Андрей Зберовский - Сократ и афинская демократия

• Название: Сократ и афинская демократия
• Автор: Андрей Зберовский
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94617-096-3

Монография представляет собой социально-философское исследование причин конфликта афинского демократического общества V века до н. э. и знаменитого философа Сократа.

В ней преодолевается однобокое восприятие Сократа как выдающегося философа-этика, рассматривается общественно-политическая составляющая деятельности и мировоззрения этого выдающегося афинского мыслителя.

Прежде всего идеологическая направленность многих его идей и рассуждений, соотносимость или несоотносимоть их как с господствующей идеологией правящего в демократических Афинах демоса, так и с оппозиционной идеологией средних и зажиточных страт афинского общества.

Книга будет интересна не только специалистам по социальной философии, истории философии и антиковедению, но и самому широкому кругу читателей, интересующихся личностью выдающегося афинского философа Сократа.

---

«Пир» Платона — описание уже совсем другой вечеринки–симпосиума, происходил, в отличие от «Пира» Ксенофонта, совсем в другое время и совсем в другом составе. «Пир» Ксенофонта описывает пирушку в доме богача Каллия, «Пир» Платона в доме афинского трагика Агафона. У Каллия присутствуют его любимец Автолик с отцом Ликоном, Сократ с учениками Критобулом, Гермогеном, Антисфеном, Хармидом, шут Филипп, кочующая театральная труппа, состоящая из сиракузянина, флейтистки, танцовщицы и мальчика- кифариста. У Агафона — Аристофан, Сократ с другом Аристодемом, Павсаний, Эриксимах.

Как и в «Пире» Ксенофонта, формально тема обсуждения — Любовь и Эрос. Однако, поскольку Платон сводит в одном месте и в одно время сразу двух непримиримых врагов — и Сократа, и Аристофана, было бы странно, если бы диалог носил сугубо отвлеченный характер. И Платон полностью оправдывает ожидания читателей: все то, о чем говорится в его «Пиру», имеет самое прямое отношение и к Аристофану, и к Сократу.

Но прежде чем начать цитировать Платона, следует сразу оговориться: «Пир» Платона был написан уже после смерти Аристофана, приблизительно между 480 и 470 годами до н. э. Платону было уже около пятидесяти лет, по меркам античного мира, это был уже взрослый человек, приближающийся к старости и обязанный вести себя величественно и спокойно. Горечь утраты Учителя за прошедшие с момента казни двадцать–тридцать лет уже в определенной мере ослабела, и потому Платон, в отсутствие и Сократа, и Аристофана, уже может совершенно произвольно оперировать своим литературным материалом, не боясь попасть под шквал критики с чьей–либо стороны. И вот здесь, в своей обычной непринужденной манере Платон производит то, от чего Аристофан, будучи живым, пришел бы в ужас: он вкладывает ему в уста то, что выгодно ложится на жизненый путь Сократа и противоречит взглядам самого Аристофана.

Напомним, что главной темой «Пира» Платона, так же, как и Ксенофонта, является любовь, олицетворенная греческим Эротом. И вот один из персонажей диалога, Павсаний, выступая, заявляет, что так же, как и Афродит — две, так и Эротов тоже два, небесный и пошлый. По его словам, пошлый Эрот — это как раз та самая любовь, которой любят люди заурядные. А такие люди любят, во- первых, женщин не меньше, чем юношей, а во–вторых, любят своих любимых больше ради их тела, а не души, и, наконец, любят они тех, кто поглупее, заботясь только об удовлетворении своей похоти и не задумываясь, прекрасно ли это. Вот почему они и способны на что угодно — на хорошее и на дурное в одинаковой степени… А вот более мудрые мужчины любят только юношей, а не женщин, и только уже взрослеющих и только тех, в которых уже угадывается разумность. Причем, лучше любить открыто, чем тайно, юношей достойных и благородных, хотя бы они были и не так хороши собой [39].

При этом Павсаний делает очень интересную оговорку: «В Ионии и во многих других местах, где правят варвары, отдаваться поклоннику считается предосудительным. Ведь варварам, из–за их тиранического строя, и в философии и в телесных упражнениях видится что–то предосудительное. Тамошним правителям, я полагаю, просто невыгодно, чтобы у их подданых рождались высокие помыслы и укреплялись помыслы и союзы, чему, наряду со всеми другими условиями, очень способствует та любовь (между мужчинами), о которой идет речь. На собственном опыте узнали это и здешние тираны: ведь любовь Аристогитона и окрепшая привязанность к нему Гармодия положила конец их владычеству. Таким образом, в тех государствах, где отдаваться поклоннику считается предосудительным, это мнение установилось из–за порочности тех, кто его придерживается, то есть своекорыстных правителей и малодушных подданных» [40].

