Мэри Кайе - В тени луны. Том 2

• Название: В тени луны. Том 2
• Автор: Мэри Кайе
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88590-331-X

Роман написан в лучших традициях английской романтическо-приключенческой прозы. Действие романа происходит в Индии в середине XIX века. Девушка Винтер из знатной семьи в возрасте 12 лет помолвлена с Верховным комиссаром Индии лордом Бартоном. Когда она достигает совершеннолетия, Бартон посылает за ней своего помощника Алекса Рэнделла. Алекс пытается отговорить девушку от брака с грубым и развратным Бартоном, но она все же отправляется в Индию. Там ее поджидает масса опасностей, в канун ее прибытия разгорается восстание сипаев. Алекс и Винтер оказываются вовлеченными в самую гущу восстания с его кровавыми оргиями и разрушениями, повсюду их подстерегают опасности, и только пройдя через разлуку и страдания они смогут соединить свои судьбы.

---

Кхалиг Дад, сын Вали Дада и Хуаниты, который родился меньше, чем за три месяца до Винтер — Кхалиг Дад, который должен был стать «великим царем и иметь трех сыновей» — был убит в уличной драке. Он погиб от удара по голове, полученного, когда пьяная и рассвирепевшая толпа молодых денди, чьим вожаком он был, по ошибке была принята за мятежников какими-то пьяными британскими офицерами, поздно вечером возвращавшимися с попойки в одном из недавно реквизированных дворцов. Правда никогда не выходила наружу и власти ничего не предпринимали, потому что со времени присоединения Оуда в Лакноу происходило множество неприятных инцидентов, и это был лишь один из немногих. Но это происшествие было раздуто до того, что тело сына Хуаниты вопящая толпа пронесла по улицам города, так что ее пришлось разгонять силой.

— Он был моим братом, — сказала Амира, — и я не должна говорить против него, потому что он был просто глупым мальчишкой и мог бы с возрастом отказаться от своих буйных привычек. Но от одного человека, который был там, я слышала, что он выпил слишком много вина, и, увидев ангрези, он придумал устроить на них охоту, и вместе с теми, кто был с ним, он стал бросать горящие партаркары[7] под ноги их лошадей и плясать вокруг них, и вопить. Я еще слышала, что, хотя сахибы пришли в ярость и принялись бить их своими хлыстами, они все-таки не стреляли в них. Только партаркары. Но жена Дазима, Мумтаз, не поверила в это. Она похожа на моего мужа и ненавидит всех иностранцев.

Амира вздохнула, думая о своем муже Валаят Шахе и той ненависти, которая озлобила его с тех пор, как английское правительство сместило короля Оуда. Она попыталась объяснить его мнение Винтер, хотя это было трудно, так как он больше не открывал мыслей своей жене…

Валаят Шах не питал никаких дружеских чувств к британцам, но он восхищался их силой — когда ей сопутствовала удача, и до тех пор, пока британцы выигрывали сражения и покрывали славой свою наемную армию, он был готов смотреть на них с терпимостью и определенным уважением. Сейчас, однако, одним ударом они лишили его всех прав и привилегий и положили конец его средствам к существованию, так что практически за один день он превратился из человека, обладавшего определенной силой и властью, почти в нищего, вынужденного даже доказывать свои притязания перед британским чиновником на землю, которой владела его семья в течение многих поколений и которая теперь была его единственным источником доходов. А доказать свои права в стране, где меч всегда имел больше веса, чем перо для письма, было нелегким делом, если даже письменные свидетельства владения просто не существовали.

Терпимость Валаят Шаха к ферингхи (чужеземцам) превратилась в мстительную и разъедающую его ненависть. И с этой ненавистью, словно феникс из пепла, возникло воспоминание о былой славе его народа. Он редко задумывался об истории своих предков, пока мусульманское королевство в Оуде стояло непоколебимо, но теперь, когда Оуд — почти последняя магометанская область в Индии — пал, он и многие, подобно ему, обернулись к их славному прошлому, когда исламский полумесяц осветил небо над Индией от Пешавара до Деккана, а Великие Моголы правили всей Индией. Пламя той великой Империи теперь превратилось в слабый огонек, как будто это было не больше, чем огонь тысячи чирагов — маленьких масляных ламп, зажигаемых на праздники, — которые вместе горят, как золотой костер, но гаснут одна за другой, когда кончается масло или их задувает ночной ветер. Лишь немногие лампы однажды заставили былое пламя разгореться, потому что жаркие ветры воинственных махраттов, раджпутов, гуру Нарнака, основателя сикхов, потушили одну за другой. А потом поднялся еще больший ветер: холодный ветер «Компании Джона», дующий из-за Черной Воды на последние искры Империи Моголов.

Британцы завоевали завоевателей: махраттов, раджпутов и сикхов; и теперь, если падут и сами британцы, наступит хаос. Из этого хаоса полумесяц ислама может ли не подняться еще раз и могут ли последователи Пророка не получить власть над страной, как это было в великие дни Акбара, Джехангира, Шахжедана, Орунгзеба, «Владетеля Мира»?

