Николай Глубоковский - Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового завета

• Название: Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового завета
• Автор: Николай Глубоковский
• Издательство: Тип. Акц. О-ва „Петръ Барскiй въ Кiевѣ”
• Жанр: Языкознание
• Год: 1914

---

в) Достоинство новозавѣтнаго языка.

Не смотря на всѣ свои особенности, греческій новозавѣтный языкъ былъ самымъ наилучшимъ для христіанской проповѣди: онъ богатъ и гибокъ. Греческій словарь былъ достаточно обширенъ, и новозавѣтные писатели въ полную волю могли черпать изъ него слова, сообщая имъ христіанскій смыслъ. Даже больше того:—въ своихъ производныхъ и сложныхъ словахъ этотъ греческій языкъ былъ столь неограниченъ, что давалъ просторъ выразить всѣ идеи и всѣ ихъ оттѣнки съ желательною для писателей ясностію и точностію.

Синтаксисъ обычнаго языка былъ простой, единообразный, легкій,—и евраистическое вліяніе только увеличило эти качества. Не стѣсняя и не затрудняя новозавѣтныхъ писателей, какъ это было бы съ языкомъ классическимъ,—языкъ евраистическій прилаживался и подчинялся ихъ мысли, немедленно воспринимая ея форму и отпечатокъ. Онъ съ одинаковою легкостію примѣняется и къ обычнымъ явленіямъ повседневной жизни и къ самымъ возвышеннымъ спекуляціямъ,—къ идеямъ абстрактнымъ и конкретнымъ. Присутствіе въ немъ евраистическаго элемента дѣлало его легкимъ и для іудея, привыкшаго къ языку совсѣмъ отличному, при чемъ онъ оставался связаннымъ съ міромъ іудейскимъ и вообще оріенталистическимъ, съ его идеями, вѣрованіями, съ его манерою мыслить и выражаться, сохранялъ множество еврейскихъ идей, перешедшихъ въ христіанство. Еще большее количество греческаго элемента дѣлало его доступнымъ для массъ греко-римскаго міра. Греческій новозавѣтный языкъ былъ по существу своему языкомъ общенія, циркуляціи, пропаганды, т. е. именно тѣмъ языкомъ, который былъ нуженъ христіанству въ его стремленіи къ побѣдѣ надъ греко-римскимъ міромъ. Таковъ былъ греческій новозавѣтный языкъ, гдѣ сливались греческій обычный и греческій евраистическій—въ томъ видѣ, какъ три-четыре вѣка политическихъ и соціальныхъ переворотовъ сформировали и возрастили его для христіанскаго проповѣданія. Для него не были столь пригодны ни еврейскій, ни арамейскій, ни латинскій, и ни въ одномъ изъ нихъ не имѣлось богатства, гибкости и универсально-международныхъ свойствъ языка греческаго.

Предметомъ настоящаго трактата служитъ тотъ греческій языкъ, на которомъ написаны наши каноническія новозавѣтныя книги.

Человѣкъ, привыкшій къ аттическому греческому языку, взявъ въ первый разъ греческій Новый Завѣтъ, былъ бы сразу пораженъ характерными, лишь ему свойственными особенностями. Помимо чертъ, которыя отличаютъ одну часть каноническаго сборника отъ другой (см. ниже),—и вообще языкъ новозавѣтный показался бы ему необычнымъ:—по причинѣ подмѣси если не плебейскихъ, то популярныхъ терминовъ въ его вокабулярѣ; своими случайно попадающимися иноземными и трудно понимаемыми фразами и конструкціями; скудостію употребленія соединительныхъ и другихъ частицъ, какими раннѣйшіе писатели уравновѣшивали, оттѣняли и подчеркивали свои періоды; почти устраненіемъ или неправильнымъ употребленіемъ родительнаго самостоятельнаго, аттракціи и другихъ синтаксическихъ пріемовъ, примѣняемыхъ ради обезпеченія сжатости и постепенности въ раскрытіи мыслей; а повсюду—своимъ стилемъ, который хотя часто монотоненъ, за-то превосходенъ по прямотѣ и простотѣ,—стилемъ, который иногда имѣетъ случайныя уклоненія и перерывы или анаколуѳическія сентенціи, характерныя для разговорной в необразованнной (нелитературной) рѣчи, но рѣдко уснащается парентезами (вставками) или растянутыми и запутанными періодами,—стилемъ, который, очевидно, является выраженіемъ людей совсѣмъ простыхъ, забывавшихъ о себѣ и слишкомъ ревностныхъ, чтобы еще удѣлять много вниманія литературнымъ элегантностямъ или принятымъ риторическимъ правиламъ.

