повторил он. — Потому что я не люблю баранчики, меня от них тошнит.

— Нет, любишь.

— Нет, не люблю.

— Нет, любишь, — настаивала она с решительным упорством, чуть не плача.

Он отвернулся.

— Не люблю я их.

— Я тебе сейчас как двину! — крикнула она, лицо у нее покраснело от злости.

— А я тебе сдачи дам, — ответил он.

Она встала.

— Если ты не любишь баранчики, значит, ты дурак, потому что, кто не любит баранчики, тот дурак.

Положение безвыходное. Они в упор глядели друг на друга. И вдруг она сказала:

— Я тебя люблю, Брайн.

Брайн был ошарашен. Люблю? Отец и мать любят друг друга — синяки под глазом, шишки, опрокинутый стол, злобные взгляды и «никаких тебе сигарет, никогда, никогда!» Учитель говорил, что бог любит всех. Итальянцы отравляют газами чернокожих, косят их пулеметами. Пособие по безработице, грозы, школа. Картина в гостиной у бабушки — это тоже про любовь.

Они посмотрели друг на друга.

— Ну, что же теперь нам делать? — спросил он. Снова рассердившись, она сверкнула на него глазами.

— Если ты не любишь баранчики, то ты дурак. — И убежала обратно в лес.

Он вытянул шею — над кустами и деревьями еле можно было разглядеть трубы Ноука. Ветер пригибал пучки высокой травы, по небу протянулись густые тучи. Вдалеке по Кольерс Пэд ехал велосипедист, его фигура мелькала в просветах между кустами.

Брайн пошел дальше. Вишневый сад был большой и пустынный, стоял в стороне, не был огорожен — от дома до дома добрая миля, деревьев нет, и только кустарник да холмы разнообразили его зеленую поверхность, а фоном ему служила колоннада Змеиного бора. Лес перепачкал башмаки неосторожного Брайна соком баранчиков и чистотела, укрыл его, выгнал на полянку, вскоре утомил, испугал, но звал все дальше в гущу, где каждый листок был живым и треск сухих веток под ногами отдавался в напряженных нервах.

На берегу ручья Брайн выбрал из песка гладкие камешки, набил ими карманы и зашагал дальше среди кустов и высоких стволов, иногда нагибаясь, чтобы сорвать поганку или поднять уже разоренное птичье гнездо. Или вдруг запускал камешком вдогонку быстрой птице, наперед зная, что не попадет.

Он прополз под свалившимся деревом. В гуще леса, откуда уже не были видны поля и не слышно было ничего, кроме шороха собственных движений, он подтянулся на руках, добрался до самой низкой развилины ветвистого дерева и полез дальше; трухлявая кора испачкала ему колени и руки, короткие сучки оцарапали пах. Он уселся и стал смотреть на зеленые пни, на джунгли папоротниковых зарослей — его пристанище от черных водоворотов школьного года и домашней жизни. Доносились негромкие звуки — журчание ручья, звонкое, ритмичное кукование кукушки, мычание коровы где-то в поле у опушки. По обе стороны тропинки росли баранчики, а там, где ручей терялся в заросшем кустами болоте, на полянках мелькали голубые пятна колокольчиков. Лес после долгой зимы был сырой, в воздухе стоял тяжелый запах земли и грибов, но на открытых местах солнце уже успело подсушить почву. Брайн сложил ладони, приставил их рупором ко рту, желая издать тарзаний клич, но между деревьями пронесся лишь неуверенный, воркующий звук, который быстро замер, наткнувшись на непреодолимую преграду расстояния. Брайн слушал, как он затихает, ждал наступления тишины и вдруг принялся выкрикивать подряд все известные ему ругательства, во всю силу легких, чтобы слова разнеслись как можно дальше. Выкрикнув одно ругательство, он выжидал, пока эхо не умрет вдали, и, выговаривая отдельно каждый слог, посылал следующее — бросал клич, на который не ждал ответа. Устав от игры, он спрыгнул вниз и отправился обедать в Ноук.

Тетя Лидия обещала Брайну сводить его в «Империю». Лидия была тридцатипятилетняя полная миловидная женщина, все еще незамужняя и желавшая — Брайн слышал, как об этом говорила мать, — пожить в свое удовольствие, прежде чем остепениться и начать семейную жизнь. Том, ее кавалер, был человек уже немолодой, в волосах проседь, лицо худое, костистое; он гонял Брайна с разными поручениями всякий раз, как приезжал в Ноук провести вечер.

Тщательно умытый, в новом пальто, Брайн чувствовал, что его ведут в какое-то совершенно необыкновенное место.

