Борис Крамаренко - Пути-дороги

• Название: Пути-дороги
• Автор: Борис Крамаренко
• Жанр: О войне
• Год: 1938

В повести ПУТИ-ДОРОГИ Б.А.Крамаренко показывает, как в борьбе за советскую власть складывались и закалялись характеры людей, как сталкивались и боролись социальные силы, как в мучительных, порою, противоречиях рождалось правильное понимание действительности, как отдельные люди, идя разными жизненными тропами (Андрей Семенной, Владимир Кравченко и др.), выбирались на правильную дорогу.

---

Наскоро позавтракав, друзья уселись на линейку. Белый иноходец быстро помчал их через греблю в степь.

Домой Павел Васильевич вернулся к полудню. Пройдя в спальню, он застал там жену, перебирающую что–то в большом пузатом комоде.

— Должно, слышала уже? Сынок–то что надумал!.. — опять заволновался Буг. — Сраму–то, сраму сколько будет! Да нет, не позволю! Из дому выгоню, ежели что!..

Степанида Андреевна, всегда тихая и безответная, на этот раз вспылила:

— Что ты, сказился, Васильевич? Сын с фронта приехал — радоваться надо, а ты такие слова… Да как у тебя язык–то не отсох? Я его маленьким выхаживала. Ушел на войну — глаза свои выплакала, на коленях ночи перед иконами простаивала, чтобы живым его увидеть, а ты с дому его гнать надумал! Богатства тебе мало? Мало ты греха на свою душу принял? Теперь родного сына извести хочешь?..

Степанида Андреевна, заплакала. Бут с минуту растерянно смотрел на жену, потом со злостью хлопнул дверью, ушел на кухню и, не раздеваясь, повалился на кровать. Но упрямые думы неотвязно лезли в голову, отгоняя сон. Бут ворочался и тяжело вздыхал.

Вспомнилось прошлое. Был он женат два раза. Первая его жена, худая, некрасивая, болезненная женщина, умерла от родов. Оставшись вдовцом, Бут долго не решался жениться. Но однажды, будучи на хуторе у Подлипного, он увидел там батрачку–красавицу Стешу. После этой встречи зачастил Бут на хутор.

Вся родня восстала против их брака. Отец, Василий Бут, узнав, что сын хочет жениться на Стеше, избил его и выгнал из дому. Целый год работал Павел Бут на мельнице у дяди. Только после смерти отца женился он на Стеше и вернулся в отцовский дом…

Во дворе послышался яростный лай. Бут насторожился. Визгливо хлопнули ворота, а через минуту в сенях загудел хриповатый бас атамана:

Я, Павел Васильевич, с новостями. Приехал под утро

с Уманской, немного всхрапнул — и прямо к тебе.

Тяжело поднявшись, Бут пошел навстречу гостю:

— Хорошо сделал, Лукич! Я лежал, лежал да совсем уже было надумал к тебе идти, ан ты сам на пороге. Ну, идем, идем! Зараз жинка нам закусить приготовит.

Бут увел гостя на веранду, где Степанида Андреевна уже суетилась около стола.

— Ну как, Лукич, проводил молодых–то, все слава богу?

— Проводил, Павел Васильевич. Вот с конями маленькая заминка вышла, да, спасибо, есаул выручил.

— Это какой же есаул? Тот, что у тебя на квартире стоял?

— Он самый. Я как приехал в Уманскую, так зараз к барышнику, лошадей смотреть. Ну, он мне и всучил одиннадцать штук с небольшим изъяном. Каюсь, кум, вот как перед богом, недоглядел. Переплатил я ему за лошадей–то. Ну, казаки пришли, я им коней сдавать, а ветеринар на дыбки: «Не могу и не могу таких лошадей пропустить! Я, мол, на выводке лучших, чем эти, браковал». Ну, говорю, то на выводке, а то у меня. А он все свое. Тут есаул и помог, а то бы не знал, что и делать. Паи–то я тебе, Павел Васильевич, оформил, получай документы… — Атаман полез в карман за бумажником.

— Я, Лукич, деньги на лошадей дал больше из уважения к сходу. Земли–то эти мне не с руки. Сам знаешь, хутор мой от их в стороне стоит.

— Ну, не говори, кум. Земля от твоего хутора — рукой подать, а пока казаки тебе за лошадей деньги вернут, ты пшеничкой–то засыплешься!

Атаман выпил налитую хозяином рюмку и, самодовольно крякнув, стал тыкать вилкой в миску с малосольными помидорами.

А новости, Васильевич, вот какие. Есаул–то, слышь, за дочку мою сватается.

Павел Васильевич, опрокинувший в это время рюмку в Рот, поперхнулся и со слезами на глазах протянул:

— А–а–а-а!

— Да, такой случай вышел. Я ему и говорю — отвоюетесь, дескать, побьете германца, тогда и свадьбу можно играть. А он и слухать не хочет: «Война, говорит, Семен Лукич, когда кончится, неизвестно, а свадьбу из–за этого откладывать не резон».

Павел Васильевич, утирая платком глаза, буркнул:

— Мой–то сынок тоже жениться задумал…

— Что ж, видно, какую городскую подцепил? Горе тебе, кум, с нею будет: они к нашей работе не привычны.

— Они и станичные–то разные бывают, — уже совсем сердито пробурчал Павел Васильевич.

