Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: Панорама
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки - проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX-XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

---

Утверждения Ловмяньского и Данилова страдают серьезными факти­ческими погрешностями. Во-первых, Миллеру не довелось выступить в 1749 г. на торжественном собрании Академии наук. Во-вторых, хотя речь свою он все же произнес в названном году, но произнес ее 23 августа на соединенном Академическом и Историческом собрании (где присутство­вали все профессора Академии и академического Университета), но она не вызвала никакого «негодования среди слушателей». Более того, эта речь была тогда одобрена и разрешена к печати с учетом исправления замечаний, поступивших от президента Академии графа К.Г. Разумов­ского и присутствующих.

Но вместе с тем, в суждениях о Миллере как об ученом, которому принадлежит приоритет в норманском и, следовательно, варяжском воп­росе имеется определенный резон, что видно из наблюдений М.А. Ал­патова, опубликованных после его смерти в 1985 г. Ученый, ведя речь о первом номере «Sammlung russischer Geschichte» (1732) отметил, что журнал «открывается статьей Г.Ф. Миллера о русской летописи», где он «рассказал о варягах, пришедших из Скандинавии...». Как далее под­черкнул Алпатов, «это та самая статья, которую затем прочитает Байер, вследствие чего и возникнет пресловутый варяжский вопрос». Из этих слов видно, что Байер не мог быть родоначаль­ником норманизма, коль мнение о норманстве варягов прозвучало за три года до выхода в свет его статьи «О варягах».

Действительно, Миллер, начав издавать в 1732 г. в «Sammlung rus­sischer Geschichte» извлечения из списка Радзивиловской летописи, со­держащей ПВЛ, предварил их небольшим вступлением, в котором пояс­нил, что не считает имя варягов собственным. Не соглашаясь с теми, кто производит его от древнеготского Warg-Wolf (волк), Миллер настаивал, что варягами в IX-X вв. именовали норманнов, «которые, возможно, так назвали себя при первом прибытии на русский берег, и, тем самым, дали повод тому, что в дальнейшем это слово, из-за незнания северного языка, рассматривалось как имя собственное». При этом он полагал, что боль­шинство варягов происходило из северных стран и особенно из норвеж­ского королевства, что подтверждается, по его мнению, обширными свя­зями Руси с Норвегией в последующие столетия, и о чем так много гово­рит Снорри Стурлуссон (XIII в.). Ученый только не мог понять, как могли «норвежские и древние датские поэты и историки в своих произ­ведениях забыть об этом»34. В примечании к летописи Миллер указал, что на Русь были приглашены три брата «варяжской национальности» - Рюрик, Синеус, Трувор. Во второй части первого тома «Sammlung rus­sischer Geschichte» (1733) историк, публикуя выдержки из Стурлуссона, его свидетельство о женитьбе Ярослава Мудрого на Ингигерде, дочери шведского короля Олофа, Миллер сопроводил уточнением, что он был супругом «варяжской принцессы».

В 1959 г. ученый из ГДР Э.Винтер выступил с идеей, что «основате­лем норманской теории» является И.В. Паус. Паус (Пауз, 1670-1735), выходец из Германии, с осени 1701 г. находился в России. С 1704 г. учи­тельствовал в московской школе пленного шведского пастора Глюка. Впоследствии служил гувернером и секретарем в русских дворянских домах, даже был одним из наставников царевича Алексея Петровича, а с 1725 г. числился в переводчиках при Академии наук. По совету воспитателя царевича барона Г. Гюйссена Паус в Москве обратился к изуче­нию русских летописей, работал с ПВЛ, которую высоко ценил, со Сте­пенной книгой, с Никаноровской летописью. По заказу Миллера пере­вел, причем, с весьма серьезными ошибками на немецкий и латинский языки один из списков Радзивиловской летописи (т. н. Петровский, сде­ланный в 1713 г. в Кенигсберге по распоряжению Петра I, и немецкий перевод которой был опубликован в первом томе «Sammlung russischer Geschichte»). По словам Пауса, он оказал большое влияние на Байера, с которым был близок, как историка. Оставил после себя подробный рас­сказ о возникновении и истории своих литературных работ («Observa-tiones», 1732), на основании которого Винтер пришел к выводу о Паусе как «основателе» норманской теории. Это заключение ученого абсолют­но несостоятельно, но оно хорошо показывает, что норманистские на­строения были широко распространены среди выходцев из Западной Ев­ропы вне всякой связи с Байером.

