Петр Пильский - Тайна и кровь

• Название: Тайна и кровь
• Автор: Петр Пильский
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2016

В книге представлено одно из лучших произведений в жанре «белого Пинкертона» — роман видного журналиста, беллетриста и литературного критика П. Пильского «Тайна и кровь». Его герой, бывший офицер, примыкает в Петрограде к белогвардейскому подполью, которое в первые послереволюционные годы смело противостоит власти большевиков и кровавому террору чекистов. Первое отдельное издание романа, написанного под псевдонимом П. Хрущов, вышло в свет в Риге в 1927 г.

Роман «Тайна и кровь» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций фантастических и приключенческих произведений писателей русской эмиграции.

---

— Как будто и мне это казалось… Только я думать об этом не смел.

Потом спросил:

— Куда подать?

— Да хоть сюда.

— В котором часу?

— Вечером. В и.

Мне никуда не хотелось идти. Какой страшный день!.. Это бегство, эти поднимающиеся потолки, скользкие крыши; вся эта эквилибристика, фокусничество, какой-то безумный авантюризм… Это было похоже на американскую фильму. Потом потрясающий разговор с Леонтьевым.

Как трудно! Как больно! Как холодно и страшно!

— Я останусь у тебя, — сказал я Кириллу. — Мне некуда идти…

— Ну что ж, пожалуйста. Отдохни! Захочешь поесть, возьми из этого шкапа. Только вот что: раз уж ты пришел, не выходи! А впрочем, я тебя запру, а ты сиди и жди меня.

Я остался один.

Только измученные люди понимают эту радость остаться в четырех стенах наедине с самим собой. Я прилег. Сна не было.

Я встал и прошелся по комнате. Горела голова. Пляшущие, треплющиеся нервы заходили, опережая шаг, будто я не шел, а бежал, скакал, мчался, летел.

Через минуту я поймал себя на том, что говорю вслух. И я, действительно, говорил.

Да, убить Варташевского для меня все еще казалось величайшим преступлением. Этот момент его убийства я не мог себе представить. Казалось, в последний момент у меня опустятся руки…

…Вот я уже занес револьвер, но он взглянул на меня своим ясным, теплым, таким знакомым взглядом… Решусь ли я?

Я подходил к графину, наливал воду и снова вышагивал комнату по диагонали, от угла к углу. Наконец, изнемог.

Сжав голову обеими руками, я бросился на кровать:

— Надо забыться! Попробую уснуть!

В 11 часов вернулся Кирилл.

— Лошадь подана, — сказал он, вваливаясь в комнату в толстом, тяжелом и щегольском армяке лихача.

Он поправился на козлах, подвернул под себя полу, застегнул фартук, разобрал вожжи, напружинился и подался вперед. Рысак рванул.

Маленькая пролетка-одиночка мягко катилась, чуть-чуть вздрагивая и подпрыгивая на неровностях камней. Мы оба молчали. Мыслей не было. Ничего не было! Я ехал, как пустой, и минутами мне казалось, что я не еду, а меня куда-то везут.

Темная, немая ночь, темное, немое небо легли на Петербург. Вдруг исчез камень. Мы катились по немощенным улицам.

— Подъезжаем, — бросил, повернув голову, Кирилл.

По обеим сторонам тихо спали небольшие деревянные дома. Это была Новая Деревня.

Здесь жил Варташевский.

XIII. Казнь

На мягком грунте рысак пошел шагом. Покачивалась пролетка. Я смотрел на толстый кучерской зад Кирилла, обводил глазами уснувшую деревню и ни о чем не думал. Не хотелось думать.

Кирилл спросил:

— Подать к самому дому?

Машинально и нехотя я ответил:

— Подавай!

Я шел на убийство. Такие акты обдумываются заранее. Мало ли что может случиться!

…Ну, прежде всего: Варташевский сейчас один или не один? Если в квартире никого больше нет, его можно уложить тут же, сразу, без разговоров, без объяснений, без кощунства добрых и заманивающих слов, без змеиных поцелуев.

Но если там еще кто-нибудь, — тогда?..

Я ничего не предрешал.

Вероятно, во всем мире с самого дня его возникновения не было более пассивного убийцы, чем я. Без мысли, без плана, без всяких предосторожностей, как дикарь с камнем, я шел на этот страшный акт мести и искупления. Но я даже не волновался.

Удивительно!

Даже профессиональные убийцы испытывают колебание, трепет, боязнь. У меня не было ничего.

Как молнии, как вспышки, как невесомые воздушные птицы, пролетали то далекие, то близкие воспоминания, спутывались, пропадали и возникали вновь.

Вставали видения:

— Вот, в этой Новой Деревне я когда-то весело кутил. Пели цыгане, журчала гитара, пенилось вино, на счастье табору мы бросали золотые монеты в бокалы шампанского, черноокая Паша с полными красными губами затягивала песню привета: «Как цветок душистый…» И, наклонясь к моему уху, звенело ласковым призывом, убаюкивающей радостью и разгулом: «Выпьем мы за Мишу, Мишу дорогого…»

Милая Паша! Если бы ты видела меня в эту минуту…

Тогда она гадала «Мише» Звереву на картах и по руке, — что предсказала бы она сейчас ночному убийце Владимиру Брыкину, идущему на новый ужас, окруженному тенями, опасностями, тайной и кровью?

