Павел Гельбак - Сын чекиста

• Название: Сын чекиста
• Автор: Павел Гельбак
• Издательство: Издтельство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1974

Гельбак П. А.

Сын чекиста. Роман. М., «Молодая гвардия», 1974.

240 с. с ил.

Автор рассказывает о судьбе мальчика, который родился в годы гражданской войны, мужал на стройках пятилетки, с оружием в руках отстаивал Советскую власть в годы Великой Отечественной войны.

Перед читателем раскрывается биография сыновей нашего героического народа, которые становятся достойными наследниками отцов-героев.

© Издательство «Молодая гвардия», 1974 г.

---

Полыхает в паровозном котле пламя, на черном лице кочегара сверкают только зубы да белки глаз.

«Не дрейфь, браток!»

Арсений переводит реверс. Вагоны лязгают буферами.

«Даешь, браток! Жми!»

Близится крик бегущих в атаку французов. Полыхает пламя в топке. Пересохли губы.

«Пей, браток...» — кочегар протягивает Арсению кружку. Вода прохладная, светлая. Пить!.. Свистит ветер в ушах. Пить!..

Так было...

И опять вернулось сознание к Арсению Рывчуку, когда Лев Абрамович, проводив гостей, зашел его проведать. Матрос схватил его за руку.

— Скачи в отряд, браток. Предупреди: Перепелица предатель. Не теряй время. Люди погибнут. Перепелица не матрос, а... — И матрос снова впал в забытье.

Финкельштейн с беспокойством посмотрел на жену, которая стояла у изголовья. Матрос не слышал, как доктор с женой решали его судьбу. Эсфирь предложила отправить матроса на хутор, но Финкельштейн не согласился: раненый не выдержит длинного пути, он нуждается в постоянном наблюдении врача. Оставлять больного у себя Финкельштейн тоже не решался. Квартира врача в такое время отнюдь не тихий уголок. Какая бы власть ни пришла — все нуждаются в хирурге. Стали перебирать знакомых. Одни, оказывается, скупые; другие болтливые; третьи трусливые; у четвертых квартира неподходящая; у пятых за больным ухаживать некому. Наконец была названа фамилия Войтинского. Зубной врач живет в отдельном особняке. Человек он покладистый. Ухаживать за больным есть кому. Помимо жены, у Войтинского живет сестра — старая дева. Да! Другого выхода нет.

Так была решена судьба Арсена. Войтинские устроили его во флигеле. Ухаживать за матросом взялась Ванда Войтинская.

До того как стать женой зубного врача, Ванда жила с матерью, вдовой офицера — преподавателя Елизаветградского юнкерского училища — поляка Ганьковского. Отец умер, когда Ванде шел пятнадцатый год. Девочка обожала отца, потом боготворила память о нем. Мать постоянно рассказывала дочери подробности из его биографии, и образ отца постепенно обрастал множеством романтических деталей. Мать вспоминала рассказы отца о Франции, где Ганьковский провел свои молодые годы на службе в русском посольстве. Во Франции он заразился «французским революционным духом», на всю жизнь полюбил героев Коммуны. Отец был горд тем, что его земляки-поляки сражались на баррикадах Парижа. Впечатлительная Ванда стала мечтать о героях Коммуны, тайком читала вольнодумные стихи декабриста Рылеева, плакала над судьбой мужиков, описанных Раймонтом. Любимыми героями ее стали Чайльд Гарольд, Дубровский, Овод. В ее девических грезах рисовался возлюбленный, который придет, возьмет ее за руку и поведет по жизни. Он будет таким же смелым, как д'Артаньян, таким же справедливым, как Овод. Ванда станет его верной подругой и, если понадобится, не побоится Сибири, каторги.

Но жизнь Ванды текла плавно, как вода в степном ручейке. Зубной врач Войтинский, избранный матерью в мужья Ванде, имел в Знаменке приличный домик и обширную практику, но не походил ни на одного из романтических друзей Ванды. С круглым животиком, облысевший, Войтинский напоминал Ванде разве что Санчо Пансу — верного оруженосца Дон-Кихота.

В мире свершались большие события, гремели орудия, лилась кровь, женщины плакали над могилами солдат, в далеком Петрограде свергли царя, шла гражданская война, а Ванда жила в домике мужа, словно в зачарованном замке, отгородившись книгами от мира.

Появление во флигеле раненого матроса оживило мир девичьих грез Ванды. Матрос, имени которого она далее не знала, представлялся ей таинственным героем, сошедшим со страниц книги. Может быть, Оводом?

Матрос метался в бреду, выкрикивал какие-то непонятные слова, ругал Перепелицу, звал Катерину и все порывался что-то сообщить командиру. Ванда гладила больного по черным сбившимся кудрям, клала на горячий лоб пузыри со льдом.

В отсутствие Ванды за раненым присматривала Ядвига Войтинская — сестра доктора. Оставшись старой девой, она отдала брату всю свою неизрасходованную любовь и ласку, но с появлением в доме раненого матроса уделила и ему место в своем сердце.

