Феликс Кривин - Полет Жирафа

• Название: Полет Жирафа
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: Видавництво В. Падяка
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 966-387-001-х

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).

Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.

На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

---

В первой половине 90-х годов вышли ещё три книги, связанные между собой общей проблематикой и стилевой манерой: «Всемирная история в анекдотах» (1993), «Плач по царю Ироду» (1994), «Тюрьма имени свободы» (1995).

Образно их содержание можно было бы определить, как новейший политический ликбез или уроки нашей демократии.

Свой манифест нового времени он выразил как «Могу молчать» («Завтрашние сказки», 1992): «Когда мне говорят, что нам нужна не та демократия, я понимаю, что никакая демократия нам не нужна». И там же: «Гласность наша в бою, но не на коне, а в тачанке. Она несётся вперёд, а стреляет назад. По задним целям. По прошлым. По пройденным».

Отчётливо просматривающейся чертой стиля Ф. Кривина стала публицистичность. Он по-прежнему тяготеет к философским обобщениям, но теперь они в большей степени имеют историко-политический характер; он верен прежним своим персонажам, таким, например, как Пифагор, Архимед и Коперник, но теперь их сопровождают Фифагор, Архивед и Пуперник. В одном сатирическом контексте стоят имена Ивана Грозного, Сталина и Ленина, Врангеля и Махно, а демократия прибавила себе новое приложение и стала «Чингиз-демократией».

Важнейший прием комического у Кривина — это ирония и самоирония, рационально-скептический взгляд на вещи, историю и человека в сочетании с лирическим отношением к нему. Так, последняя, четвертая часть книги «Тюрьма имени свободы» называется «Четыре действия любви, или эволюция продолжается!». «Как чужую женщину, ту, что недоступна, от которой ничего не ждёшь, прошлое и будущее полюбить не трудно, потому что с ними не живёшь. Как родную женщину, близкую, как воздух, тот, каким попробуй надышись, прошлое и будущее разлюбить не просто, потому что между ними — жизнь».

Сатирическую миниатюру в прозе сменяют миниатюры лирико-философские, и, таким образом, происходит и смена ритма. Кривин по-прежнему любит афоризмы: «Когда человек поднимает одну руку, он отдаёт только голос, а когда две руки — он отдаёт всё». Используя жанр притчи и эссе, переосмысливая народные пословицы и поговорки, «Слова, выкинутые из песен» и извлеченные из советского «поэтического» контекста, переосмысливая советский лексикон, историю и законы, Кривин-сатирик ставит вопросы о власти, народе, свободе, эволюции и пародирует современные проекты. Так же стремительно, как современность очерчивает новые острова смеха, Кривин создаёт художественные формы осмысления нового времени.

В 1996 году Ф. Кривин издал сборник под названием «Дистрофики». Маленькие стихотворения из двух строф — иронические, лирические, сатирические — о юных, счастливых, о просвещенных, о жизни и смерти, о государстве, о времени, о свободе слова, о поэтах — стали для писателя той современной формой, которая позволяет поставить вопрос и ответить на него, высказать законченную мысль.

Что сказать нашей памяти, ожиданию нас томящему,
Что сказать нетерпению: когда, наконец, когда?
На суде над прошлым все голоса принадлежат настоящему,
А будущее томится за дверью, и его не пускают в залу суда.
И пока настоящее все рассмотрит, изучит и вызнает,
И пока сбалансирует шансы возможных побед и потерь,
Гадает за дверью будущее: вызовут или не вызовут?
И смотрит с надеждой будущее на закрытую дверь.

Потом были опубликованы «Брызги действительности» (1996), «Полусказки и другие истории» (1997). А в 1999 году в Тель-Авиве вышла книга Ф. Кривина «Избранное», в которую писатель включил лучшее из того, что было написано в пятидесятых, шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых и девяностых годах. Здесь он напомнил о том, например, «откуда взялась национальность», что такое «Власть и оппозиция» (как смешно это звучит сегодня!), что значат «слова, выкинутые из песни», и дал новое толкование «уточненной классике». Через год в Иерусалиме вышла книга «Пеший город» (2000), куда вошли не только сказки, но и притчи, отдельные мысли. Здесь много юмора, шуток, здесь человек предстает в своем первородном виде, что сближает его с остальным биологическим миром; просто мужчины и просто «женщины палеозоя и других геологических эпох» идут пешком по воображаемому городу, рассуждая о любви, браке и просто жизни: «В любви не может быть все тютелька в тютельку. Может быть либо дяденька в тетеньку, либо тетенька в дяденьку».

Книга «Жизнь с препятствиями» (Екатеринбург, 2002) имеет три раздела: «Ньютоново яблоко» (1950-1960-е); «Чучело муравья» (1970—1980-е); «Сервиз на одну персону» (1990-е).