Кирилл подался назад, натянул вожжи. Конь остановился.

Я вылез.

За оградой, в палисаднике стоял деревянный домик. В двух последних окнах светился огонь: горела керосиновая лампа.

Кирилл лениво сказал:

— Буду ждать здесь. Там на пролетке не проедешь…

Я открыл калитку.

На одну короткую секунду меня объяло уныние. Уныло и безропотно торчали тощие, короткие деревья палисадника, уныл был трехступенчатый вход, уныло и криво свесилась проволока звонка.

— Ну, готовься же! — говорил мне кто-то велительный и строгий.

— С чего ты начнешь? — спрашивал неумолимый голос, и в нем говорила решимость и воля, последняя воля усталого палача.

И ему отвечали не сознание, не рассудок, не обдуманность, а что-то другое… Что? Может быть, сердце? Нет! Это, отмахиваясь и заслоняясь от грозных призраков кровавой неизбежности и терзаний духа, откликалась моя сонная, изнасилованная совесть.

— Надо только войти! Так просто! Поздороваюсь… Почему не поздороваться? Это так естественно. Потом все произойдет само собой.

— Иди же! — подталкивал я сам себя.

— Ну, вот, одна ступенька… другая… третья…

Надо было браться за ручку звонка.

И вдруг я сразу встряхнул себя. Так когда-то я вытягивался на смотрах.

Внутренне я командовал себе:

— Смирно! подтянись! Возьми себя в руки!.. Так! Правильно!.. Теперь дерни звонок!

За обгрызенную, жалкую деревянную рукоятку я дернул сильным движением правой руки и почти тотчас же стукнул в дверь согнутым указательным пальцем — раз и другой.

Затаил дыхание и ждал.

— Кто там?

Голос Варташевского.

— Это я.

Произношу эти два таких простых, таких коротких слова, но сам слышу, что хриплю. Осекается мой голос, мое сердце нервно и трепетно бьется, мне кажется, что я готов упасть, так слабы и неверны мои ноги.

— Смирно!

Я напрягаю мускулы, я чувствую, какими выпуклыми сразу становятся мои икры.

— Кто?

— Зверев.

Из-за двери — приветливый возглас:

— Ах, это ты, Миша?

Ах, почему он сказал «Миша»? Зачем эти теплые ноты? Почему не «Зверев»?

— Я.

— Эк, когда тебя занесло… Сейчас отопру.

Легкие, быстрые шаги удаляются. Он пошел за ключом.

В темной ночи у двери человека стоит его убийца. Убийца — это я. Моя жертва сейчас мне отворит эту дверь. Варташевский доверчиво впустит меня к себе… Он ничего не ждет. Он ничего не предчувствует.

— Ну что ж!

В голове мелькает:

— Можно обманывать некоторых все время. Можно обманывать некоторое время всех. Но все время обманывать всех нельзя!

Это меня ободряет моя память. Когда убиваешь, надо оправдываться!

Секунды кажутся вечностью.

Наконец: те же быстрые шаги, два быстрых, энергичных поворота ключа, дверь — настежь.

— Миша, почему так поздно?

Он протягивает мне руку, тянет к себе, целует. Немыми концами замороженных губ я прикасаюсь к его горячему рту.

— Раньше нельзя было.

Обняв, он ведет меня в комнату. На ходу чиркает спичкой.

— Осторожнее, — говорит он. — Здесь порог.

Как смешно! Меня он должен беречь!

В комнате горит лампа. Пахнет керосином. На столе — развернутая книга. Я быстро бросаю взгляд: Шиллер — «Разбойники». Уж не я ли Моор?

— Ну и исхудал же ты, — говорить Константин, пристально вглядываясь в мое лицо.

Он берет лампу, поднимает, освещает меня:

— Да, брат, подгулял…

Мы садимся.

— Говори скорей, в чем дело, — просит Константин, стыдливо опуская глаза, и тихо прибавляет:

— Я — не один.

Конечно, он — не один!.. Она — тут! Тотчас же я улавливаю легкий запах духов и еле слышный шорох за стеной.

Она слушает. И твердо я говорю себе в эту минуту:

— Ничего не услышишь! Нет, mademoiselle Диаман, вы ничего не подслушаете!

— Так в чем же дело?

Я отвожу глаза.

— Да как тебе сказать… Во всяком случае, дело серьезное. Вопрос идет о судьбе организации…

Он незаметно поднимает внимательно глаза, смотрит на меня настороженно, в его взгляде пробуждается любопытство.

Еще бы оно не проснулось у тебя — у тебя, предателя!

Волна тихой злобы охватывает сердце. Я боюсь выдать себя. Покорно ли мое лицо? Верно ли оно передает мою предательскую игру?

— Разве так серьезно? — спрашивает Варташевский.

— Очень.

— Ну?..

— Здесь неудобно говорить. Да и душно у тебя. Я устал. Хочу воздуха. Пройдемся…

Варташевский потягивается и зевает:

— А может быть, лучше завтра?