Анатолий Афанасьев - Привет, Афиноген

• Название: Привет, Афиноген
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: «Современник»
• Жанр: Проза
• Год: 1979

«Привет, Афиноген» писателя Анатолия Афанасьева — остросовременный «городской» роман.

Его герои — работники большого подмосковного предприятия, которые живут ожиданием реформы — реорганизации одного из отделов НИИ, увольнения по возрасту руководителя отстающего отдела.

Главная идея повествования — и в наше бурное время эпохи научно-технической революции, в сложных переплетениях производства и науки, главной и нетленной ценностью остается советский человек, его нравственность, его устремленность и творческая энергия.

В романе автор создает полнокровные, живые образы наших современников.

---

— Натка, Натка! Все–таки я точно права, это из–за той женщины в зеленом парике. Помнишь, я тебе ее показывала…

8

В среду отдел Карнаухова с утра напоминал не учреждение, где люди работают, а скорее большую коммунальную квартиру, озабоченную неким событием, затрагивающим судьбу каждого жильца. Слух об уходе Николая Егоровича на пенсию, доселе вяло обсуждавшийся как возможная, но неопределенная во времени перспектива, приобрел реальность в связи с вызовом Карнаухова к директору. Недоброжелатели во главе с Клавдией Серафимовной Стукалиной, так и не простившей Карнаухову двурушничества в истории с курильщиками, откровенно радовались, не таясь обсуждали возможных новых кандидатов на пост начальника отдела. Сторонники Карнаухова, каковых было немало, в основном из числа людей, проработавших в отделе не один год, толпились в коридоре или в местах, отведенных для курения, почти не разговаривали, вздыхали и понимающе кивали друг другу. Равнодушные — те, кому было все равно, кто станет заведующим, — охваченные общим волнением, переходили от группы к группе, отпускали колкие шуточки и попросту наслаждались как бы кем–то свыше санкционированной возможностью побездельничать. Были и такие, как Виктор Да- видюк, который делал вид, что ничего вокруг не происходит, и, бросая вызов коллективу, не отрываясь строчил за столом обычную свою тягомотину. Так или иначе, вопрос о скорой смене заведующего всех волновал и всех касался. Отдел, выбитый из обычного рабочего ритма, кипел и выплескивал возбуждение на другие этажи.

Николай Егорович собрал у себя в кабинете начальников групп и, как ни в чем не бывало, дотошно обсуждал и утрясал с ними квартальные планы. Вид у него был несколько помятый и усталый, что дало Стукали- ной основание ехидно заметить: «Наш–то, видать, запил с горя!»

Карнаухов неожиданно публично распек Инну Борисовну, отвечавшую за своевременное составление сводки по показателям группы «С». Раньше он никогда себе этого не позволял. Инна Борисовна до того напугалась, что на требование объяснить, почему сдача сводки задержана на три недели, ответила невразумительно: «Фролкин постоянно занимает телефон. Нельзя никуда дозвониться!»

Этот наивный ответ вызвал сочувственные смешки. Инна Борисовна залилась краской и выскочила из кабинета. Стукалиной, в этот день без устали бродившей из конца в конец этажа, она сообщила, что шеф наплевал на все правила приличия и набрасывается на сотрудников, как император на своих рабов.

— Ничего, — успокоила ее Клавдия Серафимовна, — теперь недолго ему буйствовать и куражиться. Укорот ему скоро выходит.

Перед самым обедом случилось маленькое событие, убедившее всех, что тучи над Карнауховым сгущаются. В кабинет позвонил Кремнев и осведомился, где находится Сухомятин. Георгий Данилович присутствовал на совещании и, сообразив, что его разыскивает начальник отделения, нацелился принять трубку из рук Карнаухова, но тот резко бросил ему: «Сидите!» — трубку не дал и при этом чуть ли не толкнул в грудь. Он сам ответил Кремневу:

— Юрий Андреевич, у нас идет производственное совещание. Присутствие Сухомятина необходимо… Да, он зайдет к вам попозже.

В течение следующего часа Сухомятин сидел как на иголках, ловя на себе иронические взгляды товарищей. Он до того извертелся, что Карнаухов вынужден был его спросить:

— Вам нездоровится, Георгий Данилович? Что с вами?

