Мириам Анисимов - Ромен Гари, хамелеон

• Название: Ромен Гари, хамелеон
• Автор: Мириам Анисимов
• Издательство: Деком
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89533-169-9

Ромен Гари (Роман Касев, Фоско Синибальди, Шайтан Богат, Эмиль Ажар) — личность в литературе уникальная. Он единственный дважды получил Гонкуровскую премию и этим заставил говорить о себе весь мир. Русский читатель познакомился с его творчеством в 1988 году, прочитав роман Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди». Тогда в предисловии писатель предстал сыном «московской актрисы», которая в 1921 году увезла его из России. О Гари ходили легенды, которые он сам предлагал читателям в своих произведениях, играя фактами, словно факир.

Эта книга впервые открывает правду о жизни великого мистификатора: здесь он писатель, сценарист, дипломат, летчик, участник движения Сопротивления… и страстный любовник, о котором мечтали многие женщины.

Роман-биография удовлетворит вкусы любого читателя: разножанровость и закрученность интриги нередко не уступают романам самого писателя, а многие факты заставят по-новому взглянуть на хорошо известные произведения Гари-Ажара и перечитать их еще раз.

---

В начале октября 1941 года немцы перевезли в гетто восемь тысяч евреев Свечан. Гетто состояло из нескольких улиц, на одной из которых находился и дом Овчинских. После ликвидации гетто он был снесен. Двумя днями позже людей отправили в Полигоны, представлявшие собой неиспользуемые погреба польских военных строений в лесу Ново в 12 километрах от города{105}.

Эсэсовцы посадили их на землю и отобрали нескольких крепких мужчин, способных работать. Остальных группами отводили к огромному рву и расстреливали. За два дня было ликвидировано 3726 евреев из Свечан и восемь тысяч — из предместий города. Среди тех, кого удалось опознать, Леа Овчинская, Авраам Овчинский с женой Эттой-Леей, Берах-Моше Овчинский с женой Хеней — все близкие родственники Ромена Гари{106}.

Уцелевших при эвакуации гетто 5 апреля 1943 года отправили в лагерь смерти Понары под Вильно. Немцы, опасаясь вылазок партизан, начали «чистку» пограничной зоны между Белоруссией и Литвой{107}. Своим жертвам они сказали, что их вместе с жителями других городов перевозят в гетто Ковно. Когда поезд встал посреди леса в Понарах, эсэсовцы начали высаживать пленников. Услышав автоматную очередь, несчастные пытались бежать, но все были убиты прямо у вагонов.

Гари было известно, что семь родственников его матери погибли в концлагерях. В неоднократно переписывавшихся черновиках «Псевдо»{108} этому посвящены многие страницы, но в окончательный вариант книги они не вошли.

Мне не важно, достанется ли мне что-то, доктор. Я не стремлюсь на этом заработать. Меня не интересует выгода: ни один из семи близких родственников моей матери, имевших дело с фашистами, не получил дивидендов — все сгорели в кремационной печи, ни один не уцелел. Я иду не ради денег.

<…>

На дне ты, которую мы заставили их вырыть, находилось человек сорок мужчин, женщин и детей, и все они ждали. От и не думали защищаться. Женщины, конечно, выли и пытались защитить собой детей…

Гари умолчал о том, что среди жертв этой трагедии было несколько родственников со стороны отца: сам отец, его вторая жена и двое их детей, а также дядя Ромена Борух и его жена Ривка.

8

Ромен Гари стремился скрыть любую информацию о своем отце, но полностью ему это не удалось.

В «Обещании на рассвете» он пишет, что отец умер от страха, не дойдя до газовой камеры{109}, а об обстоятельствах смерти Арье-Лейба якобы узнает из письма неизвестного, которое получил через несколько дней после присуждения ему Гонкуровской премии за «Корни неба», в 1956 году.

Гари вспоминает, как он растерянно стоял в руках с этим письмом на лестнице «Нувель ревю Франсез» до тех пор, пока Альбер Камю, увидев, что ему нехорошо, не пригласил его к себе в кабинет. «Этот швейцар, этот портье <…> писал мне, что от страха мой отец не успел дойти до газовой камеры: упал мертвым на пороге»{110}.

Видимо, «швейцаром» и «портье» Гари иронично называл узника «зондеркоманды». Ссаживая с поезда людей, привезенных на расстрел, эсэсовцы отбирали из них наиболее крепких. Они должны были выносить тела из газовых камер, а потом либо сжигать их в кремационных печах, либо, если печи не справлялись с наплывом работы, сбрасывать в выкопанные рядом огромные ямы. Эти люди видели, как узников раздевают и вводят в газовую камеру, и порой узнавали в трупах своих близких. Выживших после эвакуации или ликвидации лагерей крайне мало: «зондеркомандос» регулярно расстреливали, обычно через несколько месяцев подобной работы{111}.

Зачем же Гари пишет, что его отец умер от страха? Может быть, таким образом, он хотел отомстить ему за то, что тот ушел из семьи? Гари было известно, что евреи, которых депортировали в лагеря смерти, предвидели свою ужасную судьбу. Основываясь лишь на весьма неполных сведениях своих современников о Холокосте, Гари, зная, что его отца расстреляли гитлеровские штурмовики, предлагает читателю ложную версию: его отец погиб хотя и от рук фашистов, но не у газовой камеры — как уже было сказано, литовских евреев гитлеровские штурмовики просто массово расстреливали.

