Сергей Кондратьев - Необычные случаи на охоте и рыбной ловле

• Название: Необычные случаи на охоте и рыбной ловле
• Автор: Сергей Кондратьев
• Издательство: Географгиз
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1960

В 1923 году в Монголию отправилась экспедиция, возглавляемая знаменитым русским путешественником П. К. Козловым. Одним из ее молодых участников был автор этой книги Сергей Кондратьев; во время путешествия по Монголии родилась у С. Кондратьева страсть к охоте, не покинувшая его до настоящего времени.

В этой книге собраны увлекательные рассказы о необычных случаях на охоте и рыбной ловле, очевидцем которых был автор. Повествование ведется па широком географическом фоне, мастерски созданы картины природы тех мест (Монголия, Карельский перешеек, средняя полоса России), где происходят события, описываемые в книге.

---

Винтовки нет! Поток безмолвных самоупреков, жгучая досада! Но, повинуясь лесному закону, тело неподвижно, губы сжаты. Страсть бьется в теле, как птица в западне. Она требует внешнего выражения, но без его поддержки затихает и, обреченная на бездействие, уступает место иным чувствам. И только теперь всей совокупностью деталей, всем многоголосым согласным хором вступает в душу древняя природа.

Недвижные, безгласные, стояли мы на занесенной снегом дороге и смотрели на зверей. Сосновые толпы под нами круто сбегали в узкую долину. Противоположный склон был чист и лишь местами отмечен небольшими семьями молодых осин. Темные тела четырех оленей отчетливо выделялись на снежном покрове косогора.

Было ясно видно, как в поисках скудной пищи звери разгребали копытами снег и медленно склоняли головы к земле. По временам то тот, то другой олень высоко поднимал голову и застывал на месте, уподобляясь нам в совершенной неподвижности. Легко было при этом вообразить его трепетные ноздри и нервные движения крупных ушей. Но ветер дул к нам, относя страшный запах человека к вершине лесистого склона, а шум наших мягких шагов по снежным сугробам растворился в шелесте снега и однообразных вздохах сосновых вершин.

В том, что мы видели, фабулы не было. Драматическая последовательность событий отсутствовала вовсе. Внешние впечатления сложились в скупой комплекс. Глаз видел тусклое небо, сливающееся с падающим и упавшим снегом, неясные очертания гор, волнообразные колебания темно-зеленых ветвей и медленные, как бы ленивые движения далеких зверей.

В ушах звенел металлический шелест колючего снега и глухой свист хвои под порывами ветра. И все же совместное действие этих немногих впечатлений было разительным. Весь ландшафт дышал глубокой закономерностью, которая взывает не к разуму, но к прапамяти, к подсознательному бытию нашего «я». Проникнув в эту область, она превратила нас из зрителей в соучастников, из охотников — в детей земли, в сосны, в снег, в скалы, в оленей. В этом быстром переходе из мира личной обособленной жизни, из краткого опыта нескольких десятилетий в древнее медленное бытие природы было нечто от полета, прыжка в бездну.

Метель прикрыла мелкие подробности пейзажа. Ничто не отвлекало внимания от немногого, но существенного. Горы, лес, снег и ветер обняли суровой и простой оправой свой плод — трепетную жизнь, горячую кровь, струящуюся под короткой шерстью, тонкую сеть чутких нервов, благородные влажные глаза.

Не знаю, сколько времени мы стояли, не отрывая глаз от далекого увала, затаив дыхание, боясь проронить слово. Время ничем не напоминало о себе. Оно просто исчезло. И только когда ветер проник под полушубки, а пальцы ног потеряли чувствительность и глаза заболели от ударов мелких снежинок, мы очнулись от оцепенения и, вздрагивая от холода, побрели домой.

Но память до конца жизни приняла в свои недра образ зверя, охраняемого лесом и скалами Ноин-Улы.

После возвращения домой созерцатель стал постепенно перерождаться в охотника. К ночи превращение было закончено, и рано утром с винтовкой под рукой я поспешил в вершину Баин-Гола. Метель стихла, но дорога стала еще хуже. Сугробы сильно задержали меня, и когда я подходил к Таверну, солнце уже взошло.

Изюбри были на том же увале, но теперь они паслись близ самой вершины его. Чтобы подойти к ним, нужно было сделать глубокий обход по Таверну. И следовало торопиться: звери могли уйти в лес на лежку.

Поминутно увязая в глубоких надувах снега, обливаясь потом, я, наконец, вскарабкался на левый гребень Таверна и, таким образом, зашел изюбрям в тыл. Теперь нужно было продвигаться в обратном направлении и притом крайне осмотрительно — звери могли оказаться и по ту и по другую сторону гребня. Я медленно пошел по нему, держа винтовку наперевес и внимательно оглядывая оба склона. Круглая спина гребня несла мало деревьев. Солнце стояло наискось, налево, перед глазами расстилался слепящий белый покров. Эта бьющая в глаз белизна помешала мне заметить резкое понижение гребня впереди, и внезапно я увидел прямо перед собой и немного внизу четырех изюбрей на расстоянии около 180 шагов. Они стояли вплотную, один за другим, левым боком ко мне, в совершенной неподвижности. Ко мне были повернуты и все головы.