Валаят Шах, размышляя о теперешних бедствиях и былой славе, прислушивался к словам тех, кто проповедовал джихад, и грезил магометанскими мечтами. Потому что теперь джихад означал не только распространение истинной Веры и убийство неверных. Он означал месть и, может быть, снова Империю.

— Он переменился даже ко мне, своей жене, потому что моя мать была ферингхи, — печально сказала Амира, — и поэтому я не могу пригласить тебя в Гулаб-Махал. Когда-нибудь, непременно. Но пока тебе лучше держаться подальше.

Итак, эта дверь закрылась перед Винтер.

Наконец-то она вернулась в Лакноу. Но не в ту прекрасную и мирную точку отсчета, где она надеялась вновь обрести свою силу и найти цель в жизни, которая могла бы придать ей уверенности; отныне не как ребенок, отданный на милость непостижимых взрослых порядков, а как она сама, Винтер де Баллестерос, освободившаяся из-под глупой зависимости от картонной фигуры несуществующего рыцаря, свободная от страха и одиночества и мучительных пут любви и способная выстоять в одиночку.

Вновь и вновь повторяемое обещание того, что однажды она вернется в Гулаб-Махал и тогда у нее все будет хорошо, слишком глубоко вросло в ее сознание, чтобы его с легкостью можно было вырвать оттуда, и Гулаб-Махал стал для нее не только воспоминанием о счастливых днях. Это было заклятье… волшебство… философский камень, который мог превращать металлы в золото. Недоступная луна. Казалось, она наконец-то почти дотянулась до нее, но не могла прикоснуться к ней, потому что ворота закрылись перед ее лицом.

Не желая огорчать Амиру, Винтер не спросила дороги к «Дворцу роз» и в какой части города он находился, и потому она даже не знала, проезжала ли она мимо него, когда ездила по городу. Она так не считала, так как дома, в которых жили европейцы, находились на окраинах Лакноу или в военных поселениях.

Город сам по себе был лабиринтом улочек, проходов, людных базаров, домов, лавочек, мечетей, храмов и дворцов. Немногие европейцы бывали там, потому что он кишел недовольством и горечью, злобой и слухами: «Сахибы не успокоятся, пока не получат всю Индию», передаваемых из уст в уста. «Разве у них не было договора с королем и разве они не нарушили его? Говорят, что главный Сахиб получил почести от Королевы за то, что украл так много земли, а новый хочет украсть еще больше земли, чтобы получить еще больше почестей. Скоро в Индии больше не будет королевств, но только одна страна — и вся будет принадлежать компании!»

Десяткам людей, которые осаждали суды с вопросами, кто теперь будет выплачивать им пенсии, было приказано ждать. Ждать… ждать. А пока они ждали, им пришлось голодать.

— Ничем нельзя помочь, — сказал мистер Сэмюэл Кумбс, обсуждая этот вопрос с Лунджорским комиссаром за стаканом портвейна. — За несколько недель нельзя превратить такой хаотичный беспорядок, как в Оуде, в четко отлаженный механизм. Это невозможно. Даже авгиевы конюшни не были в таком беспорядке, а Каверли Джексон не Геракл! Конечно, он сделал все, что в его силах, но этого оказалось недостаточно… У него было не так много сочувствия и понимания к бедственному положению этих нищих чертей, которые потеряли средства к существованию, когда мы взяли власть. Кроме того, не секрет, что он половину времени тратил на ругань со своими помощниками — всему Оуду это известно, а такие вещи не внушают доверия. Хорошо, что он покинул этот мир.

Мистер Кумбс, как и мистер Джош Коттар, занимался бизнесом и имел дело с поставками для армии, они и составили ему большое состояние. Его методы вести дела оставляли желать лучшего, но это был трезвый человек, отлично разбиравшийся в Оуде, он имел независимое положение и крупное финансовое представление об опасностях данного положения, которого не имели чиновники, чей кругозор ограничивался бумажными отчетами.

Мистер Бартон, который не питал симпатии и не стремился к пониманию порабощенной расы, заметил, что, на его взгляд, слишком много шума поднимается в последнее время вокруг туземцев.

— Наполеон был прав, ей-Богу, — сказал мистер Бартон. — Чернь понимает только одно лекарство — картечь.

Но теперь, когда у власти Лоуренс, я полагаю, с населением начнут носиться, как с писаной торбой.

Мистер Кумбс покачал головой.

— Не Лоуренс. Ей-Богу, он чудо! — в хрипловатом голосе мистера Кумбса послышались неожиданные нотки благоговения. — Его нет на месте десять дней, и все-таки каждый уже может ощутить разницу. Жаль, что его не прислали сюда с самого начала, скажу я вам.

— Чуть было не прислали, — вмешался другой гость, дородный, седой человек с налитыми кровью глазами. — Факт! Мне говорили, что он просил об этом положении, но его письмо пришло слишком поздно, Кэннинг уже назначил Джексона. Очень жаль. Джексон был способным малым, но слишком уж горячим. У Лоуренса тоже есть характер, но он редко выходит из себя. Терпение в этой стране — добродетель! Джексона надо было сместить еще несколько месяцев назад.