Наталья Муравьева - Беранже

• Название: Беранже
• Автор: Наталья Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга посвящена французскому поэту-сатирику Пьеру Жану Беранже.

---

Внимательно прислушивается узник Сен-Пелажи к вестям из Греции. Маленькая страна восстала против поработителей-турок и в первых битвах одерживает победы. Добровольцы из разных стран спешат на помощь греческим повстанцам.

Иди же, грек, сражаться, побеждать!
Рви цепь свою, проснулся страх в тиранах! —

поет Беранже под сводами тюрьмы.

— Вы, вероятно, успели написать здесь целый новый том? — спросил у Беранже поэт и драматург Вьенне, навестивший его однажды в Сен-Пелажи.

— Песни пишутся не так быстро, как трагедии, это очень трудоемкий жанр, — с простодушной миной ответил Пьер Жан своему плодовитому собрату по перу.

В тюрьме ему удается работать над песнями гораздо меньше, чем он предполагал, но все же несколько песен он успел сложить и отшлифовать.

Пока Беранже сидел в тюрьме, его адвокат Дюпен договорился с издателем Бодуэном о публикации материалов судебного процесса с приложением текстов песен, о которых шла речь на суде.

Как только брошюра вышла в свет, прокурорский надзор тотчас же затеял новое «дело» против Беранже. Прямо из тюремной камеры под конвоем его доставили во Дворец правосудия. И вот, еще не отбыв срока заключения, он снова сидит на скамье подсудимых рядом с издателем. И снова под сводами зала рокочет голос прокурора Маршанжи. Этот «змей» готов из кожи вылезть, лишь бы упечь Беранже как «злостного рецидивиста». Если прокурору удастся убедить судей в виновности Беранже, то теперь уж ему не миновать двухлетнего срока заключения.

Но защитники Дюпен и Бервиль на высоте. Они блестяще доказывают несостоятельность обвинения. Разве можно считать рецидивом публикацию документов, оглашенных во время открытого заседания суда?! Ведь ни одному из журналистов, присутствовавших на процессе, не возбранялось записать и обнародовать слышанные им выступления!

Аргументы защиты убедительны, но присяжные колеблются. Голоса разделились. При подсчете все же оказалось, что на стороне песенника большинство в один голос.

17 марта 1822 года, отбыв свой срок, Беранже вышел из тюрьмы.

* * *

На государственную службу вход для крамольного песенника отныне наглухо закрыт. Благо что от продажи сборника осталось немного денег. Но что будет дальше? Ведь ему приходится думать не об одном себе. Существуют Жюдит и несколько старых теток, а главное — Люсьен.

Ох, этот Люсьен! Когда-то Беранже надеялся, что мальчик подрастет, поумнеет, станет для отца опорой и радостью. Но все вышло не так. Чем старше становится Люсьен, тем больше приносит огорчений. Учиться не хочет и работать не желает. Зато большой охотник до всяких развлечений — выпивки, азартных игр. Ни упреки, ни просьбы, ни уговоры отца и Жюдит не действуют на этого лоботряса. Сколько раз Беранже пристраивал его на работу, но нигде он не удерживался. И вот теперь один знакомый коммерсант соглашается взять Люсьена служащим в свое колониальное предприятие на остров Бурбон. Далекий остров в Индийском океане, морское путешествие в экзотические страны привлекают юношу. Может быть, перемена обстановки действительно будет полезна для него? Может быть, очутившись вдали от родителей, он почувствует себя, наконец, взрослым, возьмется за ум? На путешествие, экипировку, устройство на чужбине, конечно, нужны деньги. Беранже дает их, ограничив собственные потребности, хотя они и без того невелики. Лишь бы Люсьен встал на ноги!

Зная о нужде, которая подстерегает Беранже, лишившегося постоянного заработка, банкир Лаффит тотчас же предложил ему место в своей конторе. Само собой разумеется, что поэта не станут обременять всякой докучной писаниной, а приличное жалованье освободит его от тягостных забот о завтрашнем дне, уговаривал Лаффит.

Предложение заманчивое, но Беранже без колебаний отверг его. Внутренняя независимость, «свободный дух» для него дороже всего. Об этом поется в песенке «Советы Лизетты», обращенной к Лаффиту:

«Наличье службы подходящей —
Большой соблазн для бедняка;
Но вспомни гнет руки платящей,
Будь то честнейшего рука», —

наставляет певца его любимая героиня. С годами Лизетта, не теряя своего обаяния, становится все мудрее, проницательнее и успешно выступает теперь в роли советчицы Беранже:

«Старик-дитя, лишась свободы,
В конторе будущей своей
Сложить ты не посмеешь оды
Под звоны денежных ларей».