— А все–таки, на ком же он жениться задумал? И то сказать, парню уж двадцать семь лет.

— Гринихи дочку мне, чертяка, в дом привести хочет.

Атаман вытаращил глаза. Потом, задыхаясь от душившего его смеха, прохрипел:

— Это, кум, он в батьку пошел. Истинный бог, в батьку! Я б его, на твоем месте, из дому выгнал! Ну и нашел себе жинку! Ведь она у меня нонешнюю весну огород полола, а к тебе в дом хозяйкой войдет? Насмешил ты меня, кум, ох, и насмешил!

— А ты не смейся, Семен Лукич! Не твоего ума дело, что я своему сыну зроблю, — тяжело поднялся из–за стола Бут. — Я хоть и бедную, может быть, в дом возьму, да зато работницу хорошую, а ты за прощелыгу дочь отдаешь. Думаешь, я не вижу, куда ты гнешь? Племянника окружного атамана себе в зятья цапнул. Он и фронта–то за дядькиной спиною не нюхал. В канцеляриях всю войну стулья просиживает.

Несколько секунд оба молчали. Потом атаман взялся за шапку.

— Спасибо тебе, Павел Васильевич, за ласку!.. — бросил он гневно.

Бут, насупясь, отвернулся. Атаман прошел мимо него, нарочно громко вызвал из конюшни своего работника. Бут видел, как, садясь в дрожки, он хлопнул вожжою рыжего жеребца и как тот вихрем вынес его за ворота, чуть не разбив дрожки о врытый за воротами столб.

Степанида Андреевна, скупая по сыну, несколько раз принималась заговаривать о его женитьбе, но всякий раз Павел Васильевич, выругав ее, уходил на мельницу.

На вторую ночь после отъезда Николая на хутор Степанида Андреевна снова завела с мужем разговор о сыне.

Чуешь, Васильевич, ты, как Николушка приедет, на

него не накидывайся, а то я тебя знаю — коли в гнев войдешь, то и сам не знаешь, что робишь.

Что я, своему сыну ворог, по–твоему? Да только не

бывать этой свадьбе! И ты из головы эту думку вытряхни, слышишь? Пока я хозяин в доме, этому не бывать!

— И чем она нашему Николушке не пара? Что бедна — так на что нам богатство? — Степанида Андреевна приподнялась на кровати, опершись на локоть. — Ты, Васильевич, о Николушке подумай. Ты на него накричал, а он уж два дня домой не приходит. Сердце все изболелось у меня.

— На хуторе он, с приятелем вместе уехали.

— А ну–ка что случится с ним? Не переживу я этого, старик. Горячий он у нас. И чем она тебе не невестка? Что красавица, что работница!..

Бут молча повернулся к жене спиной. Он старался уснуть — и не мог. Мысли о сыне и ему не давали покоя.

… Николай с Евгением приехали на третий день. Увидев мать, работающую на огороде, Николай прошел туда и стал помогать ей срывать спелые помидоры.

— И никак, Николушка, слушать он не хочет. Как скаженный, эти дни ходит, — начала первая Степанида Андреевна.

— А где он, мама? — почему–то шепотом спросил Николай.

— На мельницу пошел, где ж ему быть? Целыми днями там пропадает. Ты, Николушка, поласковей с ним — может, и обойдется. Не зверь ведь, чай, — отец. Сердце–то и у него болит. Я вижу, ругается, а сам ночей не спит.

Николай обнял мать и, поцеловав ее в голову, выпрямился:

— Ну, я, мама, пойду к отцу.

Степанида Андреевна перекрестила сына и, когда он, ускоряя шаг, шел через огород, сокрушенно покачала ему вслед головою.

Отворив калитку, Николай столкнулся с отцом и от неожиданности растерялся.

— Что, с отцом–то и здороваться не надо? Так тебя в офицерской школе учили?

Глаза Бута смотрели на сына сурово. Мохнатыми клочками висели седые брови. За последние дни он как–то осунулся и постарел. На лице залегли новые морщины. Николай понял, что отец тяжело пережил сильную внутреннюю борьбу, и ему стало жаль старика. Николай хотел сказать отцу что–нибудь ласковое, хорошее, но, зная суровый его характер, не решился.

— Молотилку, папа, надо у Сушенко попросить — одной не обмолотимся. Управляющий наказывал беспременно к Сушенко съездить.

— А коли откажет?

— Должен дать, мы ж ему в прошлом году давали. Управимся — обе ему перекинем. А скажите, папа, что Игнат Сушенко — болел, что ли? Почему он не на фронте?

— У атамана рыжего жеребца видал?

— Видел. Конь замечательный.

— Его Сушенко на Дону купил и подарил атаману.

— Да–а–а, тогда все понятно… А хлеба–го у нас нонешний год какие! Амбаров не хватит. Рабочих еще на хутор надо послать, человек хоть десять.

— А где их взять–то? Девок отправлю.

— Это на мужскую–то работу?

— А хоть бы и на мужскую. Оно выгодней. Мужику–то трешницу в неделю надоть, а девке — рубль. Ну, а при том девки девкам рознь. Возьми такую, как твоя Марина, — небось, за двоих мужиков сработает.

— Отец!..

— Ну, не буду, ты так зараз и готов на старика шуметь… А как: дурь–то с головы выкинул? Жениться–то? — неожиданно спросил Павел Васильевич.