Сухомятин извинился и заверил, что с ним все в порядке. Про себя он думал: «Эх, Карнаухов! Ведь у тебя это агония. Это мне тебя надо спрашивать про здоровье. Отдел–то скорее всего я у тебя приму. А если нет? Если и на этот раз меня обойдут?» Дома Сухомя- тнн давно «просчитал» всех возможных кандидатов из числа замов, начальников групп и даже заведующих другими отделами. По всему выходило, его шансы предпочтительнее. Объективно предпочтительнее да плюс доброе расположение товарища Кремнева, рекомендация которого, конечно, сыграет не последнюю роль. Может быть, этот звонок и был для него сигналом. Сухомятин испытывал утомительное чувство раздвоенности: должность заведующего не слишком привлекала его — она давала ему лишние сорок рублей в месяц, мнимую самостоятельность (в том, чтб самостоятельность мнимая, Сухомятин не сомневался, он хорошо освоил структуру отношений в их институте), с другой стороны, на его плечи ложилась вся тяжесть ответственности за работу отдела. При всем при том он чувствовал, если его не назначат на эту малопривлекательную должность, он будет огорчен и подавлен, как никогда прежде. Его давно не манила ни сладость пусть иллюзорной власти над людьми, ни другие преимущества руководящего положения — слишком много раз он убеждал себя в суетности подобных преимуществ. Ему необходима была какая–то перемена, весь организм его — нервы, ум — настойчиво требовал движения, какого угодно — вверх, в сторону, — но обязательно движения. Сухомятин не мог больше торчать на одном месте раз и навсегда воткнутым в землю сучком. Эта отупляющая неподвижность наводила его на пустые и вредные размышления.

В просторный кабинет Кремнева, где прежде всего в глаза бросалась пуританская антимодерная строгость обстановки, он вошел взбудораженный и полный предчувствий.

— Как кончилось совещание? — поинтересовался Юрий Андреевич.

Сухомятин помедлил, пытаясь уловить, чего ждет от пего Кремнев. Он не был подхалимом и никогда сознательно никому не угождал, однако исподволь в нем вырабатывалось убеждение: начальству лучше говорить то, что оно желает услышать, особенно когда речь не идет о принципиальных вопросах.

— Кончилось, Юрий Андреевич, так же, как и нача* лось — ничем. Попереливали из пустого в порожнее и разбрелись. Мне кажется, на подобных совещаниях следует устанавливать регламент, как на партсобраниях, чтобы каждый не лез во что горазд. У нас ведь как: стоит человеку открыть рот — он столько нагородит, столько сторон разных затронет, что уже невозможно отличить, где главное, где второстепенное. Старинная русская привычка к краснобайству хороша в застольях, никак не на деловых совещаниях.

— Георгий Данилович, вы проговорили ровно три минуты. Однако вы правы, правы… Думаю, немаловажно, кто проводит подобные совещания.

— Конечно, конечно.

Сухомятин смущенно склонил голову, напрягся. Вот оно.

— Вам не кажется, что Карнаухов в последнее время излишне медлителен, несколько как бы начал уставать? Не будем закрывать глаза на его возраст, пенсионный возраст.

Сухомятин хмыкнул неопределенное: «Да-с».

— Это было бы его личным делом, если бы не показатели. А они в упадке. Вы, заместитель Карнаухова, не хуже меня понимаете: отдел часто пробуксовывает. В чем причина? Да, да, ответьте. В чем, по–вашему, причина?

Георгий Данилович теперь отлично понял, какого ответа ждет от него Кремнев. Понимал он и другое — вряд ли Карнаухов виноват в плохой работе целого коллектива. Было время, когда этот же самый отдел, почти с теми же работниками, под тем же руководством числили в передовых… Что–то изменилось — но где, в чем? В первую очередь изменились требования, вырос, расширился институт. Скорости, пригодные года три–четыре назад, нынче оборачивались черепашьим шагом.

Качество разработок не соответствовало больше уровню даже не института, нет, а какому–то другому, осязаемому пока лишь на бумаге уровню. На окрепшем и разветвившемся предприятии появились службы, которые запараллеливали функции отдела, но не подчинялись Карнаухову. Подавая свои прогнозы, не всегда совпадавшие с прогнозами отдела, они, тем самым, вставляли им палки в колеса, создавая видимость неразберихи. Прибрать эти службы к рукам Карнаухову не удалось и не могло удаться по той простой причине, что, существуя реально при других отделах, они никак не именовались в штатных ведомостях, в отчетности, представляя собой нечто похожее на доходные прикладные промыслы, которые расчетливый председатель создает у себя в хозяйстве.

Было еще множество нюансов, объяснять которые не имело смысла, потому что Кремнев не мог их не знать и не учитывать. Спрашивая «в чем причина?», он надеялся услышать короткий и исчерпывающий ответ: «Причина в слабом руководстве отделом, а именно в халатности Николая Егоровича Карнаухова».

Мог так ответить опытный и предусмотрительный Сухомятин? Мог, разумеется. Было бы это честно? А какая, в сущности, разница, если сама постановка вопроса некорректна. Высшие инстанции решили отправить Карнаухова на пенсию и обратились к нему, заместителю заведующего, за поддержкой. Хотя вполне могли бы обойтись и без него. Закон–то на их стороне.

И все–таки что–то мешало Сухомятину без лишних проволочек назвать фамилию своего заведующего. Слишком все это походило на вызов свидетеля в суд. «Знаете виновника?» — спрашивает следователь. Ответов два: «да» или «нет». Сухомятин напрягся и придумал третий: «Виновника не знаю, но предположить могу». В кабинете Юрия Андреевича ответ прозвучал в несколько иной форме: