Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

• Название: Последний Совершенный Лангедока
• Автор: Михаил Крюков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906862-63-1

В отрогах Пиренеев случайно обнаружен зашифрованный манускрипт средневековых еретиков Лангедока, альбигойцев. Криптоаналитик ФСБ Вадим Снегирёв получает задание расшифровать его. В Москву из Франции приезжает специалист по средневековым ересям Ольга Юрьевская, правнучка морганатической супруги царя Александра II. Внезапно находится ещё одно лицо, заинтересованное в расшифровке рукописи, которое оказывается дьяволом, точнее, его земным воплощением, аватаром. Пользуясь своими сверхъестественными способностями, дьявол легко переносит Вадима и Ольгу зрителями в давно прошедшие века.

При расшифровке оказывается, что во время разграбления Византии крестоносцы похитили главную святыню альбигойцев – Евангелие от Иоанна, написанное собственноручно апостолом. Молодой константинопольский целитель Павел отправляется в Лангедок, охваченный Альбигойскими войнами, чтобы найти и вернуть святую книгу.

Сверкают рыцарские мечи, рушатся замки, горят на кострах еретики, короли и папы решают судьбы Франции.

Удастся ли Павлу найти Евангелие? Что будет с ним и с его друзьями и врагами? О чем пели трубадуры в XIII веке? Об этом и многом другом читатель узнает, прочитав эту книгу.

---

– Боевая шкура – что это?

– Да военная форма. Мы же не носим её никогда.

Ольга с интересом рассматривала зал. Подвал был очень старым, с низковатым сводчатым потолком и массивными колоннами, окна в глубоких амбразурах почти не давали света. Зал освещали бра и расставленные по углам светильники. Столы были без скатертей, а на жёстких деревянных стульях лежали пёстрые подушки. Оштукатуренные стены были расписаны видами Армении вперемешку с портретами.

– Странная идея – рисовать портреты в ресторане, кажется, что эти люди будут заглядывать мне в рот. Это родственники хозяина?

– Нет, конечно. Армяне очень гордятся своим прошлым и великими людьми. Всех я не знаю, если хочешь, можем спросить у Армена. Вот это – Месроп Маштоц, создатель армянской письменности. Из Византии он привёз Библию и перевёл её с греческого языка на армянский. Он жил давно, в четвёртом веке. А вот это Комитас, он почти наш современник, умер перед Второй мировой войной. У армян была своя нотная грамота, хазовое письмо, но со временем его разучились читать. Записи древней музыки были, но как её исполнять, не знал никто. Комитас потратил многие годы на расшифровку хазов. Говорят, на первых концертах, когда впервые за пятьсот лет зазвучала, казалось, навсегда утраченная музыка, взрослые мужчины плакали. На склоне лет Комитас потерял рассудок и двадцать лет, до самой смерти, провёл в психиатрической лечебнице.

Ольга передёрнула плечами.

– Холодно?

– Страшно…

Подошёл Армен и начал расставлять на столе тарелки с сыром, подогретым лавашем, зеленью, маринованным чесноком и горшочки с разноцветными соусами. Посуда была глиняная, грубой ручной лепки, ножи и вилки с потемневшими деревянными накладками. Рюмок и бокалов Армен не признавал, на столах у него были только отмытые до синевы гранёные стаканы, классические, мухинские, с ободком. «Обязательно надо видеть цвет вина и чувствовать тяжесть бокала в руке», – объяснял Армен. Вино он всегда выбирал сам, не спрашивая у гостей, и приносил его в глиняных кувшинах. Никто толком не знал, какое вино пьёт, но жалоб я не помню. Иногда выбор Армена был неожиданным, но всегда оказывалось, что вино замечательное и на редкость подходит к еде.

– Это мшош, а это – схорац, – принялся объяснять Армен, показывая на блюда, – потом будет суп с курагой и кюфта.

– А… из чего он, ну, вот этот мшош и схорац? – осторожно спросила Ольга.

– Мшош – это блюдо из очень-очень старой армянской кухни. Делается из чечевицы, кураги, орехов, ну, и пряностей, конечно. Его мажут на лаваш и кушают как закуску. Схорац это… как это по-русски? А! Такие лодочки из баклажанов с овощной начинкой. Надо кушать тёплыми.

– Какой необычный язык, – вздохнула Ольга, – как будто камешки катятся с горы. Наверное, я бы не смогла говорить по-армянски…

– У нас тридцать согласных, – улыбнулся Армен, – но это не мешает армянским женщинам трещать как… как армянкам!

Армен разлил янтарно-жёлтое вино по стаканам:

– Попробуйте!

– Выпей с нами за встречу, прошу.

– Хорошо. Я даже посижу с вами немного, если позволите, послушаю из зала. Вам повезло: сегодня играет Мкртич!

В зале медленно погас свет. Армен щёлкнул выключателем и под потолком вспыхнул прожектор, которые театральные осветители называют «пистолет».

На сцену поднялся седой, очень сутулый человек в чёрном шёлковом жилете и в белой рубашке. В руках у него была деревянная трубка. Старик неторопливо устроился на стуле, смешно пожевал ртом, как делают духовики, разминая губы, поднял инструмент, блеснули запонки на крахмальных манжетах и… зал ресторанчика пропал.

