Сергей Арбенин - Собачий род

• Название: Собачий род
• Автор: Сергей Арбенин
• Жанр: Ужасы и Мистика

"Собачий род" — новая редакция романа "Собачий бог" Сергея Арбенина (Смирнова).

На окраине сибирского городка происходят загадочные убийства. Растерзанные тела находят в переулках, на свалках. Власти устраивают массовый отлов бродячих собак и отстрел волков…

О местном краеведе ходят нехорошие слухи. Все, кто входит в его дом, бесследно исчезают. Старик не топит печь, лежит в пустой холодной комнате, в которой нет никакой мебели кроме лежанки и белой шкуры на полу…

Больного и старого пса Тарзана хозяева увозят из дома и бросают в лесу. Но пес должен вернуться и спасти свою Маленькую Хозяйку. Он знает, что рядом с ней, среди синих сугробов, растет Нечто, что грозит всему живому.

Это Нечто чувствует и студент, снимающий комнату в деревянном доме неподалеку. Студент, который в лунные ночи способен превращаться в собаку…

---

Алёнка давно уже спала одна в маленькой комнатке — почти в закутке — за печью. Сама однажды, ещё осенью, решила:

— Баба! Я теперь большая. Буду спать одна.

— А не забоишься? — спросила баба.

Алёнка насупилась. Подумала.

— Андрей сказал, что давно уже спит один. И Анжелка. Ещё смеялись надо мной. Боякой назвали… А я не бояка. Не бояка же, баба?..

* * *

В первый раз, увидев тёмную расплывчатую фигуру на фоне голубого, подсвеченного с улицы фонарём окна, Алёнка вскрикнула от испуга. Закрыла глаза, полежала. Но так было ещё страшней. Открыла глаза — громадная тень по-прежнему безмолвно стояла над ней.

Алёнка решила, что это сон. Натянула одеяло на голову. Сосчитала до десяти, выглянула — Он стоял.

Она хотела вскочить, чтобы бежать к бабе — вон она похрапывает за перегородкой, — но тут же испугалась. Вдруг, пока она лежит, Он её, Алёнку, и не видит? А как только она соскочит с постели — и сразу протянет руки, схватит…

Она снова закрылась одеялом. Стала про себя шептать молитву, которой выучила её баба. Молитва была не к месту, но всё равно с ней было легче.

Прошло, наверное, целых сто лет, когда она, наконец, решилась, и выглянула снова.

Он, тёмный на фоне серебристо-синего окна, по-прежнему был здесь.

Она пошевелилась, следя за ним. Стала соскальзывать с кровати. Пол был обжигающе ледяным — в деревянных домах всегда так, — но она не почувствовала холода. Баба будет ругаться, что не надела тапочки — толстые, тёплые, вязаные тапочки… Алёнка попыталась нащупать их ногой возле кровати. Есть один. Она сползла ещё больше, прикрывая одеялом грудь и живот, будто одеяло могло её защитить. Тапочек, наконец, наделся. Опустила на пол вторую ногу… И внезапно тёмная тень присела перед ней на корточки. Присела так стремительно и неожиданно, что Алёнка даже не успела вскрикнуть. И тут же ощутила тёплое, мягкое прикосновение.

Будто кошка о ногу потёрлась. Но кошки в доме не было — баба не хотела: убирать за ней, да ещё шерсть во все стороны летит, да котят будет каждые полгода носить…

И тут до Алёнки дошло: этот странный, тёмный — он присел для того, чтобы надеть ей на ножку тапочек. Делал это осторожно, бесшумно и… приятно.

А потом разогнулся. Медленно-медленно поднимался в полный рост, и казалось, что он не уместится здесь, под слишком низким для него потолком.

И вдруг стало светло. Алёнка поморгала, села, спустив ноги на пол. Ледяное окно сверкало под уличным фонарем. Комната была пуста.

* * *

Телемастер Иван Иванович называл себя "последним телемастером уходящей эпохи". "Последним" — вовсе не потому, что мастер он был плохой, наоборот: в столетний ламповый "Рекорд" мог новую душу вложить. Чинил всё — и старое советское, и новое, антисоветское. Чинил на совесть. Мало того — к каждому телевизору имел собственный подход. И жалел иногда: сколько нестандартных решений принимал, выдумывал, изобретал, — и некому это, кроме него самого, оценить.

Ещё "последним" он называл себя потому, что в своё время один-единственный из своего пункта "Рембыттехники" не обзавёлся личным автомобилем. Можно сказать, безлошадным остался. То ли потому, что лишнего с клиентов не брал, то ли потому, что не умел деньги в руках держать: таяли, уходили невесть куда. Да и клиенты у него были, грех сказать: старики да старухи, ветераны-льготники. Такие если и заплатят сверху — самое большее засаленную "трёшку". Грех брать.

Иван Иванович и теперь, в эпоху частного предпринимательства, обходился без машины. Хотя именно теперь она бы ему ой как пригодилась. Надо откладывать деньги, копить. Надо с клиентов драть втридорога. Глядишь — уже летом какой-нибудь старенький "жигуль" появится. Тогда уже можно в газетных объявлениях о ремонте телевизоров смело приписывать, как другие телемастера: "Выезд за город, доставка техники бесплатно".

Но, однако, размечтался. Сегодня вряд ли появится возможность "сверху" взять: уж больно район неказистый, дурной славой пользующийся.