Однажды, когда Ванда сидела и читала книгу у постели раненого, он открыл глаза, оглядел комнату и остановил взгляд на красивом лице сидящей у его кровати молодой женщины. Женщина была в серой пуховой кофточке, в темной юбке. «Без халата. Значит, я не в лазарете».

— Где я, сестрица? Кто ты? — спросил он.

Ванда хотела ответить, что она жена доктора Войтинского, но почему-то покраснела и сказала:

— Я друг. Ни о чем не беспокойтесь...

Стараниями доктора Финкельштейна матрос возвращался к жизни. Арсений Рывчук побледнел, у него часто болела голова, звенело в ушах. Ему было тяжело не только говорить, но и думать. Но он был жив! И знал, что поправляется.

Выручило матроса воловье сердце, как сказал доктор Финкельштейн, умолчав, что, кроме богатырского здоровья, ему помогли умелые руки врача и заботы Ванды Войтинской.

Как-то Ядвига принесла Рывчуку букетик подснежников.

— Весна, сестрица... — Арсен благодарно пожал загрубевшую от домашней работы руку Ядвиги.

Та улыбнулась и тихо скрылась за дверью.

Лиловый букетик неожиданно вызвал бурю в душе матроса. Рывчук привык смотреть на окружающий мир глазами труженика. Тучный колос пшеницы, голубеющий лен, пряный запах гречихи были ему близки и дороги. Они радовали, обещали хороший урожай. Он не мог понять обывателя, который нежился под лучами солнца, когда земля просила дождя. Он презирал людей, которые восторгались васильками, засоряющими рожь. И вот теперь его растрогали слабенькие, беспомощные, бесполезные цветы. В дом словно ворвался кусочек леса, словно пришла сама весна.

Весна! Сколько же времени он провалялся?

Днем, как всегда на минутку, забежал к Арсению ворчливый доктор Финкельштейн. Приложив к груди матроса холодные пальцы, спросил:

— И долго вы думаете отлеживаться на кровати, герой? Марш во двор!

— Что вы, доктор! — испугалась Ванда. — Он еще такой слабый...

— Не беспокойтесь. Тот, кто вырвался из могилы, проживет сто лет!

Ванда стала сопровождать больного на прогулках.

Больше, чем пробуждающаяся природа, чем весеннее солнце, пьянила Арсения Рывчука близость Ванды. Он ловил взгляд ее больших глаз, любил ее голос. Без Ванды он скучал. Арсен был уверен, что это не любовь, а благодарность за заботу. Ванда не для него. Она из другого, чуждого ему мира, она оставалась непонятной.

Прогулки ускорили выздоровление. Рывчук почувствовал, как прибывают к нему силы, и у него появилось непреодолимое желание вернуться в строй. Ванда отвечала на его вопросы о происходящих событиях, но сама мало в них разбиралась. Для нее все власти были как бы на одно лицо: все стреляли, арестовывали и причиняли всяческие неудобства в жизни. Ванда сказала, что город месяц назад заняли красноармейцы и командует ими штабс-капитан Григорьев.

Григорьев?! И Рывчук будто снова услышал вкрадчивый голос: «Святой труженик! Божий человек! Взгляни на свои мозолистые руки и оглянись вокруг. Ты царь земли!» Нет, его, Арсения, не проведешь. Он слышал различных ораторов. И анархистов, и социалистов, и боротьбистов, и черт знает каких еще. Но однажды он услышал матроса Ласточкина — вожака коммунистов Одессы. Ласточкин рассказывал собравшимся о Ленине, о большевиках. С тех пор Арсений Рывчук ходил только на те собрания, куда ходил Ласточкин, гордился, когда тот его замечал, давал какое-нибудь поручение. Ведь Ласточкин говорил о том, что вынашивал в сердце сам Арсений: о земле для крестьянина, о том, как облегчить жизнь трудовому люду, о мире. Арсений был в Одессе и Елизаветграде, под Вознесенском и под Знаменкой — и всюду, куда забрасывала его военная судьба, воевал честно, ибо верил, что правое дело на стороне тех, за кого Ласточкин. А Ласточкин был коммунистом.

Никогда Рывчук не выбирал друга с первого взгляда, сердце его не сразу раскрывалось навстречу другому сердцу. Но если он выбирал товарища, то был верен ему до конца. Так и с убеждениями. Медленно впитывал ум Арсена слова правды. Каждое поразившее его слово, как горячий уголек, перекидывал он с ладони на ладонь. Огонь обжигал, а он любовался его светом. После этого слово проникало в сердце. Так он замкнул в сердце слова о большевиках, сказанные Ласточкиным, его рассказы о Ленине. Слово «большевик» стало для него компасом, который указывал путь в жизни. Арсений уверовал — только большевики принесут счастье народу.

Ванда Войтинская тяготилась разговорами о политике. Она любила пересказывать Арсению прочитанное, охотно декламировала стихи. Постепенно она вводила Арсения в увлекательный мир книг, населенный людьми, совсем не похожими на тех, кого он знал.

Однажды Арсений рассказал Ванде о Катерине.