Как бы неоднозначно Роман Касев ни относился к отцу, он не мог стереть из своей памяти тот факт, что тот был убит немцами. Несмотря на всю враждебность, он чувствовал, что вместе с Арье-Лейбом умерла частица его самого. Возможно, за тем, что Лейб не успел войти в газовую комнату, скрывается желание вырвать душу и тело своего отца из лап фашистов. Свое отчаяние и боль он передал Янеку Твардовскому{112} в «Европейском воспитании»: «Янека вдруг охватила грусть, почти отчаяние: он впервые отчетливо понял, что его отец мертв».

Если бы Ромен действительно получил столь уникальное свидетельство о последних минутах жизни своего отца, разве он стал бы скрывать подробности? Он наверняка назвал бы имя человека, который их ему сообщил. Арье-Лейб Касев действительно был убит гитлеровцами, и Ромен Гари узнал об этом сразу после войны. В письме от 9 октября 1945 года он написал своему лицейскому товарищу Франсуа Бонди о том, что его отец погиб в Польше.

У меня умерли все родственники, это вполне «в духе времени». Мама — в 1941 году от рака. Отец и другие родственники в Польше — не знаю, при каких обстоятельствах. Дядя — тоже в Ницце{113}.

Гари ненавидел отца из-за того, что в 1925 году он ушел из семьи к Фриде Боярской{114}, которая была на семнадцать лет моложе Мины. Фрида родила Арье-Лейбу двоих детей: Валентину (родилась 10 июня 1925 года, свидетельство о рождении будет правильно оформлено лишь 29 мая 1931 года) и Павла (родился 19 марта{115} 1926 года{116}, восьмимесячным), когда он официально еще оставался мужем Мины{117}. Вероятно, о прошлом матери Ромен Гари не знал ничего. Впрочем, он рассказывал Франсуа Бонди, когда они еще оба были лицеистами, что в Польше у него был брат, который умер в раннем возрасте{118}. Был ли этот брат сыном Мины от первого брака, с Рувном Брегштейном, или от второго с Арье-Лейбом? Лесли Бланш, первая жена Гари, слышала от него, что его брат остался с отцом в Польше.

Имя отца было вписано в свидетельство о рождении Валентины только 29 мая 1931 года, а Павла — 5 марта 1930-го.

Согласно свидетельству о разводе (гету), составленному раввинатским судом округа Вильно, брак Мины и Арье-Лейба Касевых был расторгнут 17 октября 1929 года{119}, только через четыре года после того, как они расстались: Мина с Роменом, которому тогда было шестнадцать лет, уже полгода жили в Ницце. Отсюда следует, что Мина, эмигрировавшая с сыном во Францию еще летом 1928 года, вынуждена была вернуться в Вильно{120}, поскольку по иудейскому закону свидетельство о разводе составляется секретарем (сойфером) раввинатского суда в присутствии обоих супругов и подписывается двумя свидетелями{121}.

В данном случае раввин не указал причину развода, хотя обычно она оговаривается в документах. Странно, что свидетельство датировано тридцатым числом месяца тишрей, как раз между двумя большими праздниками: через три дня после Йом Кипур[15] и за день до Суккота[16]. Нет подписей сторон{122}. По иудейскому обычаю разведенная женщина может оставить себе фамилию бывшего мужа.

Мина с Роменом покинули Вильно, а Арье-Лейб с Фридой и детьми поселились в Ковно. Лейб был вынужден вернуться в Вильно 10 июня 1940 года, так как почти все мелкие предприятия Ковно, находившиеся главным образом в руках евреев, были национализированы советской властью, а Вильно всё еще находился на территории Польши. Семья поселилась у отца Арье-Лейба на улице Савичяуса{123}.

Но это была не более чем краткая передышка. В 1942 году фашисты перевели Касевых в гетто № 2 на улицу Сяулу, 3/5{124}. Поскольку уничтожали в первую очередь стариков и детей, Арье-Лейб омолодил себя на десять лет, сказав, что родился в 1893 году{125}, и на время получил привилегированную работу: стал трубочистом. Немцы особенно нуждались в трубочистах, в том числе в пределах гетто, потому что боялись пожара. Те, кто имел разрешение на эту работу, по сравнению с остальными хорошо зарабатывали и свободно покидали гетто в течение дня. Благодаря этому они могли закупать предметы первой необходимости у арийцев.

Приблизительная дата смерти, которую Гари указал на фотокарточке своего отца, — 1943–1944 гг. — кажется вполне вероятной, поскольку ликвидация гетто в Вильно осуществлялась в несколько этапов с июля 1941 года по сентябрь 1943-го. Первый этап продолжался с 31 августа по 12 сентября 1941 года; за это время были уничтожены 3700 человек. Фашисты устроили провокацию, а потом обвинили евреев, что те стреляли в немецких солдат из засады. В ближайшие часы жители старого еврейского квартала были задержаны, а их имущество конфисковано. 13 сентября эсэсовцы повели их к месту массового расстрела в Понарах. Первая группа расстрелянных копала большие круглые ямы для себя и последующих жертв. Эсэсовцы со своими подручными-литовцами убивали их поочередно: сначала мужчин группами по десять человек, затем женщин и детей.