Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы

• Название: Стивен Эриксон Кузница Тьмы
• Автор: Карбарн Киницик
• Жанр: Языкознание

Наступило время разлада в Куральд Галайне, где под покровом мрака правит Мать Тьма. Однако древняя земля была прежде домом многих сил... и даже смерть не вечна. Сторонники побуждают почитаемого в народе героя, Урусандера из рода Вета, соединиться браком с Матерью Тьмой, но на пути этих планов встал консорт королевы лорд Драконус. Назревающая схватка посылает незримые трещины по всему государству, и под слухи о гражданской войне древнее могущество просыпается в давно мертвом море. В сердце событий оказываются Первые Сыновья Тьмы - Аномандер, Андарист и Сильхас Руин из оплота Пурейк.

---

Что было... не к добру. Подруга его детства уже не девочка, а женщина. Ушли детские думы, мечты, будто она на самом деле ему сестра - пусть теперь он и ощущал тайные завихрения этой мечты. Для мальчика роли сестры, жены и матери могут - если они были неосторожны - сливаться воедино, порождая тяжкий настой неутолимого желания. Сам не зная, чего от нее хочет, он видел: дружба изменилась и стена выросла между ними, непроходимая, запретная и охраняемая с ревнивым старанием. Случались мгновения неловкости, когда они оказывались слишком близко друг к дружке, только чтобы ощутить удары свежеотесанного камня, каждая грань коего рождает теснение и стыд.

И ныне они стараются найти новые роли, открыть подобающую дистанцию. А может, это лишь его борьба. Он не мог понять и находил в этом очередное доказательство перемен. Некогда он шел рядом и думал, что отлично ее знает. Теперь он удивляется, знал ли ее вообще.

Только что он говорил с ней о ведущейся игре. Не такой, как прежние игры, ибо тогда они, строго говоря, были едины. А теперь у каждого свои личные правила, каждый сам оценивает себя, не получая ничего кроме избытка неловкости. Однако она выразила непонимание. Нет, "непонимание" - неправильное слово. Скорее невинность.

Можно ли ей верить?

Честно говоря, Крил совсем потерялся. Энесдия перерастает его каждый день, иногда он чувствует себя щенком у пяток, готовым играть, но ей такие игры уже не интересны. Она считает его дураком. Высмеивает при малейшем случае, и двенадцать раз на дню он клянется, что с этим покончено, навеки покончено, лишь чтобы обнаружить, что ловит ее зовы - все более нетерпеливые - и находит себя тупым древком стрелы, тогда как она стала зазубренным наконечником.

Ему наконец стало ясно, что есть у слова "заложник" иные значения, не определяемые законами традиции, и значения эти сковали его цепями, тяжелыми и кусачими. Дни и ночи проводит он в мучительных узах.

Но ему уже двадцатый год. Несколько месяцев, и его освободят, отошлют к родной крови, и он неловко сядет за семейный стол, скованный чужак в сердце фамилии, давно зарастившей рану долгого его отсутствия. Всё это - Энесдия и ее гордый отец, Энесдия и ее до ужаса одержимый, пусть блестящий братец, Энесдия и мужчина, что скоро станет ей супругом - вскоре будет в прошлом, частью истории, день ото дня теряющей силу, власть над ним и его жизнью.

И Крил, остро ощущая всю иронию, жаждал такой свободы.

Войдя в Главный Зал, он тут же подобрался, заметив Лорда Джаэна около очага. Глаза старика были устремлены на массивную каменную глыбу, что положили на мощеный пол, обозначив порог очага. Древние слова были высечены на ее гранитном лике. Язык Тисте сопротивляется понятию сыновнего долга - или так говорит приятель Кедаспелы, придворный поэт Галлан - словно намекая на некий фундаментальный порок духа; потому, как часто делается в таких случаях, слова были на языке Азатенаев. Сколь многие дары Азатенаев заполняют пыльные ниши и пустоты, оставляемые пороками характера Тисте, и ни один дар не лишен символического значения.

Как заложнику, Крилу воспрещалось познавать загадочные слова Азатенаев, весьма давно переданные кровной линии Энес. Как странно, в очередной раз подумал он, кланяясь Джаэну, что Тисте запрещают письмена каменщиков.

Похоже, Джаэн прочитал его мысли, ибо кивнул и сказал: - Галлан клянется, будто может читать на азатовом языке, что дает ему зловещее благословение знать священные слова всех благородных родов. Признаюсь, - тут его тонкое лицо чуть исказилось, - я нахожу эту мысль неприятной.

- Однако поэт уверяет, что это знание лишь для него самого, лорд.

- Поэтам, юный Крил, доверять нельзя.

Заложник обдумал это заявление и не нашел подобающего ответа. - Лорд, я прошу позволения оседлать коня и поездить весь день. Я думал найти следы эскелл в западных холмах.

- Эскелл? Их уже годы не видели, Крил. Боюсь, твои поиски будут напрасны.

- Тем не менее, лорд, скачка мне пойдет на пользу.

Джаэн кивнул. Казалось, он отлично понимает водоворот скрытых эмоций под смущенными словами Крила. Взор снова коснулся камня очага. - В этот год, - сказал он, - я отдаю дочь. И, - глянул он на Крила, - самого любимого заложника.

- А я, в свою очередь, чувствую, будто меня изгоняют из родной семьи. Сир, двери закроются за нами.

- Но, надеюсь я, не запечатаются навеки?

