Фаддей Булгарин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Фаддей Булгарин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8159-0172-5

«Обо мне что угодно говорят и печатают… Неужели я таков?! Скажите, что я еще в сто раз хуже — и из двадцати человек десять поверят. Худому верится как-то легче, нежели хорошему… С тех пор, как я начал мыслить и рассуждать, я мыслю вслух, и готов был всегда печатать, во всеуслышанье, все мои мысли и рассуждения. Душа моя покрыта прозрачною оболочкой, через которую каждый может легко заглянуть во внутренность, и всю жизнь я прожил в стеклянном доме, без занавесей… Понимаете ли вы, что это значит? Оттого-то я всегда имел так много врагов! И пламенных друзей, из которых один стоил более ста тысяч врагов! Почти двадцать пять лет кряду прожил я, так сказать, всенародно, говоря с публикой ежедневно о всем близком ей, десять лет, без малого, не сходил с коня, в битвах и бивачном дыму, пройдя, с оружием в руках, всю Европу, от Торнео до Лиссабона, проводя дни и ночи под открытым небом, в тридцать градусов стужи или зноя, и отдыхая в палатах вельмож, в домах граждан и в убогих хижинах. Жил я в чудную эпоху, видел вблизи вековых героев, знал много людей необыкновенных, присматривался к кипению различных страстей… и кажется… узнал людей! Много испытал я горя, и только под моим семейным кровом находил истинную радость и счастье, и, наконец, дожил до того, что могу сказать в глаза зависти и литературной вражде: что все грамотные люди в России знают о моем существовании! Много сказано — но это сущая правда! Вот права мои говорить публично о виденном, слышанном и испытанном в жизни».

Текст печатается полностью по первому и единственному изданию М. Д. Ольхина, в шести томах (части первая–шестая), Санкт-Петербург, 1846–1849, с максимальным сохранением особенностей этой публикации полуторавековой давности.

---

Беннигсен знал Барклая-де-Толли еще с Очаковского штурма, и высоко ценил его достоинства. В чудную борьбу с первым полководцем нашего времени, с Наполеоном, Беннигсен поручил Барклаю самый трудный и самый почетный пост начальника авангарда при движении вперед к Пултуску и начальника арьергарда при отступлении к Прейсиш-Эйлау. Барклай-де-Толли выполнил свое дело блистательно, содействовав славе нашего оружия в сражении под Пултуском, и выдерживая с удивительным мужеством напор целой французской армии при отступлении наших к Прейсиш-Эйлау. Барклай-де-Толли выполнил свое дело блистательно, содействовать славе нашего оружия в сражении под Пултуском, и выдерживая, с удивительным мужеством, напор целой Французской армии, при отступлении наших к Прейсиш-Эйлау. Будучи почти разгромлен превосходными силами неприятеля под Янковом и Ландсбергом (23-го и 24-го января 1807 года), он удивил и своих и неприятелей своею стойкостью и непоколебимым упорством. Жертвуя собою и своим корпусом, Барклай-де-Толли дал время нашей армии собраться за Прейсиш-Эйлау, и в знаменитом сражении под этим городом он более всех содействовал нашему успеху, защищая город с величайшим упорством. Здесь он был ранен пулей в правую руку с раздроблением кости (26-го января), и был принужден оставить армию. За Пултуск он был награжден Георгием 3-го класса, за Прейсиш-Эйлау — Владимиром 2-й степени и прусским орденом Красного орла, а за всю кампанию произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником 6-й Пехотной дивизии (9-го апреля 1807 года).

В Прусской войне Барклай-де-Толли приобрел славу не только храброго, но и искусного генерала. Наполеон в Тильзите хотел знать, кто командовал русским арьергардом при отступлении к Прейсиш-Эйлау, и сказал, что это должен быть отличный генерал. И точно, все награды Барклай-де-Толли заслужил отличием. Суворовский авангардный генерал, князь Багратион, после Пултуска и Прейсиш-Эйлау питал высокое уважение к Барклаю-де-Толли, и относился к нему с величайшей похвалой. С этою славой вступил Барклай-де-Толли в Финляндию, и поддержал ее при наступлении на Куопио и при защите этого города.

