Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Жуакин Машадо де Ассиз
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00678-5

Жоакин Мария Машадо де Ассиз — бразильский классик XIX века, зачинатель критического реализма в бразильской литературе. В состав «Избранных произведений» вошли романы «Записки с того света» и «Дон касмурро», стихотворения и новеллы, рассказывающие о жизни современного провинциального общества, судьбы героев которого, как правило, завершаются крахом.

---

Капиту относилась не менее нежно и к нему и ко мне. Взявшись за руки, мы глядели на сына и разговаривали о нас самих, о нашем прошлом и будущем. Наиболее таинственными и волшебными были часы кормления грудью. Глядя на своего ребенка, сосущего молоко матери, наблюдая таинство природы, необходимое для поддержания жизни существа, которое волею судьбы появилось на свет благодаря нашей любви и постоянству, я приходил в состояние, которое не могу и не стану описывать, боясь что-нибудь напутать.

Опустим подробности. Незачем, например, рассказывать о заботливости моей матери и Санши: первое время они проводили с Капиту дни и ночи. Я отказывался от услуг Санши; но она ответила мне, что я ничего не понимаю в этом деле; а кроме того, Капиту еще до замужества ухаживала за ней на улице Инвалидов.

— Разве вы не помните, как приходили к ней туда?

— Конечно, помню, но как же Эскобар…

— Не беспокойтесь, я буду обедать у вас, а к вечеру возвращаться на улицу Андараи́; дней через восемь Капиту оправится. Сразу видно, ты впервые стал отцом, — сказал Эскобар.

— Но ведь и ты не лучше; где же ваш второй ребенок?

Так мы подшучивали друг над другом. Теперь, когда я замкнулся в самом себе, стал затворником — я не уверен, в ходу ли еще шутки. Эскобар обедал с нами, а к ночи уходил домой. Под вечер мы с ним прогуливались по набережной или в Городском саду; он занимался своими подсчетами, а я мечтал. Сын представлялся мне врачом, адвокатом, негоциантом, я устраивал его в различные университеты, определял на службу в банки и даже примирился с мыслью, что из него выйдет поэт. Думая о возможности политической карьеры, я решил, что он будет великим оратором.

— Вполне вероятно, — подхватил мой приятель, — кто ему мешает стать Демосфеном.

Эскобар часто выслушивал мои ребяческие рассуждения и тоже строил планы на будущее. Он предложил женить нашего сына на своей дочке. Несомненно, дружба существует; она руководила мною, когда я крепко сжал руку Эскобара, услышав его слова; она безмолвно скрепила наш договор; сердце мое сильно билось, и я не сразу смог заговорить от волнения. Я предложил воспитывать детей вместе и дать им одинаковое образование.

Мне хотелось, чтобы крестным отцом малыша был Эскобар, а крестной матерью — моя мать. Но дядя Косме расстроил эти замыслы. Увидев ребенка, он воскликнул:

— Ну-ка, прими благословение от твоего крестного, плутишка. — И, повернувшись ко мне, добавил: — Не отказывай мне в этой чести и назначь крестины поскорее, пока болезнь меня не прикончила.

Я потихоньку рассказал это Эскобару, прося его извинить меня; он ничуть не обиделся. Мало того, он предложил устроить у него завтрак после крещения; так мы и сделали. Я задумал отложить церемонию, полагая, что, быть может, дядя Косме раньше скончается от своей болезни, но та, по-видимому, решила взять его измором. Ничего не оставалось, пришлось отнести младенца в купель; его назвали Иезекиилом, как и Эскобара; я желал хоть этим загладить свою вину перед другом.

Глава CIX ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН

В начале предыдущей главы Иезекиил еще не родился; в конце ее он стал верным католиком. А в этой главе моему Иезекиилу уже исполнилось пять лет. Это был красивый паренек с такими беспокойными светлыми глазами, словно он собирался очаровать всех соседних девушек.

Иезекиил был единственным сыном, — другого мы и не ожидали, — у нас был только он, один и единственный, поэтому нетрудно понять, какими заботами его окружали, сколько ночей мы проводили без сна, как тревожились, когда у него резались зубы или поднималась температура. Разумеется, мы делали для него все необходимое. Я бы и не упоминал об этом, но есть такие непонятливые читатели, что приходится им подробно растолковывать все да еще кое-что в придачу. Об этом и пойдет речь дальше.