Если поэт согласится пойти в служащие к приятелю-богачу, он будет связан по рукам и ногам. Банкиры во главе с небезызвестным бароном Ротшильдом придавят и его музу и его здравый разум. Нет, он не должен становиться в подчинение богачам, пусть даже они питают к нему добрые чувства.

«…Свободный дух всех благ нам краше,
Он искони Лаффитом чтим.
И ты, с богатством сблизив чаши,
За равноправие выпей с ним».

Пусть не беспокоятся за него! Беранже чувствует себя богаче чем когда-либо прежде!

— Богатство уже в том, когда у тебя мало потребностей и много друзей, — говорит он.

ГАЛЛЬСКИЕ РАБЫ

Парламентская сессия, созванная в конце января 1823 года, открылась тронной речью. Король призывал в ней своих подданных к походу против Испании, объятой гражданской войной.

«Сто тысяч французов готовы с именем св. Людовика на устах двинуться в поход, для того чтобы сохранить престол за одним из потомков Генриха IV, спасти это прекрасное королевство от гибели и примирить его с Европой», — торжественно шамкал Людовик XVIII.

Пэры и депутаты-роялисты удовлетворенно кивали. Да, речь престарелого монарха построена в полном согласии с замыслами Конгрегации и пожеланиями Священного союза, выраженными недавно на Веронском конгрессе. Немногие депутаты-либералы и «умеренные» встревоженно переглядывались. Неужели правительство сделает этот шаг? Увы, вопрос предрешен.

Вслед за тронной речью государственные мужи выслушали доклад министра Виллеля, который предложил их вниманию проект о выпуске займа в сто миллионов франков на предстоящие экстраординарные расходы.

Засим развернулись многодневные прения в палатах. Торжественные речи пузанов, паяцев и воинствующих маркизов Караба чередовались с осторожными выступлениями депутатов оппозиции, пытавшихся оспаривать целесообразность войны. Впрочем, возражения либералов были настолько робки, что лишь слегка задевали «крайних».

Но господа роялисты насторожились, когда на трибуну неторопливым шагом поднялся Манюэль. Это произошло 26 февраля. Манюэль был немного бледнее обычного, но, как всегда, внешне спокоен и сдержан. При первых же звуках его голоса гул в зале сменился тишиной, напоминавшей предгрозовое затишье.

С каждым его словом, с каждым новым аргументом против войны к головам маркизов и пузанов все сильнее приливали волны злобы. Хриплые возгласы, похожие на звериное рычание, понеслись к трибуне, но они не могли заглушить крепнущий голос оратора.

Манюэль решительно протестовал против войны, он говорил о катастрофе, которую может вызвать во Франции ее вмешательство в испанские дела. Он вызывал в памяти присутствующих события Великой революции.

— …Должен ли я напоминать вам о том, что опасность, угрожавшая королевскому семейству, усилилась именно с того момента, когда Франция, революционная Франция почувствовала, что для своей защиты она должна прибегнуть к новым силам, найти источники новой энергии…

Лай, вой, визг «породистых псов» прервал на этом месте речь оратора.

Многие из роялистов вскочили с мест и, сжав кулаки, подступали к трибуне.

— Это апология цареубийства! Это наглое подстрекательство! Долой! Долой! — вопили «маркизы» и «пузаны».

Заседание было прервано. Манюэлю не дали продолжить речь, не приняли от него и письменных объяснений.

На следующем заседании один из воинствующих «ультра», воспользовавшись отсутствием Манюэля, предложил исключить его из числа депутатов. Большинство проголосовало за исключение.

— Но ведь это попирает права депутата! — возмутился Манюэль, когда ему рассказали о результатах голосования. Нет, он не подчинится такому противозаконному решению!

— Вы правы, — сказал Беранже, с которым Манюэль советовался, как быть дальше. — Вы правы!

Но найдется ли в палате хоть один смельчак, который встанет рядом с вами?

Манюэль явился на очередное заседание сессии и занял свое место на скамье «левой». Национальным гвардейцам тотчас же был отдан приказ вывести «непокорного», но они отказались поднять руку на депутата. Тогда государственные мужи прибегли к помощи полиции. Дюжие жандармы схватили сопротивлявшегося Манюэля, стащили вниз по ступенькам и вытолкнули из зала. Ни один депутат «левой» не поднялся, не поспешил к нему на помощь; все сидели не шелохнувшись. И только «после драки» либералы замахали кулаками, пытаясь выступить с письменным протестом. Роялистское большинство не захотело их слушать. Тогда либералы покинули зал и больше не появлялись на заседаниях до конца сессии.