Барклай-де-Толли был высокого роста, держался всегда прямо, и во всех его приемах обнаруживалась важность и необыкновенное хладнокровие. Он не терпел торопливости и многоречия ни в себе, ни в других, говорил медленно, мало, и требовал, чтобы ему отвечали на его вопросы кратко и ясно. Хотя в это время (1808 года) ему было только сорок семь лет от рождения, но по лицу он казался гораздо старее. Он был бледен, и продолговатое лицо его было покрыто морщинами. Верхняя часть его головы была без волос, и он зачесывал их с висков на маковку. Он носил правую руку на перевязи из черной тафты, и его надлежало подсаживать на лошадь и поддерживать, когда он слезал с лошади, потому что он не владел рукою. С подчиненными он был чрезвычайно ласков, вежлив и кроток, и когда даже бывал недоволен солдатами, не употреблял бранных слов. В наказаниях и наградах он соблюдал величайшую справедливость, был человеколюбив, и радел о солдатах, требуя от начальников, чтобы все, что солдату следует, отпускаемо было с точностью. С равными себе он был вежлив и обходителен, но ни с кем не был фамильярен и не дружил. Барклай-де-Толли вел жизнь строгую, умеренную, никогда не предавался никакому излишеству, не любил больших обществ, гнушался волокитством, карточной игрой, но на разгульную жизнь молодежи смотрел сквозь пальцы, не допуская, однако ж, явного разврата. От старших требовал он примерного поведения, и не доверял никакой команды гулякам. Бережливость Барклая-де-Толли была в самых тесных границах, и многие упрекали его в скупости. Мне кажется, что только один упрек Барклаю-де-Толли был справедлив, а именно — в излишнем пристрастии к землякам своим, остзейцам. Вследствие привязанности к своей супруге (из дворянской фамилии фон Смиттень), он всегда окружал себя остзейцами, и предоставлял им случаи к отличию. И то должно сказать, что они оправдывали выбор, отличаясь всегда, жертвуя охотно жизнью для славы русского оружия. Исключения так ничтожны, что о них не стоит упоминать. Мы, молодые офицеры, прозвали Барклая-де-Толли квакером.

Барклай-де-Толли создан был для командования войском. Фигура его, голос, приемы все внушало к нему уважение и доверенность. В сражении он был так же спокоен, как в своей комнате или на прогулке. Разъезжая на лошади шагом в самых опасных местах, он не обращал никакого внимания на неприятельские выстрелы и, кажется, вполне верил русской солдатской поговорке: пуля виноватого найдет. 3-й Егерский полк обожал своего старого шефа, и кто только был под его начальством, тот непременно должен был полюбить своего храброго и справедливого начальника. Он, однако ж, никогда не мог быть народным или популярным начальником, потому что не имел тех славянских качеств, которые восхищают русского солдата и даже офицера, именно веселости, шутливости, живости, и не любил наших родных авось и как-нибудь. Русская песня не имела для Барклая-де-Толли никакой прелести. Быстрые порывы храбрости он старался умерять, зная, что они могут провести к гибели, и приучал солдат к стойкости и хладнокровному мужеству. За нарушение военной дисциплины, за обиды жителей и за ослушание он был неумолим. У нас иногда бывает полезно некоторое фанфаронство или хвастовство, внушая солдату самонадеянность и закрывая перед ним опасность, — а Барклай-де-Толли не мог терпеть никакого фанфаронства и хвастовства. Он вел войско в сражение не как на пир, но как на молитву, и требовал от воинов важности и обдуманности в деле чести, славы и пользы отечеству. Барклай-де-Толли достоин был предводить легионами Цезаря, и Плутарх или Тацит изображением его характера украсили бы красноречивые страницы своего повествования.

Я не служил под начальством генерала Тучкова 1-го в Куопио. Прибыв на смену Барклая-де-Толли, он привез с собой приказание главнокомандующего выслать немедленно отряд на подкрепление корпуса генерала графа Николая Михайловича Каменского, который в то же время сменил генерала Раевского. Генерал Тучков отрядил 3-й Егерский полк, один батальон Низовского мушкетерского и два эскадрона нашего полка (наш, командирский, и эскадрон князя Манвелова), поручив начальство над отрядом командиру 3-го Егеревского полка подполковнику Ивану Васильевичу Сабанееву, и мы во второй половине июня выступили из Куопио, по той же дороге, по которой шел прежде Барклай-де-Толли для подкрепления Раевского, а именно через Рауталамби и Койвисто в Сариярви для поступления в авангард графа Каменского, которым в это время командовал полковник Властов. Нам надлежало пройти около двухсот верст внутренностью взбунтованного края по местам, нам вовсе не известным, не зная даже, где находится армия графа Клингспора и его отдельные отряды и партизаны. Когда мы вышли за город, Иван Васильевич Сабанеев перекрестился и сказал: «С нам Бог!»

Глава IV

Тогдашнее состояние Финляндии. — Города. — Отношения Финляндии к Швеции. — Просвещение. — Образ жизни. — Дворянство и духовенство. — Нравственность народа. — Анекдот, доказывающий религиозность и высокое уважение общего мнения в финляндском народе. — Мнение большинства в дворянстве и в простом народе о войне с Россией. — Откомандировка для поимки шведского полковника Фияндта. — Лазутчик. — Добродушие наших врагов. — Политические разговоры с помещиком и с поселянами. — Поход отряда Сабанеева через внутренность страны, из Куопио к корпусу графа Каменского. — Дружба с молодым ученым — финляндским патриотом. — Надежда финского народа. — Чем кончится женский патриотизм. — Характеристика Ивана Васильевича Сабанеева. — Мы примыкаем к корпусу графа Каменского. — Вести с береговых отрядов. — Опасности, которым подвергались граф Буксгевден и граф Каменский.

Взглянем бегло на тогдашнюю Финляндию.

Древнее отечество финского племени, одного из многочисленных в мире, — Азия, от гор Уральских и восточного берега Каспийского моря до моря Охотского и Камчатки, между Ледовитым океаном и полосой гор, перерезающих Среднюю Азию. Племя финское есть отрасль племени монгольского, как доказано даже сходством черепов.

Древние югры, или угры, и гунны были, без сомнения, финские племена. До VI века по Р.Х. финны занимали все пространство средней полосы России, т. е. все страны, обитаемые ныне великороссиянами, и это доказывается финским наименованием рек и урочищ[119].

Оттесненные славянскими племенами из средней полосы России, финские племена подвинулись на север, и рассеялись ордами на всем пространстве. Исключая малого числа шведских лопарей, теперь все финские племена входят в состав народонаселения Российской империи, под различными племенными прозваниями, данными им чужеплеменниками. Ижора (или ижерцы в Петербургской губернии), эстонцы (или чудь в губерниях Эстляндской и части Лифляндской), финны и карелы (в Финляндии), лапландцы, чуваши, черемисы, мордва, зыряне, вогуличи, вотяки, остяки — все одного происхождения, и везде сами себя называют туземцами. Весьма замечательно, что финское племя только в одной Венгрии, или Угрии, образовало государство, но и то в соединении с другими племенами, под руководством германцев и при помощи славян. Аттила, влача за собою смесь всех северных народов, разрушал, а не созидал государства, и везде стоял лагерем. Причина этому в характере финского племени, финны угрюмы, необщительны, любят уединение, живут отдельно, семействами, и никогда не строят ни городов, ни больших сел. Лес и вода имеют для финна необыкновенную прелесть, и он тогда только счастлив и доволен, когда может жить в лесу, на берегу большого озера. В глубокой древности они подчинялись родовым старшинам, но не имели никогда владык.