— А что там будут показывать?

Лидия сильнее потянула его за собой.

— И петь будут, и танцевать, и клоуны будут смешить.

— А ковбои и индейцы?

— Нет, сегодня их не покажут.

— А львы, тигры и змеи?

— Это только в цирке бывает, — сказала она. — Да и незачем тебе смотреть такую гадость. Укусят еще.

С самого начала Брайн был так уверен, что его ждет потрясающее зрелище, — он даже не счел нужным расспрашивать. Воображаемая им огромная открытая сцена, уходящая бесконечно далеко в глубину, сжалась до обыкновенных подмостков, на одном конце которых под светом нескольких электрических лампочек поет женщина, а на другом старается распотешить публику клоун. В сердцах Брайн прикусил себе губу: и ради этого его столько скребли и мыли!

Том уже купил билеты — полчаса назад, сказал он, — и успел заглянуть в бар «Под персиковым деревом» перехватить рюмочку: не мокнуть же под дождем.

Время в мюзик-холле проходило быстро. Брайн то и дело глядел на часы за ложами на стене, почти не смеялся остротам клоунов — смешно было только, как они кувыркаются и падают на сцене. Больше всего ему понравился человек с морским львом, потому что лев лаял и хлопал ластами, если публика аплодировала. Единственное, что ему вовсе не нравилось, когда он сидел прикованный к своему плюшевому сиденью, — это сигарный дым, от которого мутило, пока наконец происходящее на сцене не захватило его целиком. Он отупел от вихря цветных огней, четкие, ритмичные звуки заполонили слух. Он смотрел не мигая, когда на сцене принялись танцевать женщины, одетые в нечто вроде купальных костюмов, и совсем вытаращил глаза, увидев, что из-за кулис вышла еще одна, на которой, казалось, уже и вовсе ничего нет.

В антракте Том и Лидия курили сигареты — дома Лидия курить не смела. Она открыла пачку и аккуратно, с нескрываемым удовольствием отогнула серебряную бумажку, а картинку-вкладыш передала Брайну. Когда по проходу пошла девушка с мороженым, Лидия сказала, ища кошелек:

— Поди-ка, Брайн, купи, пожалуйста, три стаканчика.

Том сунул ему в руку шиллинг, и Брайн стал пробираться среди ног, твердых, точно стволы деревьев, локтями расчищая себе дорогу в забитом публикой проходе. Народу было много, все болтали, а он стоял в очереди, дожидаясь, когда ему дадут деревянные ложечки и мороженое в леденящих пальцы картонных стаканчиках — новинку для него, потому что он никогда еще не держал их в руках целыми и невредимыми, всегда видел только под ногами на улице — раздавленные, выпачканные в грязи. Он принялся читать надписи на каждом стаканчике, но тут в зале погасли огни, антракт кончился.

Занавес поднялся, и из оркестра вырвался, словно подстегнутый хлыстом, поток восточной музыки. Брайн двигался по проходу в конец зала, в каждом темнеющем ряду ища Лидию и Тома, а сам поглядывал на сцену, боясь что-нибудь пропустить. Из-за кулис появилась темнолицая дама в развевающихся одеждах — ее приветствовали арабески восточной музыки. Брайн уставился на причудливый богатый наряд и тюрбан; шелка и атлас плотно облегали фигуру дамы. Еще больше он был поражен внезапным завыванием темнолицей красавицы.

— Тетя Лидия! — крикнул он, еще не дойдя до своего стула. — Тетя Лидия, это королева Абиссинии?

— Да уж не иначе, — отозвался кто-то.

— Здорово сказано! А ведь похоже, правда?

— Мне самому это в голову не пришло. Послышались реплики, хихиканье, и Лидия, прыская со смеху, потащила его к креслу. Не отрывая глаз от сцены, Брайн снял картонный кружочек со своей порции мороженого. Он сам почти верил тому, что находится в Абиссинии, до тех пор пока не увидел, как переменилась цифра в рамке красного света, когда занавес закрылся перед следующим номером.

На обратном пути в автобусе его укачало, Тому с Лидией пришлось возвращаться пешком. Они ничего не имели против, воздух был свежий, дождь перестал, и Брайн, взглянув вверх, увидел миллион звезд — точно светящиеся хлебные крошки на громадной скатерти. Лидия и Том зашли в бар, а его оставили за дверями — хотели проглотить по кружке пива — и вышли через полчаса. Лидия нагнулась к Брайну, дала пакетик с хрустящим жареным картофелем — от нее пахло пивом. Они свернули в темную улицу, прошли мимо фонаря у будки ночного сторожа, где прокладывали канализационные трубы.