Иван Иваныч приехал на Черемошники на трамвае. Трамвай полз до конечной остановки целый час. Скрежетал по заледенелым рельсам. Окна замохнатились инеем, и куда едешь — чёрт его разберёт.

На конечной остановке Иван Иваныч сошёл, осмотрелся. В этих краях ему в последний раз довелось бывать лет этак… Короче, много.

Иван Иваныч и не стал вспоминать, сколько лет. Редкая цепочка людей, тоже сошедших на Конечной, уже исчезала в переплетении ветвей, там, куда не доставал свет фонарей. Иван Иваныч бросился следом. Ему по телефону так и объяснили: сойдёте с трамвая и идите туда, куда все: по тропинке, мимо товарной станции, мимо пакгаузов, через железнодорожные пути. А там — фонарь. И нужный переулок сразу.

Было холодно. Морозный туман стелился под ноги, ресницы смерзались. Снег хрустел под ногами. Твёрдый, как битое стекло.

Чёрные фигуры пешеходов впереди прыгали через пути. Где-то сбоку, из тумана, глядели большие глаза тепловоза. Громыхали колёса, бубнил что-то "по громкой связи" далёкий голос диспетчера.

Опасливо оглядываясь на тепловоз, на черневшие во тьме товарные вагоны, Иван Иваныч быстро добежал до спуска с насыпи.

Впереди сиял фонарь, а ещё дальше, налево — весёлые окна каких-то магазинчиков.

"Э! — вдруг догадался Иван Иваныч. — Да ведь сюда автобусы ходят, маршрутки. А клиент меня трамваем заставил ехать". Иван Иваныч окончательно загрустил. Видать, клиент-то совсем нищий. Ветеран всех войн, вместе взятых. Хотя голос, вроде, молодой. Ну, по телефону не разберешься. Кстати, телевизор у него вовсе раритетный — "Русич", первый цветной. Ламповый ещё.

Иван Иваныч спустился с насыпи, прошёл мимо фонаря и углубился в абсолютно тёмный переулок.

Нет, переулок всё же был не абсолютно тёмным. Он был наполнен каким-то матовым, почти магическим голубым сиянием.

Мороз усилился. Стонали старые тополя вдоль чёрных заборов, звенели невидимые провода "воздушки".

Иван Иваныч споткнулся, упал. Даже чемодан, в котором были инструменты и запчасти, выронил. Поднялся, отряхнулся. Велел себе впредь быть повнимательней.

Адрес он помнил, но беда была в том, что на домах указателей либо не было вовсе, либо их было не видно: во-первых, темень. Во-вторых — таблички инеем заросли. Поди тут разбери, где он, этот дом номер 18, да еще и "Б".

Переулок был пуст. Кое-где светились подслеповатые окна. Иван Иваныч сделал шаг к забору — разглядеть табличку на стене дома. И тут же из-за забора раздался собачий рык, — да такой, что Иван Иваныч невольно отскочил.

Он стал считать дома. Вроде, этот, с кирпичным забором, должен быть десятым. Значит, недолго осталось…

Он и не подозревал в этот момент, насколько недолго…

Из проулка бесшумно и быстро появилась громадная тень.

Иван Иваныч остановился. Показалось — это лошадь, или телёнок.

Потёр глаза рукавицей, пригляделся. И тут же в небе из-за облака быстро вынырнула луна.

Прямо перед ним сидела огромная серебристо-белая собака. Глядела ласкающими янтарными глазами. Ждала.

Иван Иваныч обернулся. Начало переулка было далеко-далеко; там клубилось пятно светло-голубого тумана.

Иван Иваныч сделал шаг вперёд. Белая собака приподнялась. "К прыжку приготовилась!" — догадался Иван Иваныч, почувствовав вдруг, что от внезапного волнения не может дышать.

Он стал пятиться, и пятился, пока не почувствовал спиной новую опасность. Оглянулся.

Поперёк переулка ровной шеренгой сидела целая стая кудлатых псов с горящими глазами.

Иван Иваныч прижал к груди чемоданчик с запчастями. Чемоданчик увесистый, с металлическим каркасом. Пожалуй, если углом врезать, так…

Он не успел додумать. Почему-то белая дорога выскользнула из-под него и бросилась прямо в лицо. Он вскрикнул от боли, почувствовал, что спасительный чемоданчик отлетел далеко в сторону. И ещё он почувствовал, как что-то тяжёлое, невероятно тяжёлое, придавило его к земле, и горячее дыхание обожгло ему шею. Иван Иваныч попытался втянуть голову в плечи, но от падения воротник пальто оттопырился, а шарф сбился.

Больше Иван Иваныч ни о чём не успел подумать.

* * *

Окрестности Северска. Декабрь 1994 года

Это был бор. Чёрный, глухой, безрадостный. Даже снег у подножия сосен казался чёрным, и Тарзан поднимал голову, не понимая, где он, как тут оказался, и почему вокруг так тихо — невыносимо тихо. Он взлаял было на эту тишину, — и тут же примолк: бор ответил дальним эхом, после которого тьма и тишина, казалось, бросились прямо к тому месту, где сидел Тарзан; бросились, приблизились вплотную, и присели на корточки, вглядываясь в тёмную собачью морду с белыми отметинами.

Тарзан шевельнулся, оскалился. Тьма и тишина, казалось, отпрыгнули.

И где-то далеко хрустнула ветка, рухнул мягким комом снег.