В книгу вошли рассказы, сказки, стихи, а заканчивается она рассуждением Ф. Кривина о юморе: «…поистине умный человек, как правило, гуманен и не лишен чувства юмора. Ну, а то, что юмор непременно предполагает ум (даже острый ум — остроумие), а также гуманность (ведь все бесчеловечное юмора лишено), это очевидно.

Вот он, общий корень этих трех слов, корень жизни, а по-галеновски — главный жизненный сок».

Лучшие произведения Ф. Кривина составили том «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» (М: Эксмо, 2005). В него вошли уже хорошо известные читателю произведения, и совсем новые. Тему юмора Ф. Кривин развивает так: «Черный юмор — это не смех сквозь слезы. Это смех вместо слез». Хочется лишь добавить следующее. Всю свою жизнь Кривин изучал палитру юмора. Он испробовал все краски — от светлого юмора до сарказма. Он хорошо знает, что значит эзопов язык — когда смысл высказывания переведен в подтекст, но при этом отчетливо виден и ясен. Нет, это не фига в кармане — это боевое оружие сатиры, которая сражается с глупостью, пошлостью, самодурством, безвластием и насилием, со всем тем, что мешает человеку радоваться жизни. Он знает вкус юмора и научил читателя пить эту живительную влагу.

Новая книга Ф. Кривина называется «Полет Жирафа». В ней читатель найдет уже привычное для него смешение стихов и прозы, юмора и сатиры, рассуждения о вечности и мгновении, о власти и славе, и о том, что наступает после них.

«Полет Жирафа» — это мудрая и грустная сказка о том, кто наверху, «кому видней», о вертикали власти. Эта сказка не так проста, как может показаться с первого взгляда: она не только о том, как тайный советник Жукарес подводит к пропасти Короля Жирафа, засмотревшегося в небо. Это сказка о полете. Жираф летит в пропасть, а думает, что — в небо. Он летит в прошлое — в страну, «пока еще не приспособленную для жизни. Но лететь в прошлое хорошо, по крайней мере, знаешь, что не разобьешься». Мудрый Кривин снова смешал грустное и смешное, лирическое и гротескное, а к едкой иронии добавил немного романтики.

А как хороша кривинская Пустыня! («Пустыня сказала…»). Такая одинокая и гордая, рельефная, женственная и лысая, мудрая и немного скандальная, к тому же русскоязычная…

Стосковавшиеся по новым произведениям Кривина сердца ужгородцев забьются сильнее, когда они вдруг увидят на страницах книги знакомые до боли слова Рафанда, Кальвария, Театральная площадь… Кривин вспоминает доктора Фединца, и доктора Борю Рыжова, а это значит, что свой город он не забыл. Да, были «стоятельства» и были «обстоятельства», но есть нечто, что оставляет глубокий след в сердце — и это навсегда.

Людмила Бородина,

кандидат филологических наук

Пришло мгновенье в гости к вечности

Рисунок

Там, где контуры горы
и луны окружность,
жили-были две сестры —
Внешность и Наружность.
 жили — просто никуда:
грубо, косо, криво, —
то ли веник и скирда,
то ли хвост и грива.
Не лепился к штриху штрих,
всё не так, как надо.
Но уставились на них
два пунктира взгляда.
И впервые понял мир
красоты ненужность, глядя,
как один пунктир
пронизал Наружность,
и впервые ощутил
красок неуместность,
глядя, как другой пунктир
врезался во Внешность.
И исчезли без следа
бледность и недужность.
Что случилось, господа?
Не узнать Наружность.
Неприятные для глаз
вялость и небрежность
оказались в самый раз —
подменили Внешность!
Загляденье для души,
лёгкость и воздушность, —
до чего же хороши
Внешность и Наружность!
Две подружки, две сестры,
две берёзки в поле…
Это всё видней с горы,
а с луны — тем боле.

Песчинка и гора

I.

Жила-была песчинка под горой,
трудилась добросовестно и честно.
Жила-была песчинка под горой,
совсем немного занимала места.
Жила-была песчинка под горой
и ничего другого не желала.
Она стояла за гору горой,
 все силы ей, всю душу отдавала.
И где теперь песчинка? Вот вопрос,
который надо рассмотреть всерьёз,
чтоб на него ответить без заминки.
А у горы, наверное, склероз:
ну, где ей помнить верную песчинку!

2.

Жила-была песчинка на горе.
Какая сила, красота и смелость!
Жила-была песчинка на горе
и снизу очень хорошо смотрелась.
Жила-была песчинка на горе,
и вся гора вокруг неё вертелась.
Жила-была песчинка на горе.
Жила, была… И вдруг куда-то делась.
Куда она девалась? Вот вопрос!
Наверно, ветер дунул и унёс, —
такое нам не в редкость, не в новинку.
А у горы — ликующий склероз:
какое счастье — позабыть песчинку!

Слово