Наталья Горская - Дендрофобия

• Название: Дендрофобия
• Автор: Наталья Горская
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00071-491-1

Существует несколько тысяч самых разных фобий. Чему только люди не умудрились приписать угрозу: острым предметам, тупым ножам, чёрным кошкам, белым воронам, красивым женщинам, просто женщинам, вообще всему женскому, цветам и растениям. Ах, от них же аллергия! Модная нынче болезнь. У некоторых эта аллергия буквально на всё, включая самого себя. Навязчивый страх, неподдающийся объяснению, заставляет находить опасность буквально во всех стихиях: от воздуха и огня до металла и дерева.

Падение одного дерева может повлечь за собой события, которые до этого мало кто додумался бы прогнозировать. И мало кто замечает, как люди сами похожи на деревья, а человеческое общество порой напоминает то культурный парк или цветущий сад, то дремучий лес или даже дикие джунгли.

---

Когда сейчас кого-то называют блатным – совершенно не понятно, что это означает. Потому что словно бы все блатными стали или метят в блатные. В России всё меньше и меньше остаётся людей, которые не заражены блатными манерами, замашками зоны, даже если они там никогда не были. Очень трудно проследить, когда начался этот психоз. Известно, что знаменитый исследователь литературы и культуры Древней Руси (в частности, такого памятника, как «Слово о полку Игореве»), академик Лихачёв Дмитрий Сергеевич, был узником жутких Соловецких лагерей, куда попал ещё в конце 20-ых годов двадцатого века. Так же известно, что он, в силу склада ума и интереса к русскому языку, заучил и запомнил в лагерях несколько «уркаганских» песен. Тюремный фольклор ему был интересен как составляющая часть языка. Но к нему самому не прилип блат. Он не понёс этот блат в жизнь и по жизни, когда освободился из заключения. Он так и остался самим собой, верным своей культуре, своей науке. Тюрьма не сломила его, не подмяла под себя. Или, например, популярный поэт и фронтовик Михаил Танич, который шесть лет провёл на лесоповале в районе Соликамска только за одно высказывание о низком качестве советских радиоприемников по сравнению с немецкими. У него есть целый цикл песен о зоне, в 90-ые годы он организовал группу «Лесоповал», но это было остроумно, талантливо, не пошло. И опять же, его все знали не как урку, а как культурнейшего и образованнейшего человека, интересного собеседника. А Георгий Жжёнов, а Сергей Королёв, которые тоже прошли все ужасы заключения, но не заразились криминальными нравами, не стали их разносчиками? Может быть, мы потому теперь и говорим о них: великий артист, великий учёный, великий поэт, что они достойно прошли очень тяжёлые испытания и остались сами собой? Почему же сейчас стало так модно казаться блатным? Даже не быть, а именно казаться, как имитация красной икры кажется икрой, но ею не является.

Всё не так просто, начиная с самого определения, кого считать преступником. Со всех сторон слышны фразы типа: «В Кремле мафия засела!», «Шоу-бизнес в руках бандюг!», «Ворьё мирового пошиба распродаёт Россию по кускам!». В какой-то момент начинает казаться, что у нас кругом – одни преступники. В милиции, в медицине, в бизнесе. Появляется какая-то апатия, чувство бессилия: а какой смысл бороться с преступностью, если она теперь всюду, и успех на её стороне? Если удача и везение решительно отвернулись как раз от честных граждан, поэтому для достижения чего-либо надо не на них равняться, а на тех, кто сумел через закон перешагнуть, смог его где-то подмять под себя и даже перекроить. А эти «честные» – просто неудачники и лицемеры, которые и хотели бы украсть, да кишка тонка: «Им смелости не хватило! Они умеют только на работу ходить и в кассе зарплату получать, а не дела проворачивать». И дело даже не в том, что население страны не может поголовно «дела проворачивать», а кто-то должен и хлеб растить, и улицы мести – это любой экономист знает и понимает. Но в умах закрепилось мнение, что честность – это всего-навсего слабость. А сильный человек способен преступить какие-то нормы и запреты. Преступить, то есть стать преступником.

Деяние начинается с мысли об этом деянии. И в мыслях сейчас многие готовы совершить деяние. «Быть способным на поступок» теперь мало чем отличается от «быть способным на преступление», потому что преступление – это тоже поступок и даже больше. Это сильный поступок! А быть честным – да что там уметь-то! Вкалывай за спасибо, на машину копи двадцать лет, жди «улучшения жилищный условий» сто лет – так любой дурак может.

– Вы взяток не берёте, потому что… вам их не даёт никто! – срезают теперь тех, кто пытается критиковать коррупцию.

– Вы своим телом не торгуете, потому что… никто вас не купит! – ставят на место того, кто осуждает проституцию.

