Андрей Зберовский - Сократ и афинская демократия

• Название: Сократ и афинская демократия
• Автор: Андрей Зберовский
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94617-096-3

Монография представляет собой социально-философское исследование причин конфликта афинского демократического общества V века до н. э. и знаменитого философа Сократа.

В ней преодолевается однобокое восприятие Сократа как выдающегося философа-этика, рассматривается общественно-политическая составляющая деятельности и мировоззрения этого выдающегося афинского мыслителя.

Прежде всего идеологическая направленность многих его идей и рассуждений, соотносимость или несоотносимоть их как с господствующей идеологией правящего в демократических Афинах демоса, так и с оппозиционной идеологией средних и зажиточных страт афинского общества.

Книга будет интересна не только специалистам по социальной философии, истории философии и антиковедению, но и самому широкому кругу читателей, интересующихся личностью выдающегося афинского философа Сократа.

---

Несомненно, что во всей этой концепции слышны отголоски личного жизненного опыта самого Ксенофонта. Будучи посвященным в тайны добродетели самим Сократом, он показался богам подходящим кандидатом на наделение его особыми управленческими талантами. Это Ксенофонт впоследствии демонстрировал всю свою жизнь, начиная от выдвижения в лидеры «десяти тысяч» наемников во время «Анабасиса» и заканчивая длительным нахождением вблизи спартанского царя Агесилая Великого.

Однако, поскольку «Домострой» самым тесным образом связан с личностью Сократа, а процитированный выше пассаж является как бы логическим завершением общения Исхомаха (то есть собственно самого Ксенофонта) и Сократа, то выходит, что Сократ как бы логически подвел своего собеседника к данному выводу о том, что в научении главное — божественный дар. А главным в Афинах по своевременному диагностированию и пробуждению этого самого божественного дара управления людьми методом маевтики, как мы помним, объявлял себя как раз Сократ. Вот и получается: Сократ по сути объявлял себя чуть ли не тем человеком, кто благодаря даймону знал волю божества, и потому имел особые права на создание в Афинах нового поколения политической элиты!

Судя по всему, именно за этим самым миропомазанием на власть и шли к Сократу такие наиболее амбициозные афинские юноши, как Алкивиад, Критий и Хармид. Ведь, получая от Сократа навыки профессионального ведения дискуссий и составления речей, они прекрасно знали то, о чем во всей Элладе говорили софисты Протагор и Горгий: «Способность убеждать словом составляет величайшее благо и дает людям как свободу, так равно и власть над другими людьми, каждому в своем городе» [36].

Идея Сократа о неавторитетности тех политиков, что оказались неспособны передать свои навыки управления даже своим детям, на практике легко превращалась в право молодых и амбициозных критиковать и даже высмеивать политических лидеров имеющихся. Так, по сообщению Ксенофонта, у Алкивиада, когда он уже был в возрасте примерно двадцати лет и уже год–два общался с Сократом, состоялся следующий разговор с Периклом:

«— Скажи мне, Перикл, — начал Алкивиад, — не мог ли ты мне объяснить, что такое закон?

— Конечно, — ответил Перикл. — Законы — это все то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать, а чего не следует.

— Какой же мыслью народ при этом руководствуется — хорошее сделать или дурное? — спросил Алкивиад.

— Хорошее, клянусь Зевсом, мой мальчик, — отвечал Перикл, — конечно, не дурное.

— А если не народ, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, — это что? — уточнил Алкивиад.

— Все, — отвечал Перикл, — что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется законом.

— Так если и тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон? — снова уточняет Алкивиад.

— Да, — отвечал Перикл, — все что пишет тиран, пока власть в его руках, и это называется законом.

— А насилие и беззаконие, — спрашивает Алкивиад, — что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?

— Мне кажется, да, — сказал Перикл.

— Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие? — спрашивает Алкивиад.

— Мне кажется, да, — отвечал Перикл, — я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивши граждан, есть закон.

— А все то, что пишет меньшинство, не убедивши большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны? — продолжил Алкивиад.

— Мне кажется, — отвечал Перикл, — все, что кто–нибудь заставляет кого- нибудь делать, не убедивши, — все равно, пишет он это или нет, — будет скорее насилие, чем закон.

— Значит, и то, что пишет весь народ, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, а не убедивши их, будет скорее насилие, чем закон? — подлавливает его Алкивиад.

