Владимир Некляев - Лабух

• Название: Лабух
• Автор: Владимир Некляев
• Жанр: Современная проза

Президент, госсекретарь, председатель Комитета государственной безопасности и все остальные, сколько их есть, герои романчика, в том числе те, которые названы будто бы реальными именами и фамилиями настоящих людей, являются условными, придуманными литературными персонажами, как также условными, придуманными, несмотря на совпадения в названиях, являются город, в котором они живут, и страна, которой, может быть, нет.

---

— Хэй! — за руку, чтоб не лез целоваться, здоровается Марта, но я все же обнимаю ее и целую в щеку.

— Привет!.. А где Роберт?..

Имя для сына подбирала Марта такое, чтобы из общеевропейского контекста не выпадало. Хотя Роберт Романович — не каждый европеец выговорит, даже не картавый. Они там в своей Европе, чтоб лишнего не картавить, без имени отчества и обходятся.

— Звонил, попросил разрешения на двадцать минут опоздать.

На двадцать минут! Попросил разрешения!.. Кого же немчура эта из моего сына вылепит?..

Нина появляется с той стороны парка, где сидят Камила с Ли — Ли и Полем, идет неуверенно, как бы и не очень желая… Увидев Камилу с компанией, подходит к ним… Камила машет мне рукой: мол, подожди…

— Их там больше, — замечает Марта. — Может, и нам к ним?..

Нина бы сразу спросила: кто это там с Камилой и Полем?.. Марта не спросит.

— Придут, — веду я к столу Марту, чувствуя, что все мной придуманное может закончиться, не начавшись. Как ты?

— Нормально. А что у тебя?.. Или всех подождем?

— А как правильно?

— Правильно подождать.

— Одной тебе неинтересно?

— Тебе неинтересно. Иначе одну меня ты бы и пригласил.

Все они — собственницы. И правильная Марта тоже.

— И ты бы пришла?

— Теперь — нет.

Отвечает, как отрезает.

Марта не всегда была такая, немецко–латышское в ней уже здесь прорезалось, у нас, в нашем бардаке. Должно быть, бардаку вопреки. Ей было семнадцать, она только–только школу окончила, импульсивная, взбалмошная, неправильная, когда на концерте в Риге выбежала с цветами на сцену — и я поймал ее и не выпустил. Родители ее в суд на меня подали, будто бы я выкрал у них дочь, но, пока суд да дело, родился Роберт, и Марта вырвалась от меня лишь через десять лет.

Я любуюсь Мартой, вспоминаю ее — это она только с виду холодная — и думаю: глупо, что развелись. Жаль, что она вырвалась… Жаль. Жили бы вместе, Роберт бы опаздывал, на сколько хотел, или вовсе не приходил бы и не просил бы на то никаких разрешений…

— Скажи мне о Роберте… — прошу я Марту.

— Что сказать?

— Как у него… ну…

— С сексом? — как я и ожидал, напрямик у себя самой доспрашивает за меня Марта. — Нормально. Сейчас у всех у них с этим нормально, без наших проблем.

Я хочу спросить: «У нас разве проблемы были?..» — но спрашиваю:

— А Поль?..

— И с Полем нормально, — спокойно отвечает мать моего сына. — Это также не проблема.

Моя Марта — общеевропейский стандарт, вот что такое моя Марта. Не то, что моя Нина, которая подходит и не знает, подходить или нет, а, если подойти, так как поздороваться, чтоб показаться ни перед кем ни в чем не обязанной, свободной… Я целую и усаживаю за стол свою первую жену, тихую, славную, заботливую Нину, с которой не надо было мне разводиться и никаких других жен иметь не надо было, иду к бару, где припрятал цветы, подношу Нине букетик красно–желтых настурций, Марте — бело–розовых маргариток, наливаю шампанское и замираю, окаменеваю, не дышу, ожидая: вспомнят ли?..

Вспомнили!.. Еще как вспомнили!.. Порозовели, как маргаритки! Заалели, как настурции! Ах вы, золотые мои!.. Ну почему бы нам всем вместе не жить, что у вас за принципы такие: или я — или она!.. А кто она, какая?.. Может, и не хуже… Вот же ты, Марта, не хуже Нины — и Нина тебя не хуже… Только Марта, правда, поумнее — у, какая умница! — догадывается, что нужно сказать, чтобы услышал я то, про что они вспомнили, и спрашивает:

— Ты записываешь, кому и какие первые цветы дарил?..

У, немка! — да ладно, пусть так, но все же вспомнила, обе вспомнили! И ни одна не обиделась и не разозлилась, я все же побаивался, что разозлятся или разобидятся одна перед другой…

— Выпьем?.. — поднимаю я шампанское. — На брудершафт… Чтоб на «ты» поцеловаться…

— Нет, — вдруг отказывается Нина и кладет настурции на стол. — Первой роза была… Ты ночью розу в окно бросил, а настурции утром были…

Я сражен.

— Какая роза, Нина?.. — спрашиваю я виновато и растерянно, словно ничего и вспомнить не могу, и моя первая, самая лучшая, самая раскрасивая моя жена восклицает победительно:

— Белая! — и, словно и в самом деле во всем свободная, раскрепощено, почти как Камила, откидывается на спинку стула, а в светло–серых глазах латышской немки мелькает что–то свое победительное.

