Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

• Название: Ночные окна. Похищение из сарая
• Автор: Альманах «Подвиг»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2010

ТРАПЕЗНИКОВ “НОЧНЫЕ ОКНА”

Пациенты комфортабельной клиники неврозов люди, в общем-то, безобидные, каждой живет в своем виртуальном мире. Но рядом с ними происходят преступления вполне реальные. Кто-то творит их, надев маску. И в прямом, и в иносказательном смысле слова.

Евгений КАМЫНИН “ПОХИЩЕНИЕ ИЗ САРАЯ”

Ну и воры пошли: банки с солеными рыжиками, все до одной, из сарая умыкнули! Пусть трепещут — за расследование берется сам творец этого, кулинарного чуда. И приходит к совершенно невероятному результату.

---

Я отодвинул шторку с фальшивого окна-зеркала в ее комнату. Там было пусто. Но с сегодняшнего утра я уже перестал запирать дверь в ее апартаменты. Теперь это было не нужно, даже могло помешать ее окончательному выздоровлению. Я знал, что поступаю правильно, но… Где сейчас могут находиться дневник и кассеты?

— Он приехал? — раздался за моей спиной голос.

Это была Анастасия. Я понял, о ком она спрашивает.

— Да. Приехал. Но ты не должна волноваться. Ничего плохого он тебе больше не сделает. Я не позволю.

— Знаю, — ответила Настя. Выглядела она спокойно, хотя в глазах все же ощущалась некоторая настороженность. Я решил пока не говорить ничего о пропавших из сейфа материалах. Но она сама завела о них речь. Правда, не сразу. Сначала отодвинула с фальшивых окон шторки.

— Что ты чувствуешь, когда глядишь и следишь за человеком, а он в это время смотрит в зеркало, но видит не тебя, а свое отражение? — спросила Настя. — Ощущаешь себя архангелом, призванным на землю вершить людские судьбы?

— Нет. Я ощущаю себя Александром Тропениным, врачом-психиатром. Больше никем. Для меня это просто «окно», для них — там, за стенкой, — просто «зеркало». Мы глядим друг другу в глаза, и между нами возникает незримая духовная связь, особое постижение истины. Это всего лишь один из психиатрических методов.

— А что ты чувствовал, когда наблюдал за мной?

— Боль. Горечь. Любовь. Надежду.

— Понятно. — Она присела на стул и, помолчав, добавила: — Он приехал за этим дневником?

— Конечно. Ты прочла, что там?

— Да. Ужасно. Но, мне кажется, что я ненавидела его с самого раннего детства. Будто знала, что он не мой отец. Но это чувство родилось из его ненависти ко мне. Из его презрения.

— Так оно обычно и происходит. Ненависть вообще очень нехорошая штука. Ничего путного из нее произрасти не может. По определению. Только подобное. Но все это уже в прошлом. Ты должна забыть и начать жить заново. Заняться живописью. Главное, ты сохранила талант. И любовь. А о ненависти забудь. Сон, не более. Пустой, глупый, никчемный сон, оставшийся позади. Теперь ты наконец проснулась и вновь обрела себя.

— Да, — сказала она. — Я тебе верю. А дневник и кассеты я спрятала в надежном месте. В будке у доберманов.

— Ну и славно! — усмехнулся я. — Теперь они под зубастой охраной, чужой не подступится… А знаешь что? Не пора ли нам подумать об организации твоей новой выставки?

— Пожалуй, — согласилась Настя. Глаза ее сразу загорелись. Видно было, что она ухватилась за эту идею с азартом. — Надо все тщательно подготовить. Чтобы больше не случилось никаких накладок. Как в прошлый раз, когда…

Тут она замолчала, замерла на полуслове. Я испугался, что Анастасия вновь вспомнила про «собачью голову». Но взгляд ее был устремлен в фальшивое окно-зеркало, в соседнюю комнату. Туда вошли четыре человека. Шиманский, Зубавин, Левонидзе и Волков-Сухоруков. Я с тревогой смотрел на Анастасию. Ее губы беззвучно что-то шептали. Потом только я догадался, что она действительно вспоминает: возможно, разделяющая нас искусственная амальгама сыграла какую-то своеобразную роль детонатора в ее сознании, восполнила пробел в памяти, проявила «негатив».

— Я… вспомнила, — тихо проговорила она. — Ясно вижу. Теперь я вспомнила и вижу лицо того человека, который принес голову пса.

— Кто из этих четверых?

Анастасия продолжала безотрывно смотреть в фальшивое окно-зеркало, будто не слыша моих слов.

Теперь я знал практически все. Картина всех происшедших в клинике событий выглядела достаточно четко. Словно я рассматривал ее сквозь увеличительное стекло. Или видел фильм в замедленном действии, когда отдельные детали и нюансы в игре актеров-профессионалов уже не ускользают, а, напротив, притягивают внимание. Мне ясно было, кто убил мадам Ползункову. И почему скончалась старая актриса. И чья рука подбросила отрезанную голову собаки в кровать к Анастасии. Кто ударил меня ночью по голове. И кто прятался под маской и балахоном в бассейне. И даже где скрывается неуловимый Бафомет. И многое-многое другое. Сейчас же мне предстояло поставить точку в затянувшемся спектакле. Сыграть финальную сцену и опустить занавес. Это будет мой день. Он должен стать триумфальным. Игра окончена, финита ля комедия.

Велев Анастасии оставаться пока здесь, я направился в соседнюю комнату, где Левонидзе разжигал камин. Зубавин стоял возле окна. Волков-Сухоруков разговаривал с Шиманским. Я взглянул на часы. Время еще есть.

