Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

• Название: Василь Быков: Книги и судьба
• Автор: Зина Гимпелевич
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-853-6

Автор книги — профессор германо-славянской кафедры Университета Ватерлоо (Канада), президент Канадской Ассоциации Славистов, одна из основательниц (1989 г.) широко развернувшегося в Канаде Фонда помощи белорусским детям, пострадавшим от Чернобыльской катастрофы. Книга о Василе Быкове — ее пятая монография и одновременно первое вышедшее на Западе серьезное исследование творчества всемирно известного белорусского писателя. Написанная на английском языке и рассчитанная на западного читателя, книга получила множество положительных отзывов. Ободренная успехом, автор перевела ее на русский язык, переработала в расчете на читателя, ближе знакомого с творчеством В. Быкова и реалиями его произведений, а также дополнила издание полным текстом обширного интервью, взятого у писателя незадолго до его кончины.

---

В одном из интервью Быков, однако, несколько «отгородился» от Мицкевича, заметив следующее: «Прежде всего я хочу сказать, что я, как писатель, в первую очередь реалист. Моя проза — всегда о реальных фактах бытия, и она полностью полагается на общественную жизнь и связана с жизнью нации»[84]. Это утверждение, безусловно, связывает Быкова больше с Богушевичем, Богдановичем, Коласом, Купалой, чем с Мицкевичем. Несмотря на существенное влияние романтических идей Мицкевича на становление белорусскости на территории Беларуси, названные и неназванные белорусские писатели были, в отличие от Мицкевича, пусть и разного плана, но реалистами. В своих произведениях они редко интересовались явлениями потустороннего мира, видениями, предсказаниями и не увлекались явным интересом великого писателя-романтика к «велениям» сердца, а предпочитали им жизненные реалии. Однако государственность как первая необходимость для существования любой нации явилась коренным принципом, ведущим прямо к национальной (романтической) идее Адама Мицкевича всех; кому была дорога национальная независимость. Беларусь не являлась исключением в этом вопросе.

Примерно с 1980-х Быков сконцентрировался на разработке своей собственной концепции современной ему национальной идеи Беларуси. Правота Т. Бэрда, без сомнения, налицо: чувство справедливости у Василя Быкова — совершенно органичное и врожденное: ведь он не принял никогда выгодных позиций Лукашенко или Савицкого только оттого, что они — этнические белорусы. В этом плане, однако, можно отметить только одну «слабость» военного нарратива Василя Быкова: если действие происходило во время войны, но не в Беларуси, у него — за исключением Блищинского в повести «Предательство» — нет ни одного отрицательного персонажа белорусского происхождения. Да и тот, Блищинский, — просто антагонист положительному образу другого белоруса. Однако, если действие происходит в то же самое время на территории Беларуси, белорусская национальность не является защитой от нравственного правосудия автора: быковские персонажи демонстрируют всевозможные оттенки реальных характеров. Это не значит, что его герои-белорусы на поле боя — картонные копии живых людей. Психологический портрет Быкова всегда точен и прекрасно выписан, просто его белорусы действующей армии всегда — чуть теплее, чуть человечнее и как-то более близки и знакомы читателю, чем другие персонажи.

Что же такое белорусскость для Быкова? Верность родному языку? Однако его лучший друг Алесь Адамович писал по-русски, но в глазах Быкова и в своих собственных глазах он был именно белорусским писателем. Патриотические чувства, выделение нации, которой принадлежишь, из всех остальных?

Послушаем самого Быкова:

Национальная принадлежность всегда несет элемент спонтанности. Это тот элемент, который каждый несет в своих генах. Самое рождение уже и означает национальную принадлежность. Во-первых, очень важно место рождения. Во-вторых, не менее важна культура. Для меня это все было белорусским — место рождения, культура и, так или иначе, образование… Во время и после войны меня долго не было дома, у меня не было даже прямого контакта с Беларусью, но у меня всегда была крепчайшая эмоциональная привязанность к родине, даже если я не казался другим стопроцентным белорусом. Во время войны, когда Беларусь была под оккупацией, я всегда ловил новости оттуда и воспоминания о ней всегда глубоко трогали меня. Простые вещи, такие как детские мечты, тоже всегда связаны с чем-нибудь из прошлого, что, в свою очередь, имеет прямую связь с родиной[85].

У Быкова его личная белорусскость настолько сливается с авторской национальной идеей и в то же время с его демократичным и справедливо-доброжелательным отношением ко всем нациям, плечо к плечу сражавшимся во время войны против фашизма, что на первый взгляд ее трудно вычленить из его мировоззрения. Однако внимательный читатель легко заметит, что в каждом произведении Быкова на «военную тему» важнейшую роль играет герой белорусского происхождения. Как, например, Глечику в повести «Журавлиный крик», этому персонажу может быть отведено самое скромное место в начале произведения, зато в его конце читатель не только ясно осознает, кто является главным героем повествования, но и проникается к нему каким-то родственным чувством, безусловно под воздействием автора. Еще одна красноречивая деталь, подтверждающая родовое отношение Василя Быкова к персонажам белорусского происхождения: все они демонстрируют бескомпромиссную нравственную силу, стойко переносят тяготы службы, тоскуют по родине, но самое главное — им отведена роль не молчаливых свидетелей, а правдивых рассказчиков, в точности которых читатель никогда не усомнится благодаря полному доверию, внушаемому ему этими персонажами. Заодно заметим, что эти герои обычно погибают последними или оказываются единственными выжившими в описываемом бою.

