Алан Силлитоу - Ключ от двери

• Название: Ключ от двери
• Автор: Алан Силлитоу
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Роман
• Год: 1964

Жизненная достоверность — характерная черта произведений "рабочих романистов", к которым можно отнести и А.Силлитоу. Объясняется это тем, что все они — выходцы из рабочей среды, нравы которой столь правдиво и воспроизводят в своих книгах. Постоянный мотив этих произведений — стремление главного героя вырваться из беспросветного, отупляющего существования к более осмысленной жизни — как правило, обратившись к писательскому ремеслу. Именно таков жизненный путь Брайена Ситона, центрального персонажа романа А.Силлитоу "Ключ от двери" (1961).

---

— Ну-ка, малый, хватит, давай слезай! — И опять: — Да ты что ж, слезешь или нет?

— Я упаду…

Руки у Брайна голые, а отцовская шея — скользкая от пота.

— Небось не упадешь.

— Я упаду, пап, правда, упаду…

Они уже подошли к оцепленному веревками району, которому предстояло послужить мишенью для бомб. Их теснили в сторону желавшие пробраться ближе к веревкам: возможно, люди эти хотели почувствовать самый взрыв и взять на память упавший кирпич. Конная полиция гнала тех, кто успел перебраться на усыпанную битым кирпичом нейтральную зону. Брайн забыл про опасность и разжал руки, увидев, что у одного из коней вся морда в пене. Он спросил, что это — мыло?

— Ага, — ответил Ситон.

Брайн склонил голову к уху отца.

— А зачем им дают мыло?

— Чтобы они кусали тех, кто старается нырнуть за веревки, мимо носа полиции.

— А зачем стараются нырнуть мимо носа полиции? — спросил Брайн шепотом.

— Затем, что хотят увидеть бомбы поближе.

— Да ведь бомбы их убьют!

— Может, им того и хочется. Ну, слазь, голуба, дай мне передохнуть, а то у меня уже плечи ноют.

— Я посижу еще немножко, пап. Еще немножко.

— Нет, будет, слезай, потом опять возьму, когда бомбы начнут падать.

— А мне еще хочется увидеть, как лошади кого-нибудь укусят.

— Сегодня они никого не укусят, слезай, — сказал Ситон, и Брайну пришлось слезть. Он стоял в густых бурлящих джунглях ботинок и брюк, стараясь увильнуть от льва-кулака, от тигра-ботинка, от зажженной спички и горячего окурка. Из-за Трента, словно обмакнув крылья в реке, вынырнули три биплана. Брайн опять вскарабкался отцу на плечи и с этого непостоянного наблюдательного пункта смотрел, попусту заслоняя глаза рукой от солнца, потому что оно было позади похожей на снежную гору тучи, на которую легли желтые силуэты самолетов.

Вот они повернули назад, и из-за шума огромной толпы казалось, что они скользят беззвучно, как планеры.

— Пап, они летят совсем не быстро, — сказал Брайн разочарованно. — Автомобили и то быстрее ездят.

— Это потому, что они очень высоко, малыш, — объяснил ему кто-то.

— Они разобьются? — спросил Брайн. — Я никогда не видел, как разбиваются аэропланы.

— Подожди, еще увидишь, — сказал кто-то со смехом.

Каждый самолет, пролетая над крышами, сперва замурлыкал, словно кот, потом зарычал, как собака, у которой отнимают кость, и вдруг Брайну показалось, что в сердце к нему проникли сверла — вроде тех, что он видел у дорожных рабочих. Его будто пригвоздило к земле. Два черных мячика, потом следом за ними еще два скользнули вниз из округлого брюшка каждого самолета. Колеса в резиновых обручах, казалось, были поставлены под самолеты специально для того, чтобы подхватывать эти мячики, но мячики пронеслись мимо и исчезли среди развалин домов.

— Вот оно! — крикнул кто-то.

Чудовищный треск с силой миллиона хрустнувших веток шестикратно поднялся к небу, и вслед за этим пронесся глухой гул от разваливающихся стен.

Конь под одним из полисменов поднялся на дыбы, будто хотел взобраться на невидимую лестницу, уводящую от взрывов, потом опомнился и стоял уже спокойно, подрагивая головой; морда у него была вся в пене. Где-то в конце толпы истошным голосом закричала женщина, и Брайн видел, как люди, одетые в черное и белое, увели ее.

— Она испугалась, пап, да?

— Да.

— А я нет, а ты?

— И я нет.

Но Ситон резким движением опустил его вниз и потащил вон из толпы.

— Пап, это уже все?

— Ты долго будешь приставать со своими дурацкими вопросами?

Брайну передалось отцовское настроение, и бомба, засевшая у него в груди, вдруг взорвалась, родив в нем хаос больший, чем подлинные бомбы, посланные с летящих самолетов.

— Не реветь, слышишь? — Ситон сердито дернул его. — Заткнись. Замолчишь — куплю тебе мороженого.

— Не хочу мороженого! — плакал Брайн, вызывая у отца полное недоумение.

— Ну так чего ж ты хочешь?

— Ничего не хочу! — ответил он и продолжал плакать, пока не выплакался.

