Анна Баркова - Восемь глав безумия. Проза. Дневники

• Название: Восемь глав безумия. Проза. Дневники
• Автор: Анна Баркова
• Издательство: Фонд Сергея Дубова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94177-011-3

А. А. Баркова (1901–1976), более известная как поэтесса и легендарный политзек (три срока в лагерях… «за мысли»), свыше полувека назад в своей оригинальной талантливой прозе пророчески «нарисовала» многое из того, что с нами случилось в последние десятилетия.

Наряду с уже увидевшими свет повестями, рассказами, эссе, в книгу включены два никогда не публиковавшихся произведения — антиутопия «Освобождение Гынгуании» (1957 г.) и сатирический рассказ «Стюдень» (1963).

Книга содержит вступительную статью, комментарии и примечания.

---

Если применить эту стихотворную самоаттестацию к прозе Барковой, то здесь на первый план, пожалуй, выйдут два опорных слова: горечь и раздор. В прозаической части творчества поэтессы сконцентрировались ее горькое сознание «небывалого еще в истории человечества крушения», раздор, расхождение с общепринятым мнением, нежелание участвовать во всякого рода идейных самообольщениях интеллигенции. Об этом, наверное, лучше и точнее всего сказала сама Баркова в одном из фрагментов незаконченной повести, над которой она работала в пятидесятые годы.

Здесь повествуется о некой русской писательнице, «очень пожилой женщине», живущей на берегу Средиземного моря, «предположим, в Антибах». Эта писательница (своего рода аlter ego автора) внезапно прославилась не только у себя на родине, но и во всем мире. Прославилась потому, что «много ненужных иллюзий в это время нуждалось в едкой кислоте для того, чтобы внезапно разложиться, превращаясь в ничто. Такой огненной кислотой оказались произведения этой странной женщины <…> В этих страшных стихах, парадоксально умных и злых повестях не было даже столь любимого эстетами изящества, благоухания, грации. Это были колючие, резкие, далеко не ювелирные изделия