Пилип Липень - Ограбление по-беларуски

• Название: Ограбление по-беларуски
• Автор: Пилип Липень
• Жанр: Современная проза

---

— Нашёл! — воскликнул тут Рыгор, — Вот он сидит, гад полосатый! Что с ним сделать?

— Для жуков у меня есть резервация. Вон там, у забора. Держу несколько кустов специально им на съедение, — я подошёл и стряхнул жука в ладонь. Рыгор удивлённо смотрел. — Жалко мне картошки, что ли? Пусть едят в своё удовольствие, и мне хватит, и им. Главное — не мешать друг другу.

Рыгор посмеялся и выразил одобрение моей политике.

— А не противно их вот так в руки брать?

— Что противного. Божью коровку держал в руках? То же самое, только те в крапинку, а эти в полоску.

Жук поджал лапки и притворился мёртвым. Я отнёс его к забору и махнул Рыгору рукой, чтобы подошёл. Рядом с колорадской территорией росла слива, кривая, суковатая, но изобильная. Слив было множество, таких спелых, что они даже лопались, показывая нежную жёлтую мякоть. Мы с Рыгором набрали полный подол моего фартука.

— Ну, что ещё нам может понадобиться?

— Как что? Сливы и пара картошек? И ты собрался меня накормить? — шутливо негодовал Рыгор. — Ну нет! Пригласил на обед — накрывай поляну по полной программе!

Пожелание Рыгора меня необыкновенно порадовало — всегда приятно, когда твои старания кому-то полезны и оценены. Мы прочесали весь огород, постепенно наполняя зелёное эмалированное ведро. Редис, зелёный салат, лук-порей, сладкий перец, укроп, маленькие баклажаны, острые усики чеснока. В парнике с помидорами Рыгор долго вдыхал аромат томатных стеблей и листьев, приговаривая, что это его любимый запах после запаха бензина. Жёлтые и красные помидоры, цветная капуста, тонкая молодая морковь, свекольная ботва и большой пучок щавеля.

Несколько часов подряд мы обедали, обосновавшись в комнате доврачебного осмотра, оборудованной водопроводом, раковиной, шкафчиком с посудой и электроплиткой. Я не спеша готовил, Рыгор ел, запивая пивом, а я тянул спирт с чёрной смородиной и смотрел, как он ест. Потом принимался за следующее блюдо. Рыгор и сам был бы не прочь состряпать что-нибудь, но не стал даже заикаться об этом, наблюдая за моими до странности методичными действиями. К примеру, нашинковав морковь, я сразу же мыл ножик, вытирал его полотенцем и клал точно на то же место, где он лежал изначально. Если на стол капало горячее масло, то я тут же вытирал пятно салфеткой и выбрасывал её в мусорный пакет. Рыгор сделал вывод, что я немного чудик, но безобидный. Было уютно. Понемногу Рыгор разговорился о своей жизни, стал рассказывать о ссорах с татой, о мечте купить квартиру, о бане, о работе. Я склонялся над электроплиткой, переворачивая на сковороде ломтики баклажанов и посыпая их тёртым чесноком, и слушал. В перерывах между блюдами мы ели сливы из зелёного пластмассового тазика, и я мыл посуду.

— Что за пунктик у тебя такой? — не в силах больше сдерживаться, спросил Рыгор. — Потом посуду вымоешь! Расслабься, Пилип! Я могу всё из одной тарелки есть, ещё вкуснее будет. Мы же не в ресторане. Первый раз в жизни вижу такую любовь к порядку!

— Понимаешь, Рыгор, — язык у меня уже немного заплетался, — В моей жизни есть принцип. Думаю, что не открою тебе секрета, сказав, что все мы смертны. Более того, смерть может наступить в любой момент, не так ли?

— Ерунда! — счёл нужным не согласиться Рыгор, чтобы подогреть мои признания спором. — Вот мы сидим у тебя в регистратуре, и что с нами может случиться?

— Не будь таким наивным. Ты, к примеру, можешь поперхнуться сливой и задохнуться. А я могу оступиться и упасть, ударившись виском об угол стола. Или здание может обрушиться. Видишь ту трещину на стене? Ведь бывают такие случаи, когда здания рушатся. Так вот: полностью упорядочив свои дела и действия, я всегда готов к смерти. Она не может застать меня врасплох, ибо после меня в любой момент останется максимально возможный порядок.

— Бред какой-то, — Рыгор потряс головой и несколько мгновений даже не находил, что возразить. — Ну, во-первых, вероятность поперхнуться или удариться виском так мала, что на неё можно плюнуть!

— Да ну! По-твоему, люди не умирают? — я сделал многозначительную паузу. — Согласен, вероятность не слишком велика и находится в разумных пределах. Именно поэтому я не отказываюсь от действий полностью и даже строю на будущее некоторые планы. Например, выращиваю овощи.

— Ну, допустим. Но какое тебе вообще дело до того, порядок останется после твоей смерти или беспорядок? Тебя-то уже не будет! — воскликнул Рыгор, потрясая перед собой раскрытыми ладонями.

— Это вопрос чистоплотности. Мне отвратительно думать, что после меня останутся невымытые тарелки, например. Ты же ходишь в баню? Быть грязным отвратительно, так ведь? Вот и здесь то же самое.