Глава 2 Родоначальник норманской теории швед Петр Петрей

В науке существует еще одно мнение в отношении времени и места зарождения норманской теории. Согласно которому, ее истинные истоки связаны с эпохой Смутного времени, и что они вызвали в XVII в. в Швеции взрыв интереса к проблеме этноса первых русских князей и появление там трудов, доказывающих, с привлечением многих памятни­ков, составляющих ныне золотой фонд норманизма, что они есть скан­динавы. О существовании подобных разработок в западноевропейской и прежде всего в шведской историографии XVII - начала XVIII вв. отме­чали Г.З. Байер, В.Н. Татищев, В.К. Тредиаковский, А.Л. Шлецер. Из всех исследователей прошлого только норманист А.А. Куник поднимал, начиная с 1844 г., вопрос о предшественниках Байера, но, к сожалению, лишь мимоходом и ограничившись при этом весьма короткими, хотя и верными выводами, по ряду причин оставшимися незамеченными в науке. Во-первых, из-за глубоко укоренившегося в сознании ученых взгляда на Байера как на родоначальника норманской теории. Во-вторых, из-за случайного и во многом поверхностного знакомства с работами действительно первых норманистов, в связи с чем им было придано ошибочное значение, которое не позволяло разглядеть их настоящую суть. Так, сторонники норманизма обращались к ним лишь в качестве примера, как им казалось, широкого бытования в XVII в., а, следова­тельно, и ранее в России и Швеции мнения, что варягами были именно шведы. О зарождении норманской теории в шведской литературе XVII в. говорит, начиная с 1993 г., автор настоящих строк, постоянно приводя тому все новые аргументы и уточняя детали. В современной финско-шведской историографии имеются важные исследования, дающие до­полнительные основания для такого вывода.

А.А. Куник, отрицая за Байером титул родоначальника норманизма, «первым норманистом» признавал шведа Петра Петрея де Ерлезунда, ко­торый, по его словам, «довольно неудачно» заявил о себе в этом качестве в 1615 году. Шведский дипломат и историк Петр Петрей (Пер Перссон) родился в Упсале около 1570 г., умер в Стокгольме в 1622 году. В 1588-1590 гг. учился в гуманитарном лицее имени Юхана III, где изучал исто­рию, теологию, древние языки, естественные науки, и откуда был ис­ключен за плохое поведение. Затем Петрей отправился в Грейсвальд, а оттуда в Марбург, где короткое время (1592-1593) был студентом местно­го университета, откуда был также исключен. В 1595 г. он поступил в личную канцелярию герцога Карла, будущего короля Швеции Карла IX, а в конце 1601 г. был послан в Россию, где пробыл четыре года. Ю.А. Ли­монов, характеризуя Петрея «политическим агентом» Швеции в России, поясняет, что вся его деятельность в Москве была направлена «на сбор информации об отношении русского правительства к шведской короне», а также всевозможных сведений о прошлом и настоящем России. По воз­вращению на родину в конце 1605 г. его заслуги были высоко оценены: он стал одним из доверенных лиц короля Карла IX и получил должность придворного историографа. В последующие годы Петрей, выполняя ряд важных дипломатических поручений, еще несколько раз посещал нашу страну.

Будучи незаурядной личностью, Петрей успешно совмещал роль дипломата и роль «придворного историографа». В 1608 г. он выпустил в свет «Реляцию», представлявшую собой краткий обзор русской истории за 1601-1608 годы. Но самым знаменитым его трудом является «Исто­рия о великом княжестве Московском», опубликованная в 1614-1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. с дополнениями и исправ­лениями на немецком в Лейпциге (в шведском издании изложение со­бытий доведено до 1612 г., в немецком до 1617 г.). При ее написании Петрей широко использовал западноевропейские и русские источники (С. Герберштейна, П. Одерборна, М. Меховского, А. Гваньини. К. Буссова, фрагменты летописей). Причем настолько широко, что исследователи даже усомнились в самобытном характере его сочинения. Так, Н.Г. Устрялов заключал, что Петрей в части о Борисе Годунове и Самозванцах «почти целиком» переписал «Хронику» Буссова. И.И. Смирнов вообще охарактеризовал его «Историю» как компиляцию, целиком основанную на названном памятнике. Такая точка зрения вызвала возражение со сто­роны Ю.А. Лимонова, наоборот, утверждавшего, что «Хроника» Буссова во многом зависит от «Реляции» Петрея. Сегодня финский историк А. Латвакангас говорит, что «История» Петрея «достаточно самостоя­тельна по своей природе», при этом подчеркивая, что, хотя большая часть информации заимствована им из Герберштейна, но она «приобрела актуальную шведскую окраску». М.А. Алпатов, полагая, что одним из самых главных источником Петрея были его личные наблюдения, осо­бо при этом отмечал «устную историческую традицию», с которой тот якобы ознакомился в России.