Прежде, чѣмъ разсматривать характеристическія свойства этой разновидности греческаго языка, столь явно отличающейся по вокабуляру, конструкціи и стилю, мы должны кратко отмѣтить ея наименованіе, происхожденіе и исторію.

а) Наименованіе.—Нѣкоторыя изъ названій, предложенныхъ для этого особеннаго идіома, являются, безспорно, слишкомъ узкими по отношенію ко времени или мѣсту, или же къ обоимъ (каковы: „церковный діалектъ“, „александрійскій діалектъ“, „палестинскій греческій языкъ“). Другія наименованія,—напр., „іудейско-греческій“, „іудейско-христіанскій греческій“ языкъ,—не пріобрѣли распространенія, хотя по существу удачны. Но названіе „эллинистическій греческій языкъ“, впервые данные, повидимому, Скалигеромъ младшимъ, теперь принято почти повсюду. И оказались безсильными устранить его всѣ протесты—съ возраженіями, что это имя не выражаетъ, въ какомъ направленіи этотъ языкъ уклоняется отъ обыкновеннаго греческаго (и, слѣдовательно, менѣе описываетъ его природу по сравненію, напр., хотя бы съ названіями „еврейскій“ или „арамейскій“ греческій языкъ), а сверхъ того оно еще тавтологично или безсмысленно, поскольку равняется фразѣ „эллинистическій эллинскій языкъ“. Усвоенію этого названія способствовало безъ сомнѣнія, употребленіе слова ‛Ελληνιστής въ Дѣян. (VI, 1. IX, 29. XI, 20 съ разночтеніемъ ‛Ελλην, признаваемымъ болѣе вѣроятнымъ въ XI, 20) для обозначенія погречившихся или говорившихъ до-гречески іудеевъ. Примѣненіе термина „діалектъ“ къ греческому библейскому языку, какъ языку отдѣльной мѣстности и періода,—неудачно и вредно, ибо этотъ терминъ уже принятъ для идіома различныхъ вѣтвей греческой расы.

б) Происхожденіе.—Литературное преобладаніе Аѳинъ (ок. 500—300 г.г. до р. Хр.) повело къ тому, что ея діалектъ—аттическій—постепенно вытѣснилъ формы языка, употреблявшіяся другими племенами греческаго народа, а распространеніе греческаго языка было много подвинуто покореніемъ и колонизаціею Востока при Александрѣ В. и его преемникахъ. Однако при этомъ процессѣ распространенія и самъ аттическій діалектъ потерпѣлъ измѣненія по вліянію рѣчи и обычаевъ тѣхъ народовъ, среди которыхъ онъ распространялся, пока наконецъ возникъ космополитическій типъ греческаго языка, извѣстный въ качествѣ „общаго діалекта“ (η κοινή, т. е. διάλεκτος); мѣстомъ его преимущественнаго господства столѣтія за два или болѣе до христіанской эры служила имперія Птоломеевъ и ихъ столица Александрія. Здѣсь жило множество выселившихся изъ отечества евреевъ, для которыхъ природный или прадѣдовскій языкъ еврейскій со временемъ сталъ столь непривыченъ, что для удовлетворенія ихъ нуждъ былъ изготовленъ (приблизительно между 285 и 150 г.г. до р. Хр.) греческій переводъ священныхъ книгъ (такъ наз. LXX-ти толковниковъ). Почтеніе къ еврейскому подлиннику Ветхаго Завѣта скоро было перенесено на этотъ переводъ, а всеобщее употребленіе его среди внѣпалестинскихъ іудевъ много способствовало утвержденію и сохраненію представленнаго въ немъ типа греческаго языка. Потерпѣвши измѣненія, неизбѣжныя при употребленіи въ различныхъ мѣстностяхъ и промежуточными (переходными) генераціями, этотъ греческій языкъ сталъ органомъ для откровенія Божія, которое даровано міру чрезъ Іисуса Христа.