Последнюю фразу я произнёс строго и наставительно. Рыгор не знал, что сказать, и мы выпили ещё. Я снова встал к плитке, чтобы заняться следующим блюдом, предложив Рыгору выбрать между драниками и голубцами с фасолевой начинкой. Он выбрал голубцы, и я взялся за капусту, но вскоре порезал палец, отрезая кочерыжку. Палец сильно кровоточил, и пришлось забинтовать его; на этом обед кончился.

Рыгор полез в сумку за очередной бутылкой пива и обнаружил на там альбом Филиппо Липпи, лежащий на дне ещё с той ночи, когда он ходил к Антосю за автоматами. Он со смехом бросил мне его на стол, сказав, что слишком долго таскал его с собой, и что теперь пусть он остаётся у меня.

— Полистаешь на досуге, а то от одних детективов крыша поедет, — он глупо хохотнул. — Слушай анекдот, кстати! Я тебе рассказывал анекдот про беларуса?

— Да. Беларус не хотел уходить из тюрьмы.

— Не, другой совсем. Встретились как-то раз русский, украинец и беларус. Зашёл у них разговор, кто что из еды любит. Русский говорит — я люблю хлеб. Украинец говорит — я люблю сало. А беларус говорит — я люблю нагири-суси. Русский и украинец удивляются — круто! где ты их берёшь? Беларус отвечает — сам из картошки делаю!

Рыгор затрясся от смеха, а я пожал плечами — тема была слишком заезжена. Потом я предложил спуститься в подвал и посмотреть на оставшиеся там бобины, но Рыгор логично заметил, что слушать их всё равно не на чем. Лоб его нахмурился: он вспомнил о неудавшемся ограблении. Ему снова захотелось пойти к мединституту, а вдруг Лявон уже там и ждёт его? Рыгор встал, но ноги плохо его слушались, он задел и опрокинул стул. Я достал шахматы, и он согласился поиграть. А что ещё было делать? Чтобы не сидеть в регистратуре, довольно мрачной, мы вытащили один из столов на крыльцо. Чёрной ладьи не хватало, и мы поставили вместо неё прошлогодний каштан, маленький и ссохшийся. Сыграли несколько партий, а когда наскучило, опять принялись за сливы, соревнуясь, кто дальше выстрелит скользкой косточкой, сжимая её между большим и согнутым указательным пальцем.

К вечеру Рыгор засобирался домой. Я отговаривал его, но он был твёрд, хоть и пошатывался. Он вспомнил о тате, который ждёт и волнуется. «Эх, тата, тата», — Рыгор попытался посмотреть время на мобильнике, но тот разрядился и не включался. Он взглянул на меня, но я покачал головой, у меня вообще не было ни телефона, ни часов. Я продолжил уговоры остаться, приводя в качестве доводов его самостоятельность и независимость от таты, слишком долгий путь домой, жареную картошку с красным луком и сладким перцем на ужин, мягкую кровать в палате для рожениц, отремонтированный магнитофон и близкую дорогу до мединститута завтра поутру. Последний аргумент его убедил.

Глава 8. Как Лявон искал Рыгора

Лявон проснулся от грома, в той же позе, в которой заснул — за партой, с широко расставленными ногами, голова на скрещённых руках. Руки и шея затекли до деревянного состояния, и он распрямился, морщась от боли. Смиренно ожидая, пока наладится кровообращение, Лявон представлял, как кровь толчками пробивается в руки по тоненьким жилкам, закупорившимся за время сна и теперь постепенно раскрывающимся. Аудитория была наполнена прозрачными серыми сумерками, и Лявон сначала предположил, что близится ночь. Но часы на дальней стене аудитории, над доской, показывали без малого два, и это было странно: слишком светло для поздней ночи и слишком темно для середины дня. Сзади, за окнами, блеснула молния. Парты, ступени и голова Лявона отбросили мгновенные тени. Опять громыхнуло.

«Всё ясно, дождь, — Лявон вспомнил, что сдавал экзамен, опять не сдал, и что теперь впереди две недели каникул. — Пора домой. Вот только зонтика нет». Он вылез из-за парты и чуть не упал — ноги и поясница тоже невыносимо затекли и не слушались. Хотелось пить. Лявон достал из рюкзака пакет с соком и допил пару глотков, плескавшихся на дне. По-стариковски согнувшись, он спустился к выходу из аудитории, открыл дверь, держась за косяк, и заковылял по коридору вдоль стены, опираясь на неё рукой.

Постепенно кровь снова пропитала все кончики его тела, даже самые отдалённые, и старость снова отодвинулась вперёд на неопределённый срок, затаилась зародышем, маленькая и невидимая. Но Лявона трудно было отвлечь или обмануть, он уже заметил её и заклеймил презрительной мыслью: «Как это унизительно — знать, что тебя неизбежно ждёт жалкая старость и смерть». Гордо сощурившись, он несколько минут смотрел из окна коридора на дождь. Надо было переждать его. Чтобы занять время, Лявон решил заглянуть в столовую на первом этаже и выпить там ещё сока. Шаги в пустых коридорах отдавались лёгким эхом, упругий звук линолеума сменился на поскрипывание паркета у центральной лестницы и опять вернулся, когда он прошёл в правое крыло здания. Достигнув конца коридора, Лявон спустился по боковой лестнице вниз.