Сразу за Павсанием восхвалять Эрота должен был Аристофан, но, по словам Платона, то ли от пресыщения, то ли от чего другого на него напала икота, так что он не смог держать речь и был вынужден передать слова своему ближайшему соседу Эриксимаху. В итоге его икота прошла только после того как он, по совету врача Эриксимаха, пощекотал себе в носу и несколько раз чихнул [41].

И вот тут необходимо сделать важное замечание. Представляется, что будь бы к моменту написания «Пира» Аристофан жив, от того, что сказал Павсаний, на него не только бы напала икота, но и он явно бы устроил всем присутствующим большой скандал, а возможно, даже и подал на них в суд. И все это потому, что во многих своих комедиях, последовательно играя роль сурового ревнителя прошлых нравов отцов и дедов, Аристофан очень жестко издевался над распространившимся в V веке до н. э. гомосексуализмом, причем особенно его возмущало создание традиции раннего привлечения к этому молодежи, юношей, которые были еще несовершеннолетними и ходили в школы–палестры.

Так, в антисократовких «Облаках» Аристофан заявляет, что раньше, до наступления эпохи Сократа:

«В гимнасии, сидя на солнце, в песке
Чинно–важно вытягивать ноги
 Полагалось ребятам, чтобы глазу зевак срамоты
Не открыть непристойно.
А вставали, и след свой тотчас же в песке
Заметали, чтоб взглядам влюбленных,
Прелестей юных своих на нечистый соблазн не оставить.
В дни минувшие маслом пониже пупа ни один себя мальчик не мазал,
И курчавилась шерстка меж бедер у них, словно первый пушок на гранате.
Не теснились к влюбленным мальчишки тогда,
Лепеча, сладострастно воркуя,
Отдавая себя и улыбкою губ и игрой похотливою взглядов» [42].

Так что, после данной цитаты, реакция Аристофана на панегирик Павсания гомосексуализму, особенно малолетнему, более чем понятна… Тем более, что Павсаний определил всех тех, кто мешает развитию той любовной связи между не иначе как порочными, и по сути — антидемократами, казнившими тираноборцев Гармодия и Аристогитона (убивших афинского тирана за то, что он попытался разлучить их).

Более того, фраза: «В Ионии и во многих других местах, где правят варвары, отдаваться поклоннику считается предосудительным. Ведь варварам, из–за их тиранического строя, и в философии и в телесных упражнениях видится что–то предосудительное», прямо нацелена против Аристофана: выходит, что его стремление найти в философии Сократа что–то предосудительное, является ничем иным, как… варварством, причем варварством, имеющим под собой тираническую природу. Где уж тут демократу Аристофану не заикать!

Но на этом платоновское выворачивание Аристофана наизнанку не заканчивается. Получив, наконец, слово, вымышленный Аристофан придумывает оригинальную концепцию того, что раньше люди были трех полов: женского, мужского и мужчины–женщины андрогины, которых Зевс затем разрезал на две части. В итоге, эти половинки стремятся друг к другу по- разному: половинки андрогинов стремятся к противоположному полу, половинки мужчин — к мужчинам, женщин — к женщинам [43].

Причем, особенно интересно заявление Аристофана относительно мужчин: «Мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому; уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это — заблуждение: ведут себя они так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, храбрости и мужественности, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности (выделено автором). Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен» [44].

Вложенная ему в уста мысль о том, что только мужчины- гомосексуалисты наиболее пригодны к государственной деятельности, однозначно повергла бы настоящего Аристофана в шок. Давайте вспомним еще раз его «Облака». В самый разгар спора, определив тех, кто подчиняется правилам Кривды — Сократа, как «толстозадых» (гомосексуалистов), Кривда жестко обращается к Правде с вопросом:

«Кривда: Ответь же мне, в собраньи судьи из каких?
Правда: Из тостозадых.
Кривда: Правильно! Поэты в театре из каких?
Правда: Из толстозадых.
Кривда: Народоправцы из каких?
Правда: Из толстозадых» [45].

Из данной цитаты мы видим, что и сам Аристофан отмечал, что среди судей, поэтов, актеров и демократов большинство — гомосексуалисты, но помыслить себе того, что заочно ему припишут не только апологетику этого явления, но и даже создание некой концепции, при всей своей неуемной фантазии, комедиограф вряд ли бы сумел. Так что, думается, можно прийти к однозначному выводу о том, что изображение Аристофана в «Пире» Платона: