Эдуард Эррио - Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936

• Название: Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936
• Автор: Эдуард Эррио
• Издательство: Издательство Института международных отношений
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Имя Эдуарда Эррио хорошо известно советским читателям. Видный французский политический и общественный деятель, бывший многократно главой правительства и министром Третьей республики, почетный председатель Национального собрания в Четвертой республике, лидер Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов, член Французской академии, эрудит и тонкий знаток французской и мировой культуры, Эдуард Эррио пользовался заслуженным признанием и широкой известностью не только на своей родине, но и далеко за ее пределами. В течение многих десятилетий, особенно в период между двумя мировыми войнами, он был в самом центре крупных политических событий своей родины, а также в значительной мере и всей международной политической жизни. Он был не только ее современником и наблюдателем, но во многом и ее участником. Среди мемуаристов той эпохи мало найдется таких, кто был бы также хорошо осведомлен о всех сложных перипетиях политической борьбы, о ее тайных скрытых пружинах и закулисных маневрах, как Эдуард Эррио. Он много видел и много знал. Уже с этой точки зрения его мемуары представляют большой интерес. Не будет преувеличением сказать, что всякий, кто хочет изучить развитие политической борьбы во Франции, или историю международных отношений 20-30-х годов нынешнего столетия, или даже просто ознакомиться с этой эпохой, не сможет пройти и мимо мемуаров Эррио.

---

Я совершил свое первое путешествие в Россию осенью 1922 года. Я хотел сам составить себе представление о положении страны, о которой распространялись самые различные сведения. Мне хотелось провести свое исследование без официального мандата; я повез с собой Эдуарда Даладье в надежде, что эта информация может быть для него полезной. Предупредительный посредник достал мне паспорта. Г-н Эли-Жозеф Буа, главный редактор «Пти Паризьен», просил привезти ему серию статей.

Нас поселили на Софийской набережной, на берегу Москва-реки, в доме, который Советское правительство превратило в своего рода платную гостиницу для иностранцев. Из моих окон я вижу угол Кремля, три старых кирпичных башни, ощетинившиеся зелеными стрелами, Большой дворец, восхитительный Благовещенский собор, одетый в белое с золотом. Красное знамя развевается на ветру. В этом огромном кирпичном городе повсюду видны следы революции: изрешеченные шрапнелью дома, разрушенные здания, нагромождения. Значительный гарнизон охраняет в Кремле помещения народных комиссаров; артиллерийский парк занимает обширное пространство около бывшего здания синода. Старая стена, над которой местами поднимаются варварские башни над куртинами, имеет цвет засохшей крови. В Большом дворце, символе императорской России, революция только что разместила свои архивы, издания, фотографии, пропагандистские брошюры. Она оставила как кресты, так и орлов, сохранила личные царские покои, в которые свет проникает через слюдяные окошки; но в огромном Георгиевском зале она записывает историю наиболее суровых моментов своей борьбы. Мрачные картины напоминают о покушении на Ленина, об убийстве комиссаров, о подавлении крестьянских восстаний, о суде над колчаковскими министрами, о расстрелах, о трупах, грудами нагроможденных вдоль стен. А в Андреевском зале происходят конгрессы Коммунистического Интернационала.

«Икона» Маркса встречается повсюду в административных учреждениях, в казармах, в школах. Новая религия заняла место традиции, которую все еще олицетворяет, в начале Красной площади, маленькая Иверская часовня. Манифест 1848 года – евангелие нового режима; из него взят текст призыва, который раздается по всякому поводу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Советы организовали диктатуру, которую поддерживает армия, созданная Троцким. Конституция 10 июля 1918 года учредила Советскую Республику рабочих, солдат и крестьян; она ставит своей целью «беспощадное уничтожение эксплуататоров» и «победу социализма во всех странах». Только один пролетариат по крайней мере, по-видимому, пользуется свободой мысли и свободой собраний. Эти принципы коробят до глубины души последователя Французской революции, которая зиждилась на совсем иных понятиях и особенно на правах личности. Свободного голосования на самом деле не существует. Закон исчез, юридическая власть должна подчиняться политической власти. Нет, я не пожертвую для этого режима своими убеждениями демократа; я не отрекусь от них, даже если бы подобная тирания над свободой мысли должна была бы установиться во Франции другими средствами. Однако я замечаю, что первоначальный режим, повинный в стольких насилиях, в 1922 году уже эволюционировал. Ему пришлось подчиниться законам, стоящим выше всех других, законам жизни. В ноябре 1921 года Ленин сформулировал новую экономическую политику – нэп[66]; он признал, что торговля путем обмена не удалась, что нужно вернуться назад и восстановить мелкую собственность. Он создает государственный банк для возрождения кредита, передает некоторые предприятия частным лицам, восстанавливает квартирную плату. Богданов объявил съезду, что надо сотрудничать с заграницей. Декрет от 22 мая 1922 года уточняет и подтверждает новые уступки; он предоставляет крестьянам право выбирать между разными формами: коммунальное пользование с распределением продуктов или предоставление надела каждому обрабатывающему. Отныне имеется индивидуальное владение, если не индивидуальная собственность.

