Александръ Дунаенко - На снегу розовый свет...

• Название: На снегу розовый свет...
• Автор: Александръ Дунаенко
• Издательство: Средне-уральское книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2006
• ISBN: 5-729-0894-9

Немного грустная, лиричная, разбавленная иронией, проза Александра Дунаенко посвящена вечной теме. Его рассказы — о любви и других чувствах, не поддающихся точному определению, но связывающих мужчину и женщину иногда на всю жизнь, а иногда лишь на миг.

---

Глава четвёртая

Выдающийся шпион Гриша долго, и уже в пятый раз, лазил по квартире, где, как он думал, живёт талантливый писатель Пупыркин. А там уже не Пупыркин жил, а Возвышенские, Иван Фёдорович и Екатерина Петровна. Гриша, дурачок, на Возвышенского подумал, что тот и есть Пупыркин. А они, и правда, очень похожи были. Пока Возвышенские в кино ходили, Гриша всё рукопись искал. Никак не мог найти. Все стены обстучал, все кастрюли обнюхал. Он, Гриша, хоть и шпион был, а ведь тоже, человек. Начал нервничать. Для успокоения хотел пару раз в потолок бабахнуть из пистолета, да вспомнил, что не у себя дома.

А тут, как раз, ключ в замке зашуршал: Возвышенцевы из кино пришли. К тому моменту Гриша на паспорт Ивана Фёдоровича наткнулся и узнал, что он жестоко ошибся. Чтобы отомстить, и ничем не выдать себя, он снял свои шпионские трусы лимонного цвета, свернул в комок и подло бросил их посреди спальни.(Гриша маскировался под девушку–туристку).

Потом Гриша вылез через балкон, спрыгнул, хоть и было высоко, съел яд и утопился в ближайшей речке, потому что увидел у книжного магазина очередь: то, жадные до знаний, книголюбы, узнали, что вышла из печати новая книга Пупыркина «Зов тепловоза» и ждали, когда её привезут.

Эпилог

Так провалилась ещё одна операция западной капиталистической разведки. Отчего же распалась семья Возвышенских, истинной причины никто так и не узнал. Свою гнусную тайну шпион Гриша унёс с собой в пучину реки. И, через несколько месяцев, уже сам Иван Фёдорович уверил себя, что на Верочке всегда были именно такие трусы, какие ему показывала, отвергнувшая его, жена.

И именно такого противного, лимонного, цвета.

КАК БЫВАЕТ В ЖИЗНИ

Кабинетик Любы два на три. Люба здесь составляет программу телепередач для местного вещания. За столом напротив сидит упитанный, добродушный, Тлепберген. Большей частью, за его рабочим столом витает дух Тлепбергена. Сам обладатель духа имеет много дел, помимо работы.

Я захожу, знаю, что Люба одна, что она разгадывает кроссворд.

— Почему в жизни так бывает всё время? — спрашивает она, оторвавшись от журнала. — Один человек другого любит, а тот его — нет. А тот — он другого любит.

Люба замужем. У неё ребёнок. Она красива. Её кто–то не любит, а любит простофиля–муж, который ей всё стирает и кормит её из ложечки.

Я включаюсь в разговор: — Да, в жизни всё наоборот, всё шиворот–навыворот, и я сам — очень несчастный человек.

То, что Люба хороша собой, не даёт покоя доблестным мужчинам нашего телерадиокомитета. Я, хоть и не доблестный, но, при виде Любы, меня тоже начинает глодать зловредный червяк тщеславия.

— А не посидеть ли нам за стаканом сухого вина? — небрежно предлагаю я и грустно смотрю в окно на запылённый двор.

Вечером мы пьём вино у Любы. Муж в командировке, сын — у мамы. История Любы: муж хороший, но нелюбимый. А Жора весь наоборот, и даже два раза ударил Любу по щеке, но она без него не может, что ей делать?

Я не знаю. У меня не менее печальная история. Импровизирую (вру): знаем друг друга давно, в ней нет ничего особенного, она меня совсем не понимает. По мере развития повествования мне становится жаль самого себя. Я не плачу только потому, что я мужчина.

Утром мы пьём душистый 36‑й чай из красивых чашечек. Люба в мохнатом халате брызжется на меня водой, выбегая из ванной. Когда я ухожу, она, отряхивая щёткой пыль с моего пиджака, спрашивает меня снова: — А, может, я съезжу к нему, к Жорику? (Жорик сейчас в колхозе на заготовке сена).

Я долго и протяжно целую её в губы. И говорю серьёзно и очень тёплым голосом: — Не надо, Люба. Будь гордой женщиной. Он сам придёт к тебе.

— Правда? — спрашивает Люба.

— Правда, — твёрдо отвечаю ей я.

На улице ветер разносил по тротуару первые осенние листья.

19.09.79 г.