Ух, как вы все же одна перед другой!..

— О, Боже!.. Роза!.. Белая!.. Ну да, белая роза! — делая вид, будто нет мне прощения, подаю я знак бармену, с которым заранее все договорено, и он бросает из–за стойки к нам на стол белую розу. Удачно так бросает, словно всю жизнь на столы розы бросал, придется ему за классность набросить — роза как раз перед Ниной кончиком стебля втыкается и медленно к ней ложится…

— Извини, что не в окно и не ночью, — целую я руку Нине. — Не ночь и окон нет…

— Ничего, — смущается перед Мартой Нина. — Ничего, спасибо… — И слезы в глазах ее на мгновение всплывают — и глазами вбираются…

Марта не умеет плакать, а Нина не плакать научилась.

— Что у вас тут за цирк? — падает на стул рядом с Мартой Камила. И почти сразу вслед за ней появляется и садится к Нине Роберт.

— Батя фокусы показывает?

— Хэй, Марта! — здоровается Камила. — Как ты?

— Нормально. А ты?

— Нормально.

— А ты, Роберт? — спрашивает Нина.

— Нормально. А вы?

— Нормально, — не своим словом отвечает Нина, и Роберт вскидывает голову:

— А ты как, батяня?..

Рано они явились… Не вовремя… Еще пять минут — и я женился бы на Марте и на Нине…

— Никак. Во всяком случае, не нормально. Вы кто, скворцы?..

— Учить собрал, — сама себе наливает шампанское Камила. — Я так и думала…

Нине сорок, Марте тридцать четыре, Камиле двадцать, но кто из них мать, кто дочь, сразу, не зная, и не разберешь… Так и не говорите мне, что, сколько жили со мной, столько мучались, если так сохранились. Я вон измаялся с вами — так оно и видно: ген любви вот–вот сломается…

— Не сердись, классно выглядишь, — миролюбиво кивает Роберт. — На меня похож.

Он под Марту подделывается, не замечая этого, а ему не идет… Надо бы чаще встречаться с ним, сын на отца походить должен, а не на немку.

— Все в сборе, что в повестке дня?.. — деловито спрашивает Марта, для которой маргаритки маргаритками, а время временем, и ей точно нужно знать, на что она время теряет. А Нине можно не знать: пригласили — и пришла. Нина славная…

— Бал! — подаю я знак нанятому в помощники бармену, чтобы он распорядился на кухне, и спрашиваю у Марты: — Ты что б сейчас съесть хотела?

— Рульку, — сразу отвечает немка. — Но не вздумай, мне нельзя!

— А ты, Нина?

Белоруска колеблется.

— Бабку. Или мачанку…

— Так бабку или мачанку?..

— Можно и мачанку…

— Вместе с бабкой?

— Нет, ты что! Одно что–то…

— Мачанку?

— Пусть мачанку…

— С блинами?

— С блинами…

— С колбасками и ребрышками?..

Раньше я часто играл и Нининой нерешительностью и сейчас счастлив вспомнить игру, но Роберт о том не знает и не выдерживает:

— Мне тогда бабку!.. — и радуется, что Нина бабку не выбрала, а Камилу он опередил, будто нельзя две бабки заказать… Белорус, хоть и полиглот, и хакер, и немецкий пасынок.

Камила вдруг спрашивает:

— А Ли — Ли кормить будем?..

Я не слышу.

— Тебе что, Камила?

— Мне то же, что Ли — Ли и Полю.

Камила и не немка, и не белоруска… Смесь гремучая… Я не понимаю, как она, такая, у Нины могла родиться… Но обычно она за меня, какая муха ее укусила?..

— Ли — Ли и Поль шашлык съедят.

— Тогда и мне шашлык.

— Камила…

— А, не угадал?.. Шашлык!

Бармен тем временем успевает распорядиться, у стола вырастают два официанта, один из них ставит перед Камилой шашлык, который я для себя заказал, и обходит стол.

— У кого рулька?

— Браво! — не удержавшись — живая, знаю я ее! — хлопает в ладоши Марта. — Съем, хоть лопну!

— Мачанка?.. Бабка?.. — спрашивает второй официант, ставя мачанку перед Робертом и бабку перед Ниной. «Наоборот», — поправляю я официанта. «Ну, ты даешь!..» — восхищается Роберт и, не ожидая, пока это сделает официант, быстренько переставляет сковородку с мачанкой к Нине и горшочек с бабкой к себе. Нина улыбается — наконец–то она улыбается! — а мне достается жареная форель, заказанная для Камилы.

— Камила, ты ведь рыбу любишь… — сочувственно и как раз вовремя, улыбаясь, говорит Нина, родившая себе такую дочь.

Камила повержена… Она действительно любит рыбу, особенно жареную форель, но теперь ей рыбу не есть: будет знать, как отцу поперек вставать…

Повержена Камила не надолго. У нее, как и у Ли — Ли, все просто решается: взял одну вещь и на место другой поставил.