Александръ Дунаенко - На снегу розовый свет...

• Название: На снегу розовый свет...
• Автор: Александръ Дунаенко
• Издательство: Средне-уральское книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2006
• ISBN: 5-729-0894-9

Немного грустная, лиричная, разбавленная иронией, проза Александра Дунаенко посвящена вечной теме. Его рассказы — о любви и других чувствах, не поддающихся точному определению, но связывающих мужчину и женщину иногда на всю жизнь, а иногда лишь на миг.

---

Правда, это только казалось, что делает он это, не глядя, зачерпнув, сколько придётся, из кармана своих треников. Борюсик всегда деньгам вёл строгий учёт.

На операционном столе анестезиолог что–то не так ему впрыснул. Случился шок. Спазм. Срочно Борюсику прорезали в горле дырку, вставили трубочку, чтобы он мог дышать. До почек так дело и не дошло. Решили подождать до лучших времён. Но они так и не наступили. У Борюсика, ни с того ни с сего, обнаружилось двустороннее воспаление лёгких. А потом и почки, которые собирались лечить, стали отказывать.

Тоня… Мы с Тоней приходили его навещать. Заходила в палату Тоня, я оставался в коридоре, с телохранителями.

Как–то он попросил, чтобы к нему зашёл я. Он спросил Тоню — он с тобой?.. Этот твой… Журналюга…

И попросил, чтобы я к нему зашёл.

На кровати под тонкой простынёй лежал Борька Мерзликин. Миллионер. Которому было сейчас очень плохо, и даже его миллионы ничем не могли ему помочь.

Борька похудел, лицо его было серым, и он совсем не смотрел на меня. Казалось, что он даже не обратил внимания на моё появление. Он смотрел куда–то в сторону и с усилием о чём–то думал.

— Привет, Боря, — сказал я… — Как ты?..

Борюсик молчал, додумывая тяжёлую свою думу.

Не поворачивая ко мне головы, ответил: — Холодно…

Между нами зависла пауза, которая длилась несколько минут.

— Ты её ебал?.. — наконец изменившимся, хриплым голосом спросил Борюсик.

— Кого? — в ответ переспросил Борьку я. Потом добавил: — Нет… Ты же знаешь что это исключено.

— Я знаю — ебал — опять просипел Борюсик.

Он мог спросить по–другому, но в языке депутатов и бизнесменов не бывает других слов.

Они все — друзья по бизнесу, гольфу, избирательным кампаниям, полицейские чины, братки и крышеватели пришли потом к Борюсику на похороны. Произносили на фене красивые слова.

Тоня плакала. Совершенно искренне упала на полированный гроб, обнимала его, говорила какие–то безумные слова.

Почти предел мечтаний каждого мужчины: «Чтобы были друзья, да жена, чтоб упала на гроб…». В конце жизненного пути должно быть именно так. Вне зависимости от того, длинный этот путь получился, или короткий.

Потом, по прошествии нескольких дней, с молодой ещё вдовой мы сидели в квартире, где я прожил вместе с Тоней такое странное время. Я был евнухом в гареме султана. В гареме, который состоял из одной женщины. Евнухом, который не был ни рабом, ни слугой. Так — пальма в кадке с землёй.

Мы сидели с Тоней, и я хотел с ней поговорить. Суть моего разговора была в следующем: Борюсика нет, и оставаться мне с Тоней в своём прежнем качестве не имеет дальнейшего смысла. Ведь договаривался о своей такой жизни я с Борюсиком, а не с ней.

Теперь я могу уйти. И я хочу уйти.

Тоня молодая, привлекательная женщина. Теперь ещё — владелица огромного состояния.

После того, как пройдёт положенный по приличиям срок, она может найти себе достойную партию и снова выйти замуж.

Нет, обо мне речи и быть не может — я в этих смыслах уже пожизненно бесперспективен.

Да и потом — ведь нас ничего не связывает. Даже обыкновенного греха не случилось.

И не случится никогда, уж тут, как ни напрягайся.

А для того, чтобы людям вместе жить, грех обязательно нужен.

Тоня слушала, тыкая пальцами в игрушку на мобильном телефоне. Когда я закончил, она подняла голову и посмотрела на меня мокрыми глазами.

— Да, конечно, — сказала она, — о чём тут разговаривать — ты свободен. Никто тебя удерживать и не собирается.

Иди в свою, честно заработанную, отдельную квартиру и живи там, как хочешь.

Я, конечно, ожидал, что могут быть слёзы. Как–никак, но я чувствовал, что, несмотря на моё увечье, Тоня ко мне более чем неравнодушна.

Уходить я, правда, собирался всерьёз, но мне хотелось, чтобы меня поуговаривали остаться, не отпускали сразу.

А меня отпустили.

К Тоне у меня был один вопрос. Так, мелочь. Но всё же было интересно. — Тоня, — спросил я, тебе не трудно будет ответить… Ты будешь смеяться, но всё же…

Вот ты ночью приходила ко мне в спальню… На тебе ничего не было, только маленький треугольник из ткани… На чём он держался? Клей, да?..