А умный человек и взятку взять сумеет, и продаст себя, не продешевив: грех не в торговле собой, а в том, что можно продешевить. Умный человек знает, как получить прибыль, как достичь власти в обмен на кое-какие уступки со своей стороны.

В международном праве в число параметров, определяющих организованную преступную деятельность, входит не только совершение тяжких преступлений и извлечение прибыли, но и достижение власти и влияния. А у нас пойди-пойми, у кого каким путём было достигнуто как извлечение прибыли, так и получение власти. И что теперь со всеми прикажете делать? Всех перевешать? А ну, кого не того вздёрнем? Мало ли у нас случаев, когда десятки миллионов выкашивали «не по теме», как потом выяснялось. К тому же практика показывает, что решения об ужесточении наказаний довольно редко приводят к каким-то заметным переменам в популяции бандитов. Ни наличие института смертной казни, ни огромные сроки тюремного заключения никак не влияют на сокращение преступности в странах, периодически или стойко страдающих приступами гуманизма к антигуманным элементам, то бишь к преступникам. В основном это страны европейские, где правозащитники в кровь бьются, чтобы у серийных убийц и маньяков в камерах всегда был телевизор и унитаз со сливом. И не абы какой, а чистый! Не дай бог, микроб какой укусит в зад обитателя камеры.

Скажем, в Китае такие «правозащитники» встали бы к одной стенке со своими подзащитными, но такая азиатчина неприемлема для «всего прогрессивного человечества». А в наших южных регионах деятельность присяжных вообще необъективна, поскольку все местные жители тем или иным образом втянуты в клановые отношения – такова уж их этническая особенность. Там никто не сможет гарантировать безопасность судей, экспертов, свидетелей. Вообще, в нашей стране любые «меры ужесточения» в отношении преступного мира в последние годы сводятся только к увеличению сроков содержания под стражей преступивших закон. И измученному населению это не говорит ни о чём, кроме как о грядущем повышении налогов для кормёжки и бытового обслуживания обитателей тюрем.

* * *

Существует несколько стадий криминализации общества. На реактивной стадии власти и преступность находятся в активном (здоровом) противостоянии. Сильная государственная власть не имеет необходимости идти на компромиссы с преступными формированиями, преступность ожидает и предполагает естественное и своевременное противодействие со стороны властей. То есть, каждый в своём окопе при своём деле.

Но вот намечается стадия пассивной ассимиляции, которая характеризуется ослабеванием всех государственных институтов, в первую очередь экономических, и началом компромиссов с организованной преступностью, приводящих к появлению выгодных для властных структур институтов теневой экономики, умеренной коррупции и взяточничества. В искусстве и СМИ ведётся пока мягкая своеобразная подготовка к созданию если не позитивного, то нейтрального образа преступного мира. Идут двусмысленные намёки на нечистоплотность тех, кто пытается бороться с этим (не таким уж и страшным) миром или хоть как-то противостоять ему. Значительная доля кино и музыки отводится теме зоны, создаются специальные каналы или радиостанции для любителей шансона типа «Мурки» под видом высших завоеваний демократии и учёта плюрализма мнений. Всё бы ничего, но незаметно исчезают все другие тематики и разновидности передач.

На стадии активной ассимиляции коррупция становится уже безмерной, не поддающейся даже приблизительному описанию и исчислению. Организованные преступные формирования проникают во властные структуры и обеспечивают себе возможность действовать параллельно с официальной властью. Государство в этот период утрачивает контроль над ранее осуществлявшимися процессами взаимодействия с преступностью, а преступные формирования оказывают крайне существенное влияние на экономику и политику. Остаются нераскрытыми даже самые резонансные преступления, от которых трясёт всю страну «до самых до окраин». В искусстве и СМИ образ преступника окончательно обретает черты положительного героя, а противоборствующие ему силы уже недвусмысленно переводятся в разряд героев негативных, отрицательных: «Знаем мы этих ментов – они сами все продажные!». Уже не двусмысленно, а открыто культивируется аморальность противодействия насилию с помощью обращения к органам охраны правопорядка или лицам, выполняющим их функции. Проще говоря, представление о том, что сообщать в милицию о готовящемся преступлении, «стучать» – подло. Так в армии жалоба офицеру на старослужащего, избившего новобранца, автоматически делает этого новобранца «изгоем» среди своего призыва, и, прежде всего, в собственных глазах. Если кто-то увидел, что его знакомый сел за руль пьяным и может сбить человека, пусть лучше собьёт, чем сообщить об этом в ГАИ, стать предателем и стукачом. В фильмах крутые герои, ежели их кто обидел, никогда не обращаются в милицию, а делают морду кирпичом, берут в руки обрез и… Дальше рассказывать не имеет смысла – легче любой современный боевик посмотреть.