Андрей Зберовский - Сократ и афинская демократия

• Название: Сократ и афинская демократия
• Автор: Андрей Зберовский
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94617-096-3

Монография представляет собой социально-философское исследование причин конфликта афинского демократического общества V века до н. э. и знаменитого философа Сократа.

В ней преодолевается однобокое восприятие Сократа как выдающегося философа-этика, рассматривается общественно-политическая составляющая деятельности и мировоззрения этого выдающегося афинского мыслителя.

Прежде всего идеологическая направленность многих его идей и рассуждений, соотносимость или несоотносимоть их как с господствующей идеологией правящего в демократических Афинах демоса, так и с оппозиционной идеологией средних и зажиточных страт афинского общества.

Книга будет интересна не только специалистам по социальной философии, истории философии и антиковедению, но и самому широкому кругу читателей, интересующихся личностью выдающегося афинского философа Сократа.

---

Назвав друга и ученика Сократа Херефонта упырем, Аристофан просто повторил свое высказывание в его адрес, сделанное целое десятилетие назад. А вот обвинение Сократа в том, что он грязен, волосат, ходит с палкой, голоден и, вообще, внешне выглядит как спартанец, было хоть и обидным, но удивить в Афинах никого не могло: в самый пик Пелопоннесской войны в Афинах хватало грязных и заросших, мужчин, подражающих спартанцам, также было хоть отбавляй. Так что на данную критику в свой адрес Сократ вряд ли бы расстроился.

В дополнение к данному описанию Сократа, чуть ниже, в «Птицах» Аристофан добавляет:

«Есть в странах зонтиконогих Неизвестное болото.
Грязный там сидит Сократ,
Вызывает души. Как–то За душой, ушедшей в пятки,
Прискакал туда Писандр.
Он верблюду молодому Перерезал горло бритвой,
Не Писандр, а Одиссей.
Стал он ждать. Упырь явился И припал к верблюжьей крови,
А упырь тот — Херефонт» [50].

И снова мы видим: вся критика Сократа сводится к тому, что он… грязный. Считать это серьезной критикой не представляется возможным.

Еще через десятилетие, в «Лягушках», поставленных Аристофаном в 405 году до н. э., уже очень близко к моменту суда над Сократом, герой комедии Эсхил (якобы великий трагик прошлого) говорит:

«Не сидеть у ног Сократа,
Не болтать, забыв про Муз,
Позабыв про высший смысл Трагедийного искусства, —
В этом верный, мудрый путь.
Слов громоздких и пустых
 Г ородить забор воздушный
Празднословьем заниматься —
Это могут лишь глупцы» [51].

Таким образом, наш анализ отражения комедий Аристофана (и прежде всего «Облаков») в зеркале диалогов учеников Сократа Ксенофонта и Платона явно показывает:

— Аристофан самым активным образом участвовал в подготовке того негативного общественного настроя, от которого позже пострадал великий философ.

— В опасности данной деятельности Аристофана сам Сократ отдавал себе отчет с самого момента появления «Облаков», и первое время очень болезненно реагировал на искаженное представление о себе в афинском обществе.

Нет сомнений в том, что Сократ, как и всякий человек, обладал определенным самосохранением, в самый расцвет своей творческой деятельности (40–50 лет) он вряд ли желал стать жертвой неграмотного демоса. Соответственно, мы вправе предположить, что его рефлексия, явственно просматривающаяся в «Апологии Сократа» Платона, должна была каким–то образом проявиться в его деятельности, во всяком случае в изменении той ее части, что могла вызывать особое раздражение в обществе.

Наш собственный анализ биографической информации о Сократе и анализ текстов Платона и Ксенофонта позволяет предположить нам, как минимум, три следствия выхода «Облаков» в деятельности непосредственно Сократа:

— во–первых, Сократ принципиально не стал принимать участия в опасной для себя публичной политике, куда его какое–то время тянул Алкивиад, являвшийся в эти годы другом Сократа и активным афинским политиком;

— во–вторых, тот факт, что при всей своей принципиальной ненависти к Сократу, как к «развратителю молодежи и опасному новатору–атеисту», ни в одной из своих комедий, вышедших после «Облаков», Аристофан больше не описывает ни натурфилософские увлечения Сократа, ни якобы вводимых им новых божеств. Отныне в комедиях критика Сократа является весьма поверхностной, она касается исключительно образа жизни философа, который также представлялся определенной части афинского населения странным и отталкивающим. А это, с нашей точки зрения, означает, что Сократ существенно уменьшил частоту своих диалогов на натурфилософские и религиозные темы, сводя свои рассуждения больше к этическим и гносеологическим проблемам;

— в-третьих, Сократ явно какое–то время (до наступления своей старости) уменьшил свою откровенность с теми юношами, в надежности которых он мог сомневаться. И это выражается в том, что начиная с 422 года до н. э., в кружке Сократа практически не появляются юноши из социально чуждых философу не аристократических семей. А, кроме того, судя по всему, именно этим было вызвано и то, что Сократ с этого момента времени уже не говорит о своих учениках, употребляя только ни к чему не обязывающее понятие: «мои слушатели».

