Семен Лопато - Искушение и разгром

• Название: Искушение и разгром
• Автор: Семен Лопато
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90041-1

Настоящая женщина — это женщина, у которой есть что-то, за что можно простить все остальное. Именно с такой женщиной сталкивается герой романа, когда в конце 90-х ему приходится выполнять незаконное поручение на территории одной из стран СНГ, к которому по политическим соображениям невозможно привлечь спецслужбы. История аварийно упавшей крылатой ракеты, которую необходимо вернуть на Родину, опередив посланцев западных «партнеров», заставляет героя пройти через целую череду трагикомических обстоятельств, где техногенные загадки, эротика, убийства, побеги из заключения и потери друзей сплетаются в один причудливый клубок. Книга — как оборотень: в какой-то момент она почти превращается в шпионский детектив. Но в ней действуют живые люди, с их страстями, пороками, иллюзиями и убеждениями, многие из которых рушатся на сломе эпох, в том смертельно опасном водовороте, в котором закрутилось вместе глобальное и личное.

---

По ходу исторических преобразований исчезли сначала Государственные премии, потом квартальные, а потом и само государство. К моменту последнего события, впрочем, основные перемены в институте уже произошли. Половина отделов со всей их тематикой пала жертвой триумфа общечеловеческих ценностей, число сотрудников сократилось втрое, а общественно-режимная жизнь, по сути, сошла на нет. Газета «Будь бдителен», выпустив последний номер в траурной рамке, навсегда попрощалась с читателями, стрелки-снайперы получили вольную, а изрядно захиревший первый отдел утратил всякий интерес к провокаторам-перуанцам. Впрочем, и беседовать о них стало не с кем, так как приток молодых специалистов в институт полностью прекратился. Старые же специалисты и так все были предупреждены.

При всем при том, однако, институт по-прежнему существовал. Видоизменяясь чтобы выжить, он превратился в итоге в симбиоз из собственно института и десятка коммерческих предприятий, существовавших практически при каждом серьезном отделе. Любой крупный заказ или проект имел теперь запутанную структуру, оформляясь в виде системы нескольких договоров, находящихся между собой в сложной взаимоувязке. Часть шла институту, часть — коммерческим структурам, и в ней заранее вычленялась часть, которую следовало обналичить и выплатить руководству уже непосредственно, начальники лабораторий, бывшие, как правило, формальными или неформальными руководителями коммерческих структур, подолгу просиживали у руководства, тщательно и осторожно договариваясь, на каких условиях будет сделан тот или иной телефонный звонок или подписана та или иная бумага, какая-то часть денег шла уже совершенно посторонним коммерческим предприятиям — с сильно ограниченной ответственностью — карманным структурам высшего начальства, о которых мало что было известно — тщательно примериваясь и притираясь друг к другу множеством больших и мелких частей, внимательно промеривая и просчитывая каждый шаг, механизм двигался вперед. Симбиоз. Симбиоз был в институте, симбиоз был в министерстве, симбиоз был в государстве. Сим победиши! С усилием отпихнув тяжелую, с мощной пружиной дверь третьего этажа, где помещалось институтское начальство, Сергей вышел в холл и направился через слабо освещенную площадку в дальний боковой коридорчик, куда выходила приемная директора.

В просторной приемной царила жизнь. Работал телевизор, возвещая миру о новой порции трагических напастей, свалившихся на голову блаженно-непробиваемой Дикой Розы, две работницы канцелярии и девушка из бухгалтерии, забыв про закипевший чайник, завороженно следили за происходящим, а хладнокровная секретарша директора, женщина внушительных достоинств, разговаривала по телефону, время от времени, впрочем, косясь на экран. Сергей поморщился — его томили мрачные предчувствия. Впрочем, выбирать не приходилось. Вопросительно взглянув на секретаршу, получив разрешающий кивок, он застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и под дикий вопль из телевизора «нет-нет, клянусь тебе, это не твой ребенок» прошел в приемную директорских апартаментов. Толкнув следующую дверь, он оказался в просторном зале и мимо длинного стола для заседаний направился к рабочему месту хозяина кабинета.

Директор института академик Бакланов, бывший союзный замминистра, огромный, пышущий здоровьем мужчина лет пятидесяти, сидел за столом в полосатой рубахе с галстуком и подтяжках и, нацепив ставшие в последнее время популярными среди начальства узенькие прямоугольные очки в золоченой оправе, с явным удовольствием вертел в руках маленькую золоченую медальку на квадратной планке с ленточкой. Бросив взгляд поверх очков на приближающегося к столу Сергея, он отложил медаль и с благосклонным радушием протянул ему огромную волосатую лапищу. Пожав ее и сев в кресло боком к директорскому столу, Сергей покосился на медаль, вновь оказавшуюся тем временем в руках у начальника.

— Награда Родины? — негромко спросил он.

Такой тон дозволялся. Поставленный над институтом два года назад, новый директор, по контрасту со своим предшественником, закаленным канцеляристом, фильтровавшим каждое слово, отличался простотой в общении и какой-то доверительной, почти наивной доброжелательностью. Это не было тактическим приемом или игрой, судя по всему, это было у него природное, непостижимо, как при таких качествах он мог достичь в прошлом почти министерских высот, однако факт оставался фактом — новый директор института был по сути своей хорошим человеком.

Живо повернувшись в сторону Сергея, он показал ему медаль — на ней был изображен мужчина с двумя золотыми звездами на пиджаке и мужественным волевым лицом.

— Академик Басаргин, ракетчик. Я с ним работал. Слыхал?

Сергей отрицательно покачал головой:

— К восьмидесятилетию со дня рождения. Сейчас только принесли. Он ведь еще нестарым умер.

С сожалением спрятав медаль в ящик стола, директор откинулся в кресле, сложив руки на животе. Несколько секунд он с каким-то благосклонным любопытством и при этом несколько по-хозяйски рассматривал Сергея.

— Слушай. Тут такое дело…

Грянувший телефон не дал ему закончить. Повернувшись в кресле, он безошибочно снял нужную трубку.

— Йес, — сказал он. — Ноу. — Свободной рукой нашарив блокнот, он что-то нацарапал там ручкой с золотым пером, навалившись животом на край стола. — Йес. Вот? Ю ту ми?.. Ай ту ю?.. Иф ай ту ю, зен ю ту ми? О’кей.

Сергей слушал разговор философски. Директор принадлежал к тому типу руководителей, которые, не зная никаких иностранных языков, вместе с тем благодаря огромному опыту международного общения и с помощью «йес», «ноу», «о’кей» и пяти-шести базовых глаголов способны были объясниться и провести переговоры по любому вопросу и в любой стране мира. Сегодняшний случай не был исключением. Судя по репликам директора и щебетанию, доносившемуся из трубки, речь шла об отправке официального приглашения и документов для какой-то зарубежной поездки. Понимание, в силу языкового барьера, давалось с трудом, однако обе стороны были полны энтузиазма и стремления к сотрудничеству, а потому дело двигалось, и через пару минут различных «ю факс ми», «ай факс ю» беседа пришла к благополучному завершению. Взаимопонимание было достигнуто, и, произнеся последнее «о’кей», директор удовлетворенно бросил трубку на рычаг. Разгоряченный, под впечатлением от удавшегося международного контакта, он энергично повернулся к Сергею.

— На следующей неделе лечу в Италию, на конференцию, — сообщил он. — Международное общество Маркони. К столетию радио.

Сергей невольно посмотрел вверх. Там, на высокой стене за спиной у директора мрачно нависал огромный, два на три метра портрет в почерневшей золотой раме. По словам институтских старожилов, он был перенесен сюда из старого здания, где тоже много лет висел в директорском кабинете. Считалось, что это был портрет А. С. Попова, изобретателя радио. На самом же деле на нем, судя по всему, был изображен популярный в свое время артист Черкасов, сыгравший ученого в известном биографическом фильме. Артист был запечатлен с благородным сходством, характерным для живописи пятидесятых годов, и, судя по выражению лица, словно бы находился в образе. Сурово сдвинув брови, талантливо сыгранный актером преподаватель Кронштадтских минных классов смотрел сейчас на своего потомка, продавшего принадлежащее Отечеству техническое первородство за итальянскую чечевичную похлебку. Потомок, однако, не ощущал взгляда. Уперевшись локтем в подлокотник кресла и положив подбородок на кулак, он, в свою очередь, внимательно, хотя вместе с тем как-то неагрессивно рассматривал Сергея, казалось пытаясь завершить какие-то связанные с ним логические выкладки. Так ни к чему не придя и, похоже, не слишком расстроившись от этого, он перевалил тело к другому подлокотнику и наморщил лоб.

— Где твой шеф? — внезапно спросил он.

— В министерстве.

— Гм… Хорошо, — задумчиво кивнув и вновь решительно переменив позу, директор по-начальственному напористо и вместе с тем с каким-то всегда присущим ему уважительным доверием к собеседнику взглянул на Сергея: — Скажи… Ты сейчас сильно загружен?

Сергей мгновенье молча смотрел на начальника. Поворот был нестандартным — учитывая обычный характер бесед с директором, чисто технических по сути и не требовавших подобных ритуальных вступлений. Понимая, что ответ должен быть извлечен из той же шкатулки, что и вопрос, Сергей, слегка разведя руками, дипломатично улыбнулся директору:

— Покой нам только снится…

Директор, с серьезным видом выслушавший эту информацию, чуть наклонил голову, не сводя внимательного взгляда с Сергея.

— Я имею в виду, если тебя попросят временно переключиться на другую работу, ты это сделать сможешь?