Я видел дороги, проложенные на головокружительной высоте, когда сверху только бледно-голубое горное небо, а внизу, в ущелье, чёрные головёшки птиц и в разрывах облаков – серебристая ленточка реки, бешено несущейся по камням. Я видел источники синей ледниковой воды, бьющей из расщелины, и эту воду надо было пить, встав на колени. Я видел придорожные часовни, суровые в своей древней простоте, с узкими окнами, крестовыми камнями-хачкарами и железными поддонами, наполненными песком, куда полагалось ставить свечи. Входя в такую часовню, ты остаёшься наедине с горами, тишиной, своим разговором с богом и временем. Я видел виноградники на клочках плодородной земли, отвоёванных у гор, видел смешливых девушек в чёрном, стайкой бегущих в Ереванский университет, и суровых старух с ласковыми глазами, мерно взмахивающих мотыгами на своих огородах…

– На чём он играет? – тихонько спросила Ольга.

– Это дудук, – ответил Армен, – наш древний инструмент. Его вырезают из ствола старого абрикоса. Другое дерево не годится, оно не может дать такого бархатного звука. Настоящий мастер за всю жизнь делает всего несколько инструментов. Мкртич играет на своём дудуке всю жизнь, я слушаю его уже двадцать лет, и всегда как впервые. Слушайте!

Мкртич заиграл, и это уже была совсем другая музыка, древняя, как само время.

«И сказал Господь Моисею: пойди к фараону и скажи ему: так говорит Господь: отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение».[88]

Я увидел Египет, и надменного фараона на троне, и Моисея перед ним. Увидел каменистую землю Ханаана, по которой тосковали пленённые иудеи, а потом время сместилось и я увидел мерный шаг римских легионов и услышал грохот кавалерийской турмы, валящей в бешеную атаку.

Музыка смолкла и наваждение исчезло. Музыкант опустил дудук, тяжело поднялся и ушёл со сцены. В зале стало светлее, но луч прожектора всё ещё освещал опустевший стул.

Аплодисментов не было.

– Понравилось? – негромко спросил Армен.

Ольга украдкой смахнула слезинку.

– Я… я хочу сказать вашему музыканту спасибо. Можно?

– Конечно. Старику будет приятно, пойдёмте.

Армен провёл нас к сцене и открыл дверь, которую я раньше не замечал. За сценой была маленькая гримёрка. Мкртич сидел и медленно пил вино. Лицо его было мучнисто-бледным и неживым. Я испуганно взглянул на Армена, но он, стоя за спиной музыканта, медленно прикрыл глаза: «Молчи!»

– Мы… я… нет, всё-таки мы… Мы хотели сказать вам спасибо! Такой музыки я не слышала никогда в жизни! Это было чудесно! Не знаю, как сказать лучше…

Ольга смутилась своего порыва и покраснела.

Старик поставил стакан с вином на столик и взял её ладони в свои руки. Это были грубые руки землекопа, а не музыканта, со старыми, побелевшими шрамами и вздувшимися венами. Пальцы мелко дрожали.

– Спасибо тебе, девочка. Ты хорошо сказала. Вижу, что от души. Выходит, сегодня я играл не зря. Пусть моя музыка поможет тебе. Будь счастлива. А теперь идите. Старый Мкртич должен отдышаться, – сказал он и с кривой улыбкой показал на грудь. – Не обижайся на меня, Вадим. Я видел, что ты сидишь за столом, и хотел подойти, чтобы выпить с тобой вина, но, видишь, ноги плохо держат меня, а ты пришёл сам.

Он взял стакан, сделал жест, как будто чокается, и отхлебнул.

Голос у музыканта был сиплый и как бы севший, говорил он с очень сильным акцентом, казалось, ему трудно было строить фразы по-русски.

Мы вышли из гримёрки и вернулись к столу.

– Нехорошо огорчать гостей, но я всё-таки скажу, – наклонился к нам Армен. – У старика рак. Он умирает и знает об этом. Но всё равно приходит играть. Говорит, что не может наиграться перед тишиной. Дочь обкалывает его обезболивающим, и он выходит на сцену. Хорошо, что сегодня вы услышали его. Может быть, у него не хватит сил прийти ещё хоть раз.

Всю обратную дорогу Ольга промолчала, старательно отворачиваясь от меня и глядя в боковое стекло «Ауди».

***

– У нас есть вино? – спросила девушка, когда мы вошли в дом.

– Не такое, как у Армена, но всё-таки есть.

Мы сидели на веранде и пили вино, а вокруг нас была летняя ночь. Она отделила нас от всего мира прохладным, дышащим речной свежестью куполом, и центром мира стал абажур, и стол под абажуром, и бокалы, и разрезанные дольки яблока, и оливки.

Откуда-то из темноты возник Григорий Ефимыч, прыгнул в плетёное кресло, подрал его для порядка когтями, потом свернулся в мохнатый клубок и засопел.

А мы говорили, перебивая друг друга и подливая друг другу вино. Говорили о Москве, о прудах, на которых стояли палаты патриарха Гермогена, о доме Маргариты на Пречистенке, о музыке Мкртича, о жизни и смерти, и уже не помню о чём ещё, а ночь и дремлющий кот слушали нас.

В общем, проснулись мы в одной постели.

***

– Вот до чего доводят девушек занятия наукой! – сонно сказала Ольга. – Мы хоть предохранялись?

– А-а-а… Э-э-э… – Я почувствовал, что краснею.

– Ладно, забудь, – притворно вздохнула она. – Мужчины есть мужчины. И за что мне такое наказание? В лесбиянки что ли податься? Нет, противно…