Таким образом, возвращаясь к вопросу о том, какова же была социальная направленность аристофановских произведений и какова была реакция на них как афинского общества, так и самого Сократа, можно увидеть следующее:

Афинское общество воспринимало Сократа как опасного нарушителя «мира с богами», вольнодумца, придумывающего новых богов, человека, способного отвращать детей от отцов, и вообще, заметно снижающего, если можно так выразиться, «качество» молодежи.

С учетом же того, что Афины вели затяжную войну, такого рода мировоззренческая порча молодежи грозила как внешними бедами (ухудшением физической боеспособности и падения боевого духа), так и бедами внутренними, социальными — уменьшением степени верности молодежи тем демократическим традициям, которым были верны те самые их отцы, авторитет которых подрывали рассуждения Сократа о том, что раз добродетель не передается от отцов к сыну, значит, и слушаться отцов, вроде бы как и не следует.

А поскольку афинский многотысячный афинский демос (в массе своей необразованный) вряд ли мог глубоко вникать в суть идей Сократа, то отвлеченные философствования великого Сократа были осмыслены демосом именно как опасные для его (демоса) социальной гегемонии, опасные для всего демократического строя. Таким образом, есть все основания полагать, что оценка Аристофаном Сократа вовсе не была личной, она отражала не просто глубинное непонимание деятельности Сократа малообразованным демосом, но и его прямое беспокойство за потерю своего господства в сфере идеологии, в сфере мировоззрения, осознанное решение, что все, не вписывающееся в рамки примитивно организованной афинской демократии, должно подвергаться травле.

Эта травля не состоялась в 422 году до н. э., сразу после выхода «Облаков», по причине того, что Аристофан, как это часто бывает с творческими интеллектуалами, сумел заглянуть в социально–политическое и идеологическое будущее Афин слишком далеко и потому не был понят своевременно. Однако, в отличие от необразованного демоса, немедленно отреагировав на опережающую критику Аристофана, Сократ сумел своевременно понять всю ту опасность, что сулили ему как сама трагедия Аристофана «Облака», так и та ее интерпретация в афинском обществе, что мы увидели в «Пире» Ксенофонта.

Правильно оценив тот опасный намек, что был подан ему в разговоре с сиракузянином, Сократ существенно изменил сферу приложения своего разума, полностью отказался от естественнонаучной тематики (которая у него, как у ученика Анаксагора, первоначально присутствовала) и сконцентрировался на моральной философии.

Таким образом, можно сделать вывод, что ярко выраженный морализм философии Сократа последних двух десятилетий его жизни — это в том числе стремление Сократа как бы выйти из под удара демоса, стремление избегнуть социального противостояния с теми, кто контролировал демократические Афины, стремление избежать участи Анаксагора и Фидия. Конечно, до конца этого сделать не удалось, и великий мыслитель позже все–таки стал жертвой необразованной и идеологически зашоренной гражданской массы. Однако те двадцать пять лет его творчества, что последовали за «Облаками» и общением на пиру у Каллия с неизвестным нам сиракузянином, позволили всему миру получить именно того Сократа, который навсегда вошел в мировую историю — мудрого, ироничного и неподражаемого, можно сказать, оказались почти подарком, некой «социальной форой», неожиданно для самого себя подаренной Сократу его недругом Аристофаном [52].

Завершая же эту главу и возвращаясь к нашей теме общения Сократа с молодежью, следует отметить, комедия Аристофана «Облака», правильно отразив факт большого авторитета Сократа у молодежи, верно показав демосу часть воззрений Сократа на богов и его натурфилософские увлечения молодости, тем не менее, так и не раскрыла суть его социально–философских и политических воззрений, не раскрыла то, собственно, ради чего и шла к философу молодежь.

Предполагая, что это досадное (для Аристофана) упущение так же явилось фактором, благодаря которому афинский демос не забеспокоился вовремя, и суд над Сократом был перенесен на четверть века позже, чем он мог бы состояться. Во втором, социально–философском, разделе данной работы мы попытаемся рассмотреть именно ту часть выскзываний и диалогов Сократа, которые либо имели явно выраженное политическое звучание, либо оказались такими мировоззренчески оппозиционными демократическому строю, что объективно стали частью идеологии оппозиционных демосу социальных слоев.