В то время как во Франции необузданные полемисты с жаром высказывались, руководствуясь своими политическими страстями, за или против большевизма, мне казалось более полезным и, если мне будет позволено так выразиться, более умным изучить эти переходные формы. Революции сами по себе эволюционируют, это мы хорошо видели у себя начиная с 1789 года. Я вспоминаю изречение Анатоля Франса о политических партиях. «Все они, каковы бы они ни были, настолько видоизменяются в борьбе, что после победы от них самих не остается ничего, кроме названия и нескольких символов их утраченной идеи». Рынки теперь кишат, как муравейники; монополия внешней торговли умеряется контрабандой и все более и более тяготеет к тому, чтобы превратиться в контроль. По декрету от 7 июля 1921 года была восстановлена свобода мелкой промышленности, государственные предприятия могут быть сданы в аренду даже иностранцам. Решением от 13 апреля 1922 года наблюдение за трудом, ранее доверенное Всероссийскому Центральному Совету Профессиональных Союзов, теперь передано Народному Комиссариату Труда. Нормальный рабочий день – восемь часов днем и семь часов ночью. Трудящиеся должны заслужить свою заработную плату под угрозой ее снижения. «Ремесленники, чей труд требует специальных знаний или особой подготовки, получают заработную плату по самой высокой расценке».

Таким образом, понятие качества труда проникает в эту систему, по адресу которой французская политическая пресса позволяет себе так много глупых разглагольствований. Мне хочется иметь точные сведения, я прошу дать мне датированные документы; я проверяю их применение во время моих посещений заводов, мастерских старого общества «Динамо», Трехгоркой текстильной фабрики, Путиловского завода. Рабочие страдают от последствий экономического кризиса, но их мужество восхитительно.

Я, естественно, желал познакомиться с вождями, с людьми, которые руководили этим внушительным движением. Больного Ленина нельзя было видеть. В то время Каменев считался самым значительным лицом в республике. Это он нанес решающий удар режиму Керенского, требуя передачи земли крестьянским комитетам; он входил в делегацию, посланную в Германию для подписания перемирия. Я нанес ему визит в бывшем дворце губернатора Москвы. Я упрекнул его за Брест-Литовский мир. Он заявил мне, ссылаясь на четырнадцатый том произведений Ленина, что Советы предложили Франции возобновить борьбу, если им помогут восстановить армию, которой более не существовало; он уточнил, что в феврале 1918 года в Петрограде Троцкий в его присутствии предложил Центральному Комитету просить помощи Франции и Англии. Я спросил Каменева относительно Раппальского договора; он утверждает, что этот договор не содержит тайных статей. «Наш народ, – говорит он мне, – был доволен им, потому что он разбил блокаду. Но эту радость диктовал ему холодный рассудок. В тот день, когда Россия установит отношения с Францией, радость будет глубокой; она будет идти от сердца… Нас называют коммунистами! Да. Но есть коммунизм прежний и коммунизм теперешний. То, что мы делали, это всего лишь политика спасения революции и ничего больше».

После такой беседы я поспешил встретиться с Троцким. В Брест-Литовске он требовал от Германии искупить свои прошлые преступления, имея определенно в виду Эльзас и Лотарингию, и, не добившись удовлетворительного ответа, прервал переговоры. В значительной книге генерал Деникин описал развал армии в 1917 году. Историк, который захотел бы когда-нибудь описать без предвзятости эту эпоху, должен будет отдать должное ошибкам царизма, роли, сыгранной министрами вроде Штюрмера и Протопопова, предшественникам большевиков. Будет честным признать, что знаменитый приказ № 1 совершенно развалил дисциплину, позволив войскам выбирать своих офицеров и следить за ними, и что декларация прав солдата датирована 26 марта 1917 года. Временное правительство показало себя ужасно слабым. Некоторые люди, например Милюков, тщетно пытались противодействовать. Эти факты не уменьшают ответственности Троцкого, когда он на открытии парламента 20 октября бросил призыв, на который откликнулась вся народная Россия: «Да здравствует немедленный мир! Вся власть Советам!»

В просторном кабинете военного министерства, куда меня провели молодые офицеры генерального штаба, Троцкий позволил свободно задавать ему вопросы. «Да, – сказал он мне, – я обращался к американским, французским, английским и итальянским офицерам. Генерал Лавернь уже направил ко мне двух военных советников. Но я не смог добиться положительного ответа. Русской армии больше не существовало. И если мы поехали в Брест-Литовск, то только для того, чтобы получить необходимую отсрочку для возобновления войны. Я выжидал; меня прозвали «медлителем». Я бы хотел восстановить наши силы с помощью французской миссии в Румынии. Мои высказывания мог бы подтвердить американский полковник Робинс, а также англичанин Локкарт, хотя позднее он повернул против нас». В то время как Троцкий давал мне эти пояснения, красноармейцы проходили под окнами с песней: «В царство Свободы дорогу грудью проложим себе». После моего возвращения во Францию г-н посол Нуланс сообщил мне, что 17 декабря 1917 года Троцкий приходил с ним повидаться, чтобы изыскать средства для продолжения борьбы, и что при воспоминании об опасностях, которым подверглась Франция, народный комиссар в этот день плакал. В ночь с 18 на 19 февраля 1918 года, заседая в Смольном, Совет Народных Комиссаров согласился на капитуляцию большинством лишь в один голос.