Глава CX ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА

Мое повествование займет еще много глав; а ведь бывают жизни, о которых можно рассказать в нескольких словах, и от этого они не менее полны и законченны. В пять-шесть лет Иезекиил, казалось, решил оправдать мои мечты, в нем угадывались самые разнообразные черты характера; его влекло к безделию и к проповедям. Впрочем, слово «безделие» употреблено здесь не в осуждение; часто Иезекиил размышлял о чем-то, иногда он глубоко задумывался, точь-в-точь как его мать, когда была маленькой. Но внезапно мальчик оживлялся и шел угощать соседских девочек сладостями, которые я ему приносил; правда, он шел к ним после того, как сам наедался до отвала, но ведь и апостолы стали распространять учение Христа лишь после того, как прониклись им. Эскобар, как опытный негоциант, уверял, что малыш хотел гарантировать ответное угощение, когда у соседок будет что-нибудь вкусное. Он посмеялся над собственной шуткой и объявил, что непременно возьмет Иезекиила в компаньоны.

Не меньше, чем сладкое, мальчик любил музыку. Как-то раз я попросил Капиту сыграть ему на рояле песенку разносчика кокосов с улицы Матакавалос…

— Я не помню ее.

— Не говори так; ты забыла негра, продававшего сладости?..

— Я помню негра, продававшего сладости, но совершенно забыла его песенку.

— А слова?

— И слова тоже.

Читательница, которая, наверное, припомнила слова, если только она читала мою книгу внимательно, будет поражена такой забывчивостью, тем более что ей, вероятно, часто доводилось в детстве и юности слышать подобные песенки. Кое-что вылетает из головы, ведь не все она должна хранить в памяти. Именно так ответила Капиту, и у меня не нашлось возражения. Но я сделал то, чего она не ожидала, а именно: побежал за моими старыми записками. В Сан-Пауло, будучи студентом, я попросил одного преподавателя музыки записать мелодию песни разносчика. Он сделал это с удовольствием (достаточно было пропеть мелодию), и я сохранил листочек; за ним-то я и побежал. Немного спустя я протянул его Капиту, прервав романс, который она исполняла. Она одной рукой проиграла несколько нот.

Мотив показался Капиту прелестным; она рассказала сыну историю песенки, а потом сыграла ее и спела. Иезекиил воспользовался этим и выпросил у меня немного денег, чтобы опровергнуть текст песни.

Мальчик воображал себя и доктором, и военным, и артистом, и танцором. Я не дарил ему молитвенников, зато в деревянных лошадках и саблях у него не было недостатка. Когда по улицам проходили войска, он выбегал полюбоваться на них — все дети так поступают. Однако далеко не все смотрят на военных, проходящих под барабанный бой, такими горящими глазами. Иезекиил приходил в неописуемый восторг.

— Смотри, папа! Иди скорее сюда!

— Иду, сынок!

— Погляди на командира! Погляди на его лошадь! Погляди на солдат!

Заметив однажды, что мальчик трубит, складывая ладони наподобие рожка, я подарил ему игрушечную трубу. Я купил оловянных солдатиков и гравюры, изображающие сражения; он долго разглядывал рисунки, а потом начал расспрашивать меня — что это за пушка, почему один солдат упал, а другой стоит над ним с обнаженной шпагой. Все его симпатии были на стороне второго солдата. Как-то раз (о, детская непосредственность!) он нетерпеливо спросил меня:

— Но, папа, почему он не прикончит его шпагой?

— Так нарисовано, сынок.

— А зачем он так нарисовал себя?

Я рассмеялся и объяснил, что солдата нарисовал не он сам, а гравер; пришлось объяснить, кто такой гравер и что такое гравюра; словом, малыш отличался любознательностью, как некогда Капиту.

Таков был характер Иезекиила в детстве; приведу еще один пример. Однажды (дело происходило в доме у Эскобара) мальчик увидал кота с мышью в зубах. Кот остановился, не выпуская добычи изо рта. Иезекиил тихонько присел на корточки и стал наблюдать за ним. Мы спросили, что его так заинтересовало; он досадливо отмахнулся, прося не мешать ему. Эскобар проговорил:

— Наверное, кот опять поймал мышь. Нам просто житья нет от мышей. Давайте посмотрим.

Капиту захотелось взглянуть на сына; я последовал за ними. Действительно, кошка поймала мышь — история банальная и малоприятная. Мышь была еще жива и шевелила лапками, а моего сынишку зрелище это совершенно поглотило. Впрочем, так продолжалось недолго. Кошка, увидев людей, испугалась; малыш, не отрывая от нее глаз, сделал нам знак молчать; наступила полная тишина. Я написал сперва «благоговейная», потом вычеркнул это слово, а теперь решил вставить его обратно, ибо в действиях кошки и мышки ощущалось нечто ритуальное. Тишину нарушали только затихающие взвизгивания мыши, лапки ее уже почти не двигались. Я почувствовал отвращение и хлопнул в ладоши, чтобы спугнуть кота; он убежал. Меня не успели остановить. Иезекиил пришел в отчаянье.

— Зачем, папа?

— А что? Мышь все равно уже съедена.

— Я знаю, но мне хотелось посмотреть.