Я окаменел. Одно неосторожное движение — и звери мгновенно скроются: они в двадцати метрах от опушки леса. Но и медлить нельзя: они уже готовы взметнуться.

Почти «на вскидку» (чтобы не тронулись до выстрела) я выпустил пулю и… промахнулся. Стремительно, гигантскими прыжками звери бросились в лес. Я успел дать еще два выстрела по бегущим. Потом пошел по следу и через 600-700 шагов заметил в одном месте немного крови на следу. Однако по ходу было видно, что какой-то изюбрь лишь слегка задет. Вскоре след табуна, далеко видный на оснеженных увалах, показал мне, что звери ушли в сивера Дзун-Модо. В табуне были три самки и один самец.

Как ни приучили мы себя мужественно переносить неудачи, но этот плохой выстрел долго мучил меня. Да и теперь не могу вспомнить о нем равнодушно.

— Где же «необычное» в этой охоте? — может спросить читатель.

Автор ответит:

— Необычно положение, которое занимали изюбри в тот момент, когда я их увидел. Они стояли, как стоят солдаты в шеренге после команды: «Смирно! Равнение налево!»

Эту причудливую, странную позицию я могу объяснить только тем, что звери услышали мои шаги прежде, чем увидели меня. И вот самец подает знак тревоги и подготовляется к грядущей опасности, а самки, как и подобает слабому полу, укрываются за вожаком. Так они и стояли: впереди олень и вплотную к нему одна за другой три оленухи. Я видел только их спины и головы. И лишь бок самца был открыт для выстрела.

Но придирчивый читатель не унимается.

— Вот так и надо было рассказать — на полстранице. А вы заставили прочесть пять!

И тут автору приходится признать, что этот упрек справедлив. Автор увлекся.

КУРОПАТКИ НА ГОСПОСЕВЕ

В Хэнтэе водятся куропатки двух видов: серые (Реrdiх dauriса) и белые (Lagopus lagopus).

Белая преимущественно держится в самом сердце нагорья, в альпийской зоне, по плоским, иногда заболоченным водоразделам. В верховьях Онона и Керулена не раз мы готовили из этих нежных птиц с добавлением китайской лапши «гоми» весьма изысканный суп.

А серая даурская куропатка живет по окраине лесной области, предпочитая склоны скалистых гор, покрытых кустарником. Но ее можно встретить и в густой уреме широких речных долин.

Во время первой рекогносцировочной поездки на Судзуктэ и Дзун-Модо, о которой я уже рассказывал, А. А. Кузнецов посоветовал мне заехать на Госпосев, угодья которого раскинулись по долине Хары к северу от Ноин-Улы.

— Там вам покажут куропаток,- сказал он и усмехнулся.

Я уже решил возвращаться в Улан-Батор кружным путем по долине Хары, и поэтому завернуть на Госпосев представлялось вполне удобным.

Мы спустились долиной Дзун-Модо, попрощались с горным зимним ландшафтом и выехали в широчайшую долину Хары, где сразу почувствовали приближение весны. Снег здесь лежал рваными отрепьями. Запахло оттаявшей землей, по которой бегали стайки рогатых жаворонков.

Впереди виднеются стада и низкие постройки. Кажется, еще пятнадцать минут, и мы будем там. Но проходит и полчаса, и час, а постройки все еще не близко. Гладкое, как пол, дно долины скрадывает расстояние. Нигде ни деревца.

Наконец приехали. Надо покормить лошадь и обогреться. Идем в контору,ведем беседу с несуетливым представительным бурятом. Он немного говорит по-русски. Нас все интересует в новой стране: как велика посевная площадь? Расширяется ли она?

Каково поголовье скота?

Большой ли урон от волков?

Беседуем степенно и подробно. Наконец, очередь доходит и до куропаток. К сожалению, никто из нас, путешественников, не знает, как по-монгольски «куропатка».

Не удивительно, что хозяин долго не может понять наших вопросов. Меня приводит в смущение и другое: до ближайших островов уремы отсюда несколько километров, до горных каменистых склонов еще дальше… Идти туда уже поздно.

Но в это время понятливый хозяин проникает, наконец, в смысл вопроса, и уже вполне равнодушно указывает пальцем на окно.

Я смотрю сквозь мутноватое стекло и не вижу ничего, кроме земли, неба и десятка коров невдалеке. Хозяин приглашает выйти на крыльцо. Затем указывает рукой на стадо. Тогда я замечаю, что среди коров бродят какие-то птицы размером с голубя. Беру дробовик и направляюсь к стаду. Тень тревоги падает на лицо бурята. Беспокойство понятное. Попасть дробью в корову не очень трудно.

Я приближаюсь к стаду на тридцать шагов и теперь отчетливо различаю куропаток. Они, как куры, поклевывают навоз и не обращают на меня никакого внимания. Начинается своеобразная стрельба под лозунгом: «Не попасть в корову!»