Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

• Название: Говорят сталинские наркомы
• Автор: Георгий Куманёв
• Издательство: Русич
• Жанр: Военное
• Год: 2005
• ISBN: 5-8138-0660-1

Основу книги составили записи, интервью и беседы автора, известного российского историка, с государственными и политическими деятелями, руководителями различных отраслей народного хозяйства СССР, возглавлявшими народные комиссариаты в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.

Их свидетельства обогащают наше представление о важнейших событиях военных лет, дают возможность лучше понять, каким образом закладывался экономический фундамент Великой Победы.

---

Это был дополнительный штрих к тому, что немцы уже хотели изолировать нашу столицу от внешних связей, в том числе и дипломатические представительства в СССР.

Хочу еще раз подчеркнуть: мы пользовались радиосвязью в интересах народного хозяйства, населения буквально по воздушным линиям связи. У нас отсутствовали магистральные кабельные линии, у нас отсутствовала сеть запасных резервных узлов связи на периферии.

Г. А. Куманев: Были, наверное, еще какие–то трудности накануне войны?

И. Т. Пересыпкин: Конечно. Нас не баловали и в области снабжения. В предвоенные годы, начиная с 1937‑го, капиталовложения на развитие связи в стране непрерывно снижались. Тут, может быть, были виноваты и мы, потому что средства, которые выделялись на развитие связи, полностью не реализовывались. А для этого имелись свои причины.

Таким образом, мы не получили в предвоенное время скачка в развитии общегосударственной связи. Все это негативно сказалось во время Великой Отечественной войны.

Было еще одно обстоятельство, которое мешало нам. Это, как я уже отметил, неудовлетворительный уровень материально–технического снабжения. Следует признать, что наша промышленность средств связи была очень маломощной. У нас по сути дела имелся единственный завод «Красная заря», который производил и снабжал нас телефонной аппаратурой всех типов, завод им. Кулакова, который делал телеграфные аппараты СТ‑35 и Бодо, т. е. обеспечивал телеграфной связью, и завод им. Коминтерна, который делал мощную радиоаппаратуру. Все они находились в Ленинграде и не удовлетворяли наших даже минимальных потребностей в средствах связи.

Таким образом, к началу фашистской агрессии против Советского Союза из–за недостаточных мощностей нашей промышленности средств связи нам не удалось осуществить намеченную программу перевооружения войск связи всем необходимым. К этому времени Красная Армия имела значительный некомплект средств связи и ограниченные запасы на складах.

Приведу Вам некоторые данные, которые я захватил с собой. На

1 июня 1941 г. войска связи были обеспечены: телеграфными аппаратами Бодо на 69 %, СТ‑35 — на 35 %, Морзе — на 76 %, индукторными телефонными аппаратами — на 37 %, полевым телеграфным кабелем — на 30 %. Не лучше обстояло дело и с обеспечением войск радиоаппаратурой.

Таковы были материальные предпосылки работы нашей связи в 1941 — 1945 гг., вот в таких условиях мы приближались к грозному военному времени.

Г. А. Куманев: Каким для Вас оказался первый день Великой Отечественной войны, где Вы ее встретили?

И. Т. Пересыпкин: Накануне вероломного фашистского нападения на нашу страну, 19 июня 1941 г. около 10 часов вечера мне позвонил Поскребышев и сообщил, что меня приглашает к себе товарищ Сталин. По какому вопросу меня вызывают, Поскребышев, как обычно, не сказал. Такие вызовы случались довольно часто. И обычно до встречи со Сталиным было невозможно догадаться, с какой целью ты должен прибыть в Кремль.

В кабинете, в котором я бывал уже не раз, Сталин находился один. Он поздоровался со мной, предложил сесть, а сам несколько минут прохаживался, о чем–то размышляя. Сталин показался мне несколько взволнованным.

Подойдя потом ко мне, он остановился и сказал:

— У Вас не все благополучно, товарищ Пересыпкин, со связью и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте туда, разберитесь и наведите порядок.

После этого Сталин повернулся и направился к своему рабочему столу. Из этого я сделал предположение, что разговор, по–видимому, закончен. Но все же несколько минут я стоял, ожидая дополнительных распоряжений. Потом спросил:

— Разрешите идти?

— Идите, — ответил Сталин, не поднимая головы от своих бумаг.

Из Кремля я поехал в Наркомат связи, где со своими заместителями мы наметили ряд сотрудников, которые должны были вместе со мной отправиться в командировку.

Но наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу

20 июня, состоялось заседание правительства, на котором был и я. Председательствовал глава СНК СССР Сталин.

В ходе обсуждения одного из вопросов повестки дня для подготовки проекта решения потребовалось создать комиссию. В ее состав по предложению Сталина был включен и я. Проект решения мы должны были подготовить 21 июня. Отсюда я сделал вывод, что моя поездка в Прибалтику откладывается на два дня.

Во второй половине дня 21 июня комиссия подготовила проект решения и документ был подписан. После этого я побывал в Наркомате связи и часа через два уехал за город.

