Лана Ланитова - Глаша

• Название: Глаша
• Автор: Лана Ланитова
• Жанр: Эротика, Секс
• Год: 2016

Роман Ланы Ланитовой “Глаша” впервые вышел в 2012 году и сразу же стал бестселлером в жанре “Эротическая поэзия и проза”. Высокий накал эротизма, откровенные сцены, классический русский язык – все это сделало его популярным среди российских читателей и за рубежом.

«Добро и зло”, “добродетель и порок”, “целомудрие и искушенность” – в этих противоположных понятиях нет абсолютной истины – в мире все относительно.

Россия, середина XIX века. Сирота Глаша оказалась на попечении своих дальних родственников дворян Махневых. Она и не ожидала, какой коварный сюрприз уготовила ей судьба. Красавец, утонченный и хорошо образованный аристократ Владимир Махнев оказывается изощренным развратником, содержателем гарема из крепостных крестьянок, сластолюбцем и коварным обольстителем. Не по своей воле, но Глаша вовлекается в барские оргии. В этих оргиях есть все: от картин лесбийской любви и группового секса, до наркотического дурмана и почти шокирующих де садовских сценариев…

Но волею судьбы главным проклятием кузена, одержимого дьяволом, не суждено было стать женщине…

Книга изобилует откровенными эротическими сценами. Категорически не рекомендуется юным читателям в возрасте до 18 лет.

---

В кустах лежал Игнат и жадно всматривался в любовный танец двух обнаженных тел, ему было видно почти все: и стоящий высоко фаллос и то, как Глафира садилась на него, раздвигая полные ноги и приподнимая кверху роскошный, широкий зад. Он слышал ее страстные стоны и сам возбудился: стоило огромных усилий сдержать себя и не броситься к любовникам, чтобы составить им компанию. Очень хотелось войти своей горячей стальной плотью в плотное кольцо темнеющей свободной норки. Но, сей порыв был бы крайне неуместным, учитывая неподготовленность Глафиры к подобным экзерсисам.

Владимир крутил Глашу из стороны в сторону, ставя на колени и заставляя ласкать его губами: нарочно убирал волосы от ее лица, обнажая непристойную картину. Он знал: за ними наблюдают, и это обстоятельство возбуждало его еще больше.

Когда все кончилось, он быстро проводил ее до дому и вернулся назад к купальне. На широкой скамейке сидел Игнат и курил сигару.

– А ночь действительно, чертовски хороша! – проговорил радостно Владимир, – Игнат, ты не замаялся лежать в кустах?

– Да нет, ничего…

– Ну, как она тебе?

– Уж, очень аппетитна… Такой афедрон – я еле выдержал, чтобы не подойти к вам.

– Ха, я так и думал! Подожди, немного: несколько дней, и ты тоже будешь ею обладать, мы вместе это будем делать.

– Захочет ли она? Я сомневаюсь что-то…

– Игнат, да ты ли это говоришь? На что нам водка и опиум? Ты думаешь, она устоит? Нет друг, падет и эта. У ней темпераменту поболее других. Сама под нас попросится. Куда же ей деваться? Видал, как прыгала на мне?

– Да уж, видел. Запоминающееся зрелище – нечего сказать. Быстро вы ее объездили…

– Веришь, я и сам удивлен. Она спускает так, как оные в летах не могут, у коих опыт есть в делах амурных и дюжина отменных кобелей, всегда готовых сучку ублажить.

Игнат хмыкнул в ответ и покачал задумчиво головой.

Прошло три дня. Владимир избегал Глафиры: он делал это намеренно, чтобы поселить в ее душе тревогу. Она искала повод встретиться с ним. Глаза наткнулись на его фигуру в коридоре, в его руке был конверт.

– Владимир, вы, избегаете меня? Я в чем-то виновата? – спросила она, в голосе послышалось плохо-скрываемое волнение, руки нервно теребили оборки платья на высокой груди.

– Ну, с чего ты взяла? У меня просто много дел. Не должен же я одной тобою заниматься? – ответил он холодно.

У нее навернулись слезы. Он взял ее за руку и повел в комнату. Плотно прикрыл дверь и хмуро произнес:

– Mademoiselle, вы делаете мне компрометацию слезами.

– Боже, раньше вас это не пугало, – ответила она, всхлипывая.

– Вы знаете: я не терплю женских слез. Вы рискуете – я охладею к вам. Займитесь, право, делом каким-нибудь полезным. Оно вас отвлечет от глупых мыслей.

Она покраснела в ответ и гордо отвела взгляд.

– Вот, матушка письмо прислали. Извещает, что здорова, и еще немного погостит у мадам Расторгуевой. Да вы и не слушаете меня?

– Я слышу вас, Владимир. Мне кажется, что вы переменились ко мне…

– Хорошо, вы вынуждаете: я буду с вами откровенен. Мою натуру, сударыня, познать вам не дано, я и сам себя порой, не знаю. Одно могу сказать: я слишком далек от амурных вздохов при луне. Вы, в силу молодости своей, реальную оценку событиям дать, не способны. Как, это не печально: не влюблен я в вас, и не в одну другую тоже… Не скрою: вы мне приятны, и ваши прелести во мне зверский аппетит невольно вызывают. Чего только, ваша попка сладкая стоит… Когда голодный я – могу и закусить изрядно!

Глафира стояла, словно молнией пораженная.

– Я вам не курица на тарелке… Господи, как обманулась я, – горько проговорила она.