— Нет, не клей, сквозь слёзы усмехнулась–таки моя бывшая почти сожительница, — но пусть это останется моей маленькой тайной…

На том и расстались.

Я стал жить в небольшой однокомнатной квартире в двенадцатиэтажном доме на пересечении улиц Абулхаирхана и Алии Молдагуловой. В городе, в котором родился и вырос и который всегда любил какой–то ненормальной любовью. Я слишком был к нему привязан.

Если чего–то или кого–то очень любишь — то обязательно потеряешь.

Нельзя ничего любить очень сильно. Этим самым мы закладываем программу уничтожения предмета нашей любви.

Вот я и допрыгался.

Мне пришлось покинуть улицы, с которых делал репортажи, которые любил фотографировать в дождь и в лучах закатного солнца, улицы, про которые я сочинял стихи…

В этот город, знакомый до слёз я вернулся тогда, когда он оказался уже не нужен мне для простой человеческой жизни.

Но карма человеческая устроена так, что, в конце концов, исполняются все наши желания.

Знать бы наперёд все причудливые сценарии их исполнения…

И вот живу я, значит, в полном уединении. И провожу свой пожизненный досуг в сытости и праздности. Интернет, телевизор, прогулки по городу.

Меня даже не тянуло ни с кем общаться. Кроме, разумеется, моих виртуальных друзей в Интернете.

И вот как–то сижу у себя дома на диванчике, смотрю по телевизору, как наш российский политический лидер целует во все места Уго Чавеса, как тут раздаётся звонок в дверь.

И кто бы это мог быть? Гостей я не ожидал. Про моё новоё местожительство и не знал никто.

Пошёл открывать.

Смотрю в глазок — женщина какая–то стоит симпатичная. Но уже в годах. Где–то — не побоюсь подумать — моих лет…

И чего же этой старушенции от меня надо?..

Открываю дверь: — Чего, мол, вам угодно?

— Здесь живёт, — спрашивает женщина, — и называет имя моё и фамилию.

Отпираться я не стал. — Да, говорю, — он живёт здесь. И даже более того — стоит он сейчас перед вами собственной персоной. Дальше–то что?

— Саша, Это ты? — опять спрашивает меня эта пожилая женщина и лицом светлеет, видимо, кого–то во мне узнавая.

— Да, говорю, — я — Саша. Александр Иванович, если угодно.

Женщине этой было очень угодно, что я Саша. На то, что я ещё к тому же и Александр Иванович, она почему–то даже и внимания не обратила.

— А я — Оля. Оля Романюк, помнишь? 10‑й «б», восьмая школа…

Господи! Оля! Оленька!..

Как же я мог её не узнать!

Ведь что делают с человеком годы проклятые!

— Ой, говорю, Оля! Здравствуй! А я думаю — каким ветром занесло ко мне такую интересную женщину.

Слушай, а ты почти не изменилась. Ну, может быть, самую малость… повзрослела…

А я как раз про тебя недавно вспоминал. Как мы с тобой целовались… учились целоваться…

Да, проходи, пожалуйста, чего мы тут, как дураки, встали в дверях.

Я пропускаю эту женщину, которая назвалась моей Олей, в квартиру.

Да… Оля… Оленька Романюк. Конечно, помню. Такое не забывается. Если бы не расстались тогда — Оленька переехала с родителями в другой город — то быть бы мне отцом в пятнадцать лет…

Как я тогда переживал!

Да, это она… Конечно, она, Оленька Романюк. Самая красивая девочка в классе. И самая умная.

Это потом осталось у меня на всю жизнь: я испытывал любовь и половое влечение только к красивым и умным женщинам. Большая часть моего высшего образования — от них.

Я достал из своего потайного шкапчика бутылку «Каберне»: — Садись, Оленька, рассказывай!..

Всё–таки — как ты меня нашла?

Вопрос, конечно, совершенно праздный — где можно спрятаться от людей в XXI веке?

Сайт «Одноклассники», чего тут уж сильно гадать, напрягаться.

Оленька сейчас одна. С мужем не сложилось. Дети выросли, разъехались, у всех свои семьи. Оленька в Интернете узнала обо мне, как ей показалось, почти все: адрес, одинокое моё семейное положение. Ещё сейчас своими глазами увидела — жив, здоров. Заходила в ванную, руки помыть — никаких женских вещей, приличных для этого места, не заметила.

Ох, Оленька, Оленька… Уж лучше бы они были…

Беседа получилась лёгкой и непринуждённой. Поговорили обо всех. Всех вспомнили. И Таньку Огневу, и Сашку Кенбаева. Конечно, и про нас. Как ходили смотреть оперу «Риголетто» — к нам приезжали московские артисты, — как вдвоём уезжали за город кататься на лыжах.

Как зимой нам нужно было целоваться, а на холоде это не только вредно, но и почти невозможно. И я попросился у сторожа пустить нас в новый пятиэтажный дом, который на–днях должны были заселять — там уже включили отопление.