Был субботний вечер, и мне пришла в голову мысль, что выезжать в Прибалтику надо в конце следующего дня, т. к. в воскресенье все там отдыхают.

Когда же я приехал к себе на дачу, мне вскоре позвонил Поскребышев и сказал, чтобы я срочно по такому–то телефону связался со Сталиным.

Я тут же набрал указанный номер телефона.

— Вы все еще не уехали? — спросил меня Сталин.

Я попытался объяснить, что по его же поручению работал в комиссии по проекту решения… Но он меня перебил:

— Когда же Вы выезжаете?

Я вынужден был поспешно ответить:

— Сегодня вечером.

Сталин положил трубку, а я стал лихорадочно думать, как нам в названный срок выехать из Москвы. Прежде всего связался с НКПС и попросил прицепить наш вагон к поезду Москва — Вильнюс, который отправлялся в 23 часа. Получив согласие, позвонил в Наркомат связи и дал указание, чтобы выделенные для поездки в Прибалтику сотрудники были у нашего вагона за 10–15 минут до отправления поезда.

Но вот все оказались в сборе, никто не опоздал, и наш состав тронулся в путь.

Время было довольно позднее, и мы легли спать. Проснулись, когда поезд стоял уже в Орше. Решили немного подышать свежим воздухом. Но к нашему вагону подошел начальник местной конторы связи, спросил замнаркома связи Омельченко и вручил ему совершенно непонятную по содержанию телеграмму: «Связи изменением обстановки не сочтете ли нужным вернуться в Москву? Пересыпкин».

Самое удивительное, что в правительственной телеграмме стояла моя подпись. Мы терялись в догадках. (Только позднее после приезда в Москву выяснилось, что телеграмму по собственной инициативе отправил мой первый заместитель Константин Яковлевич Сер- гейчук. Оказавшись «большим конспиратором», он решил не разглашать, что в поезде Москва — Вильнюс едет нарком.)

— Мне ничего не понятно, — сказал я. — Что случилось? Что это за «изменение обстановки»?

Местный начальник связи, доставивший телеграмму, удивился еще больше моему вопросу. Он ответил:

— А разве Вы ничего не знаете? Началась война.

— Уже?! — Только это слово я и смог произнести в тот момент.

Мы вышли на перрон. В ясном солнечном небе над Оршей

высоко кружил, очевидно, германский самолет–разведчик. Я размышлял, как мне поступать дальше: продолжать ли следовать в Вильнюс или возвращаться в Москву.

Из кабинета начальника вокзала я позвонил в Наркомат связи своему заместителю Попову и попросил его срочно переговорить с маршалом Ворошиловым, который тогда курировал наш наркомат, и получить ответ, как мне поступить дальше.

Через несколько минут раздался звонок, и Попов передал мне полученное от Ворошилова указание: «Немедленно возвратиться в Москву».

Мы выехали в столицу во второй половине дня на потрепанной полуторке. Легковых машин в Орше вообще не оказалось. По пути пересели на другой транспорт, ЗИС‑11а. Автомашина по нашему звонку была выслана нам навстречу Смоленским облисполкомом. В Смоленске мы немного задержались. Как и в Орше, ознакомившись с работой местных связистов в условиях начавшейся войны и убедились, что работают они неплохо.

Вскоре нас встретили два черных наркомовских «бьюика», которые были высланы из Москвы. Мы стали двигаться к столице гораздо быстрее. В моей автомашине был радиоприемник (тогда это было редкое явление), и, подъезжая к Москве, я включил его, чтобы послушать наши последние известия. На многих частотах лилась страшная антисоветчина, звучали фашистские бравурные марши, слышались крики «Зиг! Хайль!» и «Хайль! Гитлер!». Гитлеровские радиостанции на русском языке выливали на нашу страну, на советских людей потоки злобной и гнусной клеветы. Враг хвастливо сообщал, что Красная Армия разбита и через несколько дней германские войска будут в Москве. Слушать весь этот берд было невозможно, и я выключил радиоприемник…

Рано утром 23 июня мы подъехали к столице. В Наркомате связи нас ожидало много чрезвычайно важных и сложных дел. Вот так я встретил первый день войны, так она началась для меня.

К этому еще добавлю, что денем 24 июня я был вызван к Сталину. Необычность вызова заключалась в том, чаще всего мне приходилось являться в Кремль в вечернее время или поздно ночью. Сталин подробно расспросил меня о состоянии связи с фронтами, республиканскими и областными центрами, поинтересовался относительно неотложных нужд Наркомата связи. Я откровенно доложил ему об увиденном в Орше и Смоленске, об услышанном в эфире по дороге в Москву и о том, что нас особенно беспокоит работа Московского узла. В то время и Наркомат связи, и телеграф, и Центральная международная телефонная станция находились в одном здании по улице Горького. И достаточно было вражескор! авиации вывести из строя это здание, как сразу на многих важных направлениях могли бы одновременно нарушиться телеграфная и телефонная связь.