- Ни за что, - ответил Крил, хотя мысленно уже видел огромный скрежещущий замок. Иные двери, однажды закрытые, неподвластны никакому желанию...

Взгляд Джаэна чуть дрогнул. Он отвел глаза. - Даже если мы стоим, мир вращается вокруг нас. Отлично помню, как ты появился здесь впервые, крошечный, с диким взором - видит Бездна, вы, Дюравы, народец дикий - и вот ты уже способен оседлать коня, хотя и дик как кот. Что ж, мы, по крайней мере, хорошо тебя кормили.

Крил улыбнулся. - Сир, говорят, все Дюравы медленно растут...

- Медленно во многом, Крил. Медленно ловятся на приманки цивилизации, которые я нахожу столь очаровательными. Ты держался, невзирая на наши усилия, и потому служил напоминанием. Да, - продолжал он, - медленные во многом. Медленные в осуждении, медленные во гневе... - Джаэн неспешно повернулся, окинул Крила оценивающим взглядом. - Ты еще во гневе, Крил Дюрав?

Вопрос шокировал его, почти заставив сделать шаг назад. - Лорд? У меня нет причин гневаться. Я огорчен, что придется покинуть ваш дом, но будут в этом году и радости. Ваша дочь скоро выйдет замуж.

- Верно. - Старик задержал взор еще на мгновение и, словно сдавшись в некоем споре, опустил глаза, отвернувшись к камню очага. - Она преклонит колени перед таким же, в огромном доме, который уже строит ее нареченный.

- Андарист изыскан, - произнес Крил как можно спокойнее. - Полон чести и верности. Этот связующий брак надежен, сир, по любой оценке.

- Но любит ли она его?

Такой вопрос заставил его пошатнуться. - Сир? Я уверен, что любит!

Джаэн хмыкнул и вздохнул. - Ты ведь видишь ее насквозь, верно? Все эти годы вы были вместе, держались друг за дружку. Так она любит его? Я рад. Да, рад слышать, что ты так говоришь.

Крил должен был вскоре уехать - и знал, что не оглянется назад. Ни разу. И никогда, при всей любви к старику, не вернется. В груди он ощущал лишь холод, порошок мертвой золы, и знал: если вздохнуть глубоко, придет мучительный кашель.

У нее будет камень очага. Она и ее новый супруг получат слова, лишь им известные; первые слова тайного языка, который всегда должен соединять мужа и жену. Дары Азатенаев не просты, никогда не просты. - Лорд, так могу я поездить сегодня?

- Конечно, Крил. Ищи эскеллу и если найдешь хоть одну, привези домой. Будет пир. Как в прежние дни, когда зверья было много, а?

- Сделаю все что смогу, лорд.

Поклонившись, Крил покинул Великие Покои. Он уже предвкушал поездку, экспедицию из дома в холмы. Он возьмет охотничье копье, хотя, по правде говоря, не ожидает встретить столь благородного зверя, как эскелла. В прошлых поездках в западные холмы он встречал лишь кости от прошлых охот, следы давних избиений.

Эскеллы пропали, последняя убита десятилетия назад.

Что ж, во время скачки - если захочет - Крил может слушать топот копыт снизу, воображая, что это захлопывается очередная дверь. Им конца нет, не так ли?

Эскеллы пропали. Холмы лишены жизни.

Любая дурная привычка дарит удовольствие. В юности Хиш Тулла отдавала сердце так легко, что все видели в том беззаботность, словно сердце - вполне бесполезная вещица; но все было не так, вовсе нет. Она попросту хотела, чтобы сердце было в чужих руках. Падение оказалось так легко достижимым и потому стало... вполне бесполезной вещицей. Неужели никто не видит ее боли каждый очередной раз, когда ее выбрасывают, жестоко использованную, униженную отказом? Неужели они думают, что ей нравятся такие чувства, сокрушительное отчаяние при осознании собственной бесполезности? "О, она весьма быстро исцелится, милая наша Хиш. Как всегда".

Привычка подобна розе и в день распускания бутона, да, ты видишь уникальный узор на каждом лепестке, и малые привычки таятся в большой. На этом лепестке точные указания, как выдавить улыбку, элегантно взмахнуть рукой и пожать плечами. На другом, броско-алом, отряды слов и порывы воскресить живость натуры; скользить через комнаты, сколько бы глаз не следило, сколько бы взоров тебя не оценивало. О, наша роза крепко держится на стебле, не так ли?

Конь не беспокоился под ней; между ног было успокаивающее тепло жеребячьего крупа. Среди ветвей скрывшего ее от внезапного ливня дерева она видела - сквозь потоки воды - троих мужчин подле базальтовой гробницы, что стоит на поляне среди многих иных могил и крипт; а дождь хлестал, пытаясь утопить их.

Она познала удовольствие с двумя из троих братьев, но (хотя она и сама уже не настроена) третий, похоже, стал недостижим, ибо скоро вступит в брак. Кажется, Андаристу выпала такая редкая и драгоценная любовь, что он встал на колени у ног одной женщины и никогда не станет озираться в поисках иной, даже глаз не поднимет. Капризная и бестолковая дочка Джаэна Энеса не ведает своего счастья; уж в этом-то Хиш уверена, ведь видит в Энесдии слишком много сходства с собой. Едва вошедшая в возраст, жадная до любви и опьяненная ее силой - скоро ли она сбросит узду?