– Советую подумать хорошенько обо всем и не усложнять ситуацию ложными сентенциями. Зря вы, обиделись. Я к вам прекрасно отношусь, и обижать вас не намерен. Мы можем также встречаться, когда у меня желание возникнет… Словом, вам решать. Не захотите более, и к вам я не приближусь.

Он ушел, хлопнув дверью. На следующий день рессорная карета, запряженная тройкой лошадей, увезла его по неотложным делам.

Глаша чувствовала себя такой несчастной, что ей казалось: она умрет, не выдержав душевной муки. «Что делать мне теперь?» – думала она, словно в лихорадке. В голове был настоящий хаос от новых впечатлений, от грубости любимого, от очевидности того, что он ее не любит. «А может, он специально так сказал, чтобы позлить?» – хваталась она за внезапную мысль, словно утопающий за соломинку, – «не мог же он притворствовать, когда целовал и обнимал меня крепко? Нет, этого не может быть».

Глаша нервно ходила по комнате, заламывая руки. Время от времени она падала на пол перед иконой и начинала истово молиться.

Она казалась себе ужасной грешницей, падшей так низко, что, казалось – падать некуда. «Как же я искуплю, теперь перед Господом, столь страшный грех?» – плача, думала она, – «я же – несчастная сирота, и мне совершенно некуда идти от своего погубителя. Наивная… Как смела я хоть малую надежду питать о свадьбе с этим человеком? Как глупо и жалко я выглядела. Он, верно, смеялся надо мной».

«Уйду на вечное моление в женский монастырь. Только там теперь мне место», – мысли унесли ее в темноту монашеской кельи, на миг показалось, что пахнуло сыростью и тленом. – «Неужто, я весь век промаюсь монашкой, покуда не превращусь в старуху? Как муку вынесу – его не видеть никогда? Того, кому жертва сия покажется лишь смешной».

«А может, лучше прыгнуть в пруд и утопиться, оставив мучителю записку? Может тогда он всплакнет над моим хладным телом, когда багор подтащит его к берегу?» – слезы потоком лились из ее прекрасных глаз.

Подушка промокла, на ней Глафира и уснула. Когда проснулась, плакать не хотелось. Она привстала, распахнула окно: в комнату ворвались живительные ароматы летнего вечера; запахло свежескошенной травой с примесью земляники, клевера, ромашки, васильков и горькой полыни. Этой сочной травой приказчик Игнат кормил своего распряженного красавца жеребца: смуглые руки любовно поглаживали черную, словно воронье крыло, блестящую холку, пальцы путались в шелковой длинной гриве. Теплые мягкие губы жеребца подбирали траву с рук хозяина, тонкие и мускулистые ноги нервно пританцовывали. Игнат смотрел на коня, как на любимого шаловливого ребенка, и шептал ему на ухо что-то: никому неведомое. Глаша невольно залюбовалась высоким черноглазым Игнатом, который с такой нежностью, охаживал своего любимца. «Странно…» – подумала Глаша, – «каким добрым кажется этот казак, а дворовые бабы рассказывали о нем всякие страсти…»

Мысли путались в молодой голове. Самым мучительным было то, что не смотря ни на что, ее безудержно тянуло к Владимиру Ивановичу. Тело сводила сладкая истома при малейшей мысли о нем, о сильных руках, о звуках низкого голоса – такого волнующего и мужественного. Она вспоминала его запах – запах молодого мужского пота, смешанного с легкой примесью дорогого английского табака и тонкого аромата французского одеколона. Нравилось, как пахнут его высокие кожаные сапоги и тончайшие белые сорочки. Ее безумно возбуждали воспоминания о том, как красиво выглядит его плоский, упругий и волосатый живот, ниже которого шло совершенное творение природы – его величавый и прекрасный фаллос.

«Этот афей[28] намекнул, что я могу быть его постоянной наложницей. Смешна и печальна моя участь. Стать фактически его рабой, конкубиной[29]… Пусть так… Я испью эту чашу до дна. Потом погибну… Но, мне – все равно. Разлучиться с ним тотчас: я не в силах. А там – как богу угодно», – с этими мыслями она и уснула – уже до утра.

Владимир вернулся через два дня. Увидев ее спокойное кроткое лицо, он подошел к ней вплотную.

– Mademoiselle, как вы себя чувствуете?

– Не так уж плохо, как могла бы. Владимир, не стоит притворствовать, что вас волнуют мои чувства. Своя печаль у каждого в душе. Я постараюсь вас более не тяготить душевными переживаниями.

– Что слышу я? Неужто, вы становитесь взрослее? В вас голос разума настойчиво звучит.

– Возможно… Я пойду, пожалуй.

– Ну, нет, птичка моя, твой хозяин сильно скучал по тебе. Иди, мой воробышек, я перышки мягонькие твои поглажу, – смуглая рука крепко схватила ее за талию. Притянув к себе, он впился в губы поцелуем. – Я, правда, сильно скучал. Приходи сегодня вечером к банному срубу, ты видела его не раз: он стоит недалеко от купальни. Я буду ждать тебя там ровно в семь.

Она, молча, освободила руки и ушла, не сказав ни слова.

«Придет – я чувствую… Или провалиться мне на этом месте», – подумал он, глядя ей вслед.

Чего только стоило Глафире внешнее спокойствие… Она молчала перед ним, а сердце рвалось наружу: «Позвал, сказал, что соскучился. Чего же надо мне еще? Я таю вся от предвкушения близости с ним» Спустя минуту, думала иначе: «Вот, прекрасный повод щелкнуть его по носу. Он будет ждать, а я и не приду. Именно так – возьму и не приду. Ах, это – глупо, он утешится другою. Что я добьюсь? Буду лежать на постели и думать о его объятиях?