— Да, Алкивиад, — отвечает Перикл, — уже уловивший, в какую сторону разворачивает диалог Алкивиад, — и мы в твои годы мастера были на такие штуки, которыми, по–видимому, занят теперь и ты.

А Алкивиад на это сказал: Ах, если бы, Перикл, я был с тобою в то время, когда ты превосходил самого себя в этом искусстве» [37].

В данном пассаже отчетливо просматривается и сократовская критика необразованного большинства, которое как тиран заставляет жить по придуманным им законам людей состоятельных, и критика Перикла как политика, который состоит в услужении пользующегося властью демоса, явно не задумывающегося о том, что же такое закон, тиранящего состоятельное меньшинство, и даже не видящего необходимость убеждать его в правомерности тех или иных решений Народного собрания. А за всем этим видно и то неуважение Алкивиада к таким предшествующим ему нынешним политикам, что, как Перикл, так легко идут за колеблющимся то туда, то сюда необразованным большинством.

В своих «Воспоминаниях о Сократе» Ксенофонт писал: «Удивительным кажется мне также и то, что некоторые поверили, будто Сократ развращает молодежь — Сократ, который больше всех на свете обладал воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, совершенно легко имел все в достаточном для него количестве» [38]. Однако, читая многие сократические диалоги, можно удивляться только удивлению самого Ксенофонта. Безусловно, Сократ учил воздержанности в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, к умеренности и во многих других потребностях. И тем не менее, привносимое Сократом в сознание своих наиболее амбициозных учеников ощущение их избранности и предопределенности политического успеха, с нашей точки зрения, иначе как развращенностью назвать трудно.

В платоновском «Евтидеме», описывающем события 408–405 годов до н. э., Сократ знакомит молодого Клиния с двумя приезжими софистами, братьями Евтидемом и Дионисодором. По просьбе Сократа они демонстрируют свою ловкость в словесных перепалках и спустя какое–то время полностью запутывают и Клиния и его друзей. После этого начинаются обиды тех присутствующих, которые хоть и не согласны с оценками софистов, тем не менее не могут вести диалог с ними на равных и потому оценивают их деятельность по научению искусству красноречия и управления обществом как вредоносную, как уничтожение и порчу юношества. Заступаясь за софистов, Сократ говорит возмущенным афинянам следующее:

«Ктесипп, мне кажется, нам надо принять от наших гостей (софистов — прим. автора) их речи, коль скоро они желают их нам подарить, и мы не должны спорить с ними из–за их имен (имен, то есть определений — прим. автора). Если им дано так губить людей, что из дурных и неразумных они могут сделать достойных и благоразумных, то сами ли они изобрели это или от кого другого научились такому уничтожению и порче, с помощью которых они, разрушив скверного человека, воскрешают его хорошим, если они это умеют (а ведь ясно, что умеют: они заявили, что их недавно обретенное искусство как раз и состоит в том, чтобы делать дурных людей хорошими), то давайте уступим им в этом: пусть они погубят нам мальчика и сделают его разумным, а также всех нас. Если же вы, молодые, боитесь, то пусть опасность коснется меня, как это бывает с карийцами; ведь, поскольку я стар, я готов рискнуть и предоставить себя нашему Дионисодору как колхидской Медее. Пусть он погубит меня и, если хочет, сварит живьем и сделает другое что–либо со мной по желанию, лишь бы я только стал хорошим» [39]. А после этих слов Сократа устыженная молодежь говорит, что она ничего не боится и готова сама подвергнуться софистической экзекуции.

В этом платоновском диалоге «Евтидем» важно даже не то, что Сократ открыто предлагает афинским юношам пойти на некую порчу к заезжим иностранцам–софистам, а то, что в ходе полемики Сократ несколько раз подчеркивает свою мысль, что афинским юношам, раз они хотят чему–то научиться, следует обязательно измениться, стать другими [40]. И эти советы Сократа юношам легко идти на изменение тех своих ментальных подходов, что вырабатывались в них семьей, гимнасиями и палестрами, всем афинским обществом в целом, так же не могли не восприниматься его современниками (тем более во время тяжелейшей Пелопоннесской войны) иначе как развращение молодежи, превращение их в таких ментально и идеологически других, что могли становиться опасными для того политического строя их отцов, что являлся демократическим.