Самое происхожденіе сего языка дѣлало его правоспособнымъ для такой провиденціальной миссіи. Онъ воплощалъ возвышенныя понятія еврейской и христіанской вѣры въ языкѣ, который обезпечивалъ для нихъ доступность среди людей дѣловыхъ и занятыхъ житейскими интересами. Онъ былъ пригоденъ для подобнаго употребленія, поскольку не потерялъ уваженія образованной публики (см., напр., Дѣян. XVII, 22 слл., 26 слл.), а между тѣмъ былъ языкомъ повседневной жизни и—потому—являлся удобнымъ для распространенія сѣмянъ Евангелія проповѣдію его повсюду, гдѣ говорили по-гречески. Онъ замѣтно разнится отъ языка писателей въ родѣ Филона и Іосифа Флавія, которые, хотя и были еврейскаго рода, но обращались въ своихъ писаніяхъ къ образованнымъ классамъ и стремились къ спеціально-греческой элегантности выраженія. Онъ явно занимаетъ среднее мѣсто между вульгаризмами простонародья и выработаннымъ стилемъ литераторовъ своего времени. Въ немъ мы имѣемъ поразительную иллюстрацію того [ср 1 Кор. I, 27 слл], какъ промыслъ божественный возвышаетъ къ особой почести то, что называютъ „общепринятымъ“ (κοινος).

в) Исторія.—Однако было время, когда истинная природа этого библейскаго языка, какъ своеобразнаго идіома, въ нѣкоторыхъ кругахъ не признавалась. Такое отношеніе является удивительнымъ въ виду уклоненій отъ классической нормы, какія бросались въ глаза на всякой страницѣ Новаго Завѣта. При томъ же самый образованный среди Апостоловъ открыто заявляетъ объ отсутствіи у него прелестей классической рѣчи (1 Кор. II, 1. 4. 2 Кор. XI, 6), а компетентные судьи насчетъ греческаго языка среди древнихъ христіанъ, напр., Оригенъ (Противъ Цельса VII, 59 сл.: Philocaha IV по изд. Robinson'a стр. 42 сл.) и св. Іоаннъ Златоустъ (Бесѣда 3 на 1 Кор. I, 17), не только съ готовностію признавали сравнительную литературную низъменность библейскаго языка, но и находили въ этомъ фактѣ доказательство божественнаго снисхожденія къ низшимъ слоямъ наряду съ превосходящимъ достоинствомъ содержанія, поскольку—лишенный чаръ литературной полированности—онъ все-же смогъ возобладать надъ образованными классами. Руководящіе ученые періода реформаціи (Еразмъ, Лютеръ, Меланхтонъ, Беза), въ главнѣйшемъ, держались именно этого правильнаго мнѣнія, но въ началѣ XVII вѣка послѣднее встрѣтило рѣшительное несогласіе; отсюда родились споры, извѣстные подъ именемъ „пуристическихъ“, которые тянулись больше столѣтія и велись временами съ немалою горячностію. Во многомъ эта страстность вызывалась тѣмъ, что отрицаніе классической чистоты новозавѣтнаго греческаго языка казалось ихъ оппонентамъ унижающимъ для священнаго автора той или другой новозавѣтной книги. Но если-бы эти черезчуръ ревностные поборники священнаго достоинства писаній пошли даннымъ путемъ съ полною рѣшительностію, то они, конечно, совсѣмъ упразднили бы право новозавѣтнаго канона считаться произведеніемъ говорившихъ по-гречески іудеевъ І-го в., а этимъ уничтожалась бы содержавшаяся тутъ филологическая очевидность, что въ эту именно эпоху вошла въ область человѣческой мысли новая и преобразующая энергія, гдѣ мы видимъ, какъ „буее Божіе премудрѣе человѣкъ есть“ (1 Кор. I, 25).