УШЛА И НЕ ВЕРНУЛАСЬ

Это сейчас нашего друга и прекрасного фотографа Славу Лысенко мы с Горбачевским стали по–за глаза называть Мугму. Было время, когда Слава представлял из себя для многих девушек завидную партию: в плечах косая сажень, бицепсы, трицепсы, узкий тазик, полон рот белых зубов. Словом, экипирован был, как самый удачливый серийный убийца. И, к тому же, обладал необходимым для таких дел пунктиком: сторонился, как невинных дев, так и стреляных женщин.

Любя и тех и других тайно и безнадежно, в решительный момент Слава позорно не являлся на свидание. Выставлял за дверь из своей квартиры засидевшуюся гостью, даже если за окном бушевала гроза, или рыскали по улицам, сбежавшие из зоопарка, огромные полосатые тигры.

Он как–то не догадывался, что ли, что… Да, нет… Он, наверное, чувствовал, что внутри него сидит этот самый маньяк. И, насколько у него хватало сил, старался в себе преодолеть эту подспудную тягу к нетрадиционному любовному сближению.

Ни жизнь, ни время на месте не стоят. Все друзья Славика (и мы в том числе) давно переженились, а он всё в мечтах, да с ночными кошмарами наедине. Скатывался к заскорузлому, закоренелому холостячеству. Думается, маньяк с него всё–таки не получился бы. Для этого нужно обладать способностью легко, обаятельно делать первый шаг к своей будущей жертве. Слава этого шага не мог сделать никогда. Если делал, то спотыкался. Легко не получалось. Разве будет жертва относиться всерьёз к такому неумехе?

Есть холостяки, которых женить уже невозможно никогда. Как и во что они там сублимируются — это их личное дело, но, в любом случае, холостячество — явление ненормальное. Чтобы способствовать установлению всеобщей гармонии в мире, мужчина должен, обязан рано или поздно преклонить перед женщиной колени, а лучше — сразу лечь к ней под пятку. Всё равно этим кончится. Пытаться сопротивляться — себе же во вред. Мужчина умирает раньше, чем женщина, но, без женщины, холостяком, он ещё раньше отбрасывает коньки. Каким–то странным образом женская пяточка продлевает короткий век мужчины.

Нашему Славику было уже за тридцать. Он занимался гимнастикой, бегом. Раз в год выходил на марафонскую дистанцию. Со стороны нас, людей женатых, это всё походило на попытки отвлечься от классовой борьбы с проклятыми женщинами. Всё равно, ни один марафонец на этом свете долго не пробегает, если вовремя не женится. Но втолковать упёртому Славику очевидные истины не представлялось возможным. Он уже привык быть женатым на самом себе и от всяких разговоров на матримониальные темы только раздражался.

Случайность, почти фантастическая, чуть не перевернула судьбу нашего Славика.

На заводе «Актюбрентген» организовали службу знакомств. Они там всегда начинали всё первыми, и, как только компартия приказала долго жить, группа энтузиастов взялась за компьютерное сватовство. Ясное дело, что при партии, да при Союзе до таких развратов никого бы не допустили.

На завод посыпались заявки. По городу загремели первые свадьбы на основе компьютерной комплектации семей. Техническая революция грозила слиянием с революцией сексуальной, и собесы трепетали в страхе от грядущего демографического взрыва.

Мы с Горбачевским тайком сдали в рентгеновский компьютер Славкины параметры. Вплоть до прядки волос. До анализов на кровь и гельминты. Великое дело — дружба. Она вот так вот и проверяется. Скажите: а вы могли бы у друга, даже во имя его предполагаемого блага, украсть то, чего он сам старается никому не показывать, и отнести в баклабораторию? Это вам не папку с чертежами из сейфа Мюллера умыкнуть…

Ответ просили прислать посредникам, то есть мне и Горбачевскому.

От фирмы пришло письмо с печатью. Нам оно показалось несколько странным. Сваты–сводники, вместо прекрасно совместимой с нашим другом невесты, предлагали японскую куклу. Биоробота «Идеальная жена». Получили прямо из Японии, пару недель назад, в порядке шефской помощи. Единственный в мире экземпляр. Актюбрентгеновские похабники рекомендовали сдать её нашему Славику в бессрочный прокат. Так сказать, для испытаний. От нас требовалось только одно: наблюдать за парой и периодически присылать отчёты. Далее следовало краткое описание конструкции: от человека не отличается ничем. Обучена русскому языку. Сдержанна. Воспитана. Сориентирована на преданность владельцу. Запрограммирована выполнять любые команды, кроме тех, что могут привести к разрушению аппарата. Не бить. Не подвергать длительному воздействию прямых солнечных лучей, боится сырости, ну, и т. д.

Горбачевский сразу вспылил, завозмущался: Славик всё–таки друг, а не зверёк какой–нибудь подопытный. А потом успокоился: наш холостячёк всё равно её сломает. Так уж лучше пусть мёртвая машинка сгорит, чем живой человек. Горбачевский согласился. Я — тем более. Мне — лишь бы посмеяться.