В один дождливый день в дверь постучали двое высоких мужчин в непромокаемых плащах и полицейских шлемах. Вера провела их в комнату, где был Ситон. Брайн, разлегшись на полу, играл в свое домино, но он заметил, что мать вот-вот расплачется, а это обстоятельство неизменно задевало какие-то пружинки в его сердце. Сложив руки, она не трогалась с места, а те двое стали у двери.

— За тобой, Хэролд, — проговорила она.

Ситон повернул голову, оторвав взгляд от камина.

— Мы хотим, чтобы все было тихо и спокойно, — сказал один из пришедших, заметив отчаяние на землисто-сером лице Ситона.

Некоторое время он молча смотрел на них.

— Жратва будет за ваш счет, — сказал он наконец, выдавив из себя улыбку.

— Ладно, мы это знаем. Ситон не двигался с места.

— И мою семью кормить обязаны.

— Все это нас не касается, — ответили ему. Вера смахнула слезу.

— Пальто твое достать, голуба?

— Ну что ж, давай, пожалуй, — ответил он, вставая. — Иду на отдых и, надо думать, многих из наших ребят там встречу.

Он рассмеялся своей шутке, черты лица его разгладились. Те, что пришли за ним, промолчали.

— Машина-то у вас есть? — спросил их Ситон.

— Нету, — ответил один. — Да идти недалеко, пешком доставим.

— Соседи-то ведь сообразят, в чем дело. Ну, ладно, наплевать. И сами могли бы оказаться на моем месте, чего уж там. Будь у меня заработки, разве пошел бы я на такое? Но, коли ребятишкам жрать нечего, что еще остается? Накопилось слишком уж много долгов в лавках. Страна, думается, большая. В лавках жратвы хватит на всех, так почему же не хватает на всех работы? Убей меня бог, если я тут что-нибудь понимаю.

Подошла Вера, держа в руках пальто.

— Может, тебе и макинтош понадобится?

— Нет, себе оставь. Заложишь, если уж очень прижмет. — Брайн почувствовал, что его поднимают, целуют и тут же снова опускают на пол. — Следи, Вера, чтобы ребятишки не добрались до моих инструментов, слышишь?

— Не беспокойся, все будет в порядке.

Глянув на часы, Ситон сказал, что, пожалуй, нужно двигать.

— Месяца через два вернусь. Не вешай носа, голуба. И я не пропаду, и вы тут тоже. Всех нас будут кормить за казенный счет, так что в конце концов не мы внакладе будем.

— Пошли, парень, — сказал старший из тех двоих. — Времени у нас мало. Дел хватает.

— Да уж надо думать, — сказал Ситон.

Брайн был слишком поглощен своей ползущей вбок башней из костяшек домино, чтобы интересоваться происходящим вокруг, и, должно быть, мать уже долгое время плакала, прежде чем и он тоже заревел, сам не зная почему. Да и она толком не знала, почему плачет. Хэролд ведь правду сказал: пока он будет отсиживать, голодать им не придется. Для нее, как и для него, это даже вроде как бы передышка. Мысль эта немного успокоила Веру, и она собрала на стол, поставила кипятить чайник, села и задумалась: как это угораздило ее выйти замуж за безмозглого дурня, который ухитрился угодить в тюрьму, да и с ней-то обращается по-свински? Ей просто не верилось, что все так вот случилось и что она попала в такую переделку. Целый час она с горечью перебирала в памяти последние несколько лет, разнимая их на части, словно детали сложного механизма, — казалось, стоит только его разобрать, и это сразу хоть что-то да разрешит.

Часть вторая Пострел

1

Брайну едва достало роста и сил, чтобы подтянуться к парапету Нового моста. Он увидел, как оголенные спицы дорожно-строительной машины крутятся в пустом пространстве, словно колеса опрокинутого велосипеда. Опершись на локти, он ритмично постукивал ногами по камню и вдруг заметил, что рука семафора вытянулась вверх. Он уселся на солнцепеке и стал поджидать поезд.

Когда его посылали с поручением к бабушке Мертон, прогулка в две длинные мили в сторону от Ноттингема оказывалась настоящей экспедицией. На пути встречались ручьи, лощинки, низенькие изгороди, налево протянулось железнодорожное полотно с заросшими травой насыпями, направо впереди были пригородные участки; убогие домишки и чахлые деревца нередко подвергались пиратским набегам мальчишек из соседнего городка Рэдфорда.

От парапета ладоням передался сигнал: идет поезд. Предостерегающее громыхание становилось все оглушительнее, и вот сзади вынырнул черный паровоз, извергая из трубы тучу удушающего дыма. Брайн начал было пересчитывать вагоны, по мере того как они один за другим с лязгом проносились мимо, но густой дым прогнал его от моста.

Поля разрезал узкий с песчаным дном ручей, и Брайн спустился к нему. Над домами в Рэдфорде шли, напирая друг на друга, белые облака, а среди поля две лошади, привязанные к пню, созерцали клевер, неподвижные, как статуи. Брайн гнул сук на кусте бузины, пока тот не сломался, затем ободрал его с деловитой, спокойной безжалостностью, и каждый лист, падавший на тропинку, тут же подхватывался ветром и начинал кружиться в невольном танце. Палка — это меч, и Брайн сразился с тенью от куста, подсек чертополох, свалил на землю жгучую крапиву, искромсал цветы вокруг и вошел в пустынный проулок, по обеим сторонам которого росли такие высокие кусты боярышника, что за ними не было видно ничего, кроме темнеющих облаков.