— Вы так и не уехали? — вроде бы удивленно, спросил я господина Шиманского. — Впрочем, это даже лучше. У нас с вами будет продолжение беседы.

— Охотно! — отозвался Владислав Игоревич. — Значит, вы передумали?

— Об этом мы поговорим позже. И не здесь, — отозвался я. — К двенадцати часам прошу вас прийти в столовую. На чашку чаю.

— Традиционная церемония, — добавил Георгий. — Отказываться нельзя, Владислав Игоревич, нанесете смертельную обиду хозяевам.

— Я вот все хочу выяснить у господина Шиманского: акции каких его предприятий поднялись в цене? И все ли свои активы он уже перевел за границу? — спросил Волков-Сухоруков.

— Пустой разговор! — отмахнулся от него мой дорогой тесть. — Так я вам и отвечу. Но, — тут он посмотрел на меня, — на чашку чаю непременно приду. Благодарю за приглашение.

— И вам спасибо! — любезно отозвался я.

— Прямо любо-дорого на вас обоих смотреть, всегда бы так, — заметил Зубавин. — А ром к чаю будет? — И подмигнул.

— Обеспечу всем необходимым, — сухо сказал я. — Не опаздывайте. — Затем слегка поклонился и вышел.

В коридоре меня нагнал Левонидзе.

— Что ты задумал? — зашептал он. — Нашел убийцу?

— Почти что, — уклончиво ответил я.

— А ты знаешь, с какой целью сюда приперся этот гад Шиманский?

— Нет.

— Врешь. Ему нужны какие-то дневники и кассеты.

— Тебе-то откуда известно?

— Он сам мне сказал. Хотел меня перекупить.

— А ты не продаешься?

Георгий обиженно поджал губы.

— Мы с тобой не первый год вместе!

— Как раз — первый. Ну, полтора года.

— Ты что, перестал мне доверять?

— Успокойся, — я похлопал его по плечу, — все в порядке. Он получит то, что хочет.

— Ладно, — произнес Левонидзе, пытливо глядя на меня. — Только умоляю, не перегни палку. Шиманский — фигура в государстве влиятельная. От него многое зависит.

— Но только не я. И надеюсь, не миллионы других русских людей, которые наконец-то начинают очухиваться после глубокой спячки. Время шиманских проходит.

— Ладно, — вновь повторил Георгий. — Тебе виднее. Я с тобой всегда рядом. Можешь на меня положиться.

— Конечно, — сказал я, пожимая его протянутую руку. А сам подумал: «Всегда рядом — это точно. Особенно нынешней ночью, когда крался за мной по коридору, а потом шандарахнул чем-то по голове. Чтобы залезть в сейф. Да не вышло». Хотелось спросить его и о другом, но пока я промолчал. Он сам задал вопрос:

— Ты знаешь, что Волков-Сухоруков уже три месяца как не работает в ФСБ?

— Догадывался, — сказал я.

— Я выяснил это совершенно точно час назад. Искал тебя, хотел сообщить. Я позвонил своему приятелю из Конторы. Так, на всякий случай. Что-то меня тревожило изнутри. И оказалось — попал в самую точку.

— Выходит, его отправили на пенсию?

— Вывели в резерв, так у них это называется, — уточнил Георгий. — Так что если он и продолжает вести следствие по делу Бафомета-Лазарчука, то по собственной инициативе. Видимо, хочет довести этот «висяк» до конца, на свой страх и риск. Ай да Василий!

— Или же у него какие-то иные цели, — туманно добавил я. — В любом случае, все скоро разрешится. Наберемся терпения. До двенадцати часов.

— Будет какой-то сюрприз? — встревоженно спросил Левонидзе.

Он явно начинал нервничать.

— Скоро уже, — отозвался я. — Мне надо еще других предупредить и пригласить к чаю. На новую психоигру с элементами трагикомедии.

— Ну что ты все пургу гонишь? — совсем уже обиделся мой помощник, славный и незаменимый в своем деле.

— Ждите ответа, — произнес я и отправился собирать свою паству.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, плавно переходящая в ЭПИЛОГ

К полудню в столовой собрались все. Я даже позвал охранников — Сергея и Геннадия, на всякий случай. Ворота на территорию клиники были заперты. Мои ассистенты разносили по столикам чай, печенье, конфеты, другие сладости. Жан и Жанна старались выслужиться, надеясь, что я все же не уволю их в понедельник. Я еще не решил: может быть, и оставлю. Воровство — не столь тяжкий грех, а людей нужно уметь прощать, тогда они скорее исправятся. Анастасия сидела недалеко от меня, спокойная и сосредоточенная. У входа расположились Гамаюнов и Харимади, они были поглощены друг другом. Зато блестели глаза от любопытства у Леночки Стаховой и Зары Магометовны, между которыми устроился Тарасевич, посасывая пустую трубку. Дым же из другой трубки пускал Волков-Сухоруков, стоявший у полуоткрытого окна. Устало выглядел Левонидзе, как-то осунулся, с синими кругами под глазами. Безмолвно каменела в углу столовой Параджиева. Нетерпеливо постукивал ложечкой по столу Леонид Маркович Гох, а сидящие рядом с ним Каллистрат и Стоячий о чем-то тихо переговаривались. Олжас (Тазмиля) то и дело прикладывался (-лась) к фляжке с рисовой водкой. Сатоси бросал быстрые, еле приметные взгляды по сторонам. Бижуцкий разглядывал ногти, а порой одергивал пижаму, словно это был вечерний смокинг. Последними в столовую вошли Шиманский и Зубавин, уселись за свободный столик. Я взглянул на часы — было ровно двенадцать.