А сейчас давайте откроем первый том полного собрания сочинений Василя Владимировича Быкова. Том, где писатель еще не выходит за границы «лейтенантской прозы».

Первые работы Быкова. Пехотинцы: солдаты, сержанты и лейтенанты

Первые же дни войны заставили многих из нас широко раскрыть глаза в изумлении. Никогда прежде не было столь очевидным несоответствие сущего и должного…

Невольно и неожиданно, сплошь и рядом мы оказывались свидетелями того, что война срывала пышные покрывала, жизненные факты разрушали многие привычные и предвзятые представления. Любитель громких и правильных фраз порой оказывался трусом. Недисциплинированный боец совершал подвиг.

Василь Быков

«Журавлиный крик», 1959

Начиная с повести «Журавлиный крик» эмоциональная память Василя Быкова постоянно воспроизводила и анализировала впечатления и чувства, вызванные войной — с ее первого и до последнего дня. Эти чувства у него переросли в сознание предназначения и нравственного долга по отношению к своему поколению, поколению его родителей и, смело можно сказать, грядущим поколениям. Предназначение состояло в том, чтобы рассказать правду о событиях, происходивших в ту страшную войну. А свой долг Быков видел в том, чтобы не отдать войну в перемол пропагандистской машине, использовавшей все бывшее и не бывшее в своих интересах.

Победа лишь прибавила оборотов этой адской машине лжи.

О подобии фашистского и сталинского режимов вслух в СССР заговорили только в позднеперестроечные времена, когда на Западе эта мысль была уже давно не новой. Однако в Советском Союзе подобная литература была запрещена. Да даже если бы и не была запрещена (представим на секунду эту фантастическую возможность) — все равно к пониманию сталинского режима Быков шел собственным путем, через свой жизненный и писательский опыт.

Ранние «военные» повести Быкова — первые шаги на этом пути (нет, не зря все-таки власти с подозрением относились к «лейтенантской прозе»!). Пока режим еще «ни в чем не виноват» — виновата война, трагическое явление в жизни любого человека (кстати, мысль о трагедийности войны уже сама по себе источала запах крамолы — война для советского человека должна была являться не трагедией, а возможностью проявить героизм и преданность партии).

Макмиллин дает следующее краткое описание сюжета «Журавлиного крика», определяя жанр не как повесть, а как роман:

Действие его первого романа, «Журавлиный крик», происходит в 1941 году, в нем описывается несколько часов жизни изолированной горстки солдат, которым была дана невыполнимая задача охранять железнодорожный переезд, прикрывая отход значительной группы советских войск. В конце романа пятеро из шести погибают, но по ходу действия Быков по очереди характеризует каждого из них, показывая, как повлияла на их судьбу война в целом и заведомая обреченность в частности, а также их нравственное и физическое состояние[86].

Несмотря на то что «Журавлиный крик» не привлек к себе такого мгновенного внимания читателей, как следующие произведения Быкова (например, «Третья ракета», 1961), критики со временем всерьез занялись анализом этого короткого романа[87]. Буран, Дедков, Шагалов, Лазарев и многие другие литературоведы не раз возвращались к этому произведению в своих исследовательских работах, а Макмиллин тщательно проанализировал структуру, сюжет и поэтические средства «Журавлиного крика». Он заметил изолированный характер каждой из глав романа, способствовавший индивидуальному описанию персонажей. Добавим, что подобная авторская находка таким образом как бы предоставила каждому персонажу его собственную «жилплощадь») которую он обставил и убрал по собственному вкусу. Повествование в романе ведется от лица молодого новобранца-белоруса Василя Глечика — наивного на первый взгляд, недалекого и кроткого простачка. Однако в конце романа именно Глечику, оказавшемуся на самом деле мужественным и самостоятельно мыслящим человеком, Быков доверяет вынести нравственный приговор как войне, так и неправедному поведению товарища. В тяжелые минуты, оставшись один, Глечик вспоминает детство, мать, свою первую любовь. Эти воспоминания не столько примиряют его с постигшими его горестными обстоятельствами, сколько дают силы выстоять и не покориться им. Его родная природа, запахи и цвет которой всегда с ним, не дает чувствовать себя покинутым и одиноким и поддерживает в нем человечность. Сержант Карпенко, командир подразделения, старый воин, герой Первой мировой и опытный командир, при первом знакомстве отнесся к белорусу Глечику так же, как и к еврею Фишеру, ленинградскому искусствоведу, определив обоих в разряд «никчемных неумех». Старый, внешне грубоватый сержант, однако, осознал свою неправоту по отношению к обоим солдатам. В бою, оказавшемся для сержанта смертельным (а он-то мечтал еще в Первую мировую, что та война будет последней), и Глечик, и Фишер показали себя добросовестными, находчивыми и смелыми солдатами. Сержант Карпенко вначале сомневался и в солдатских качествах хулиганистого Свиста, но тот, несмотря на внешнюю распущенность, тоже оказался человеком долга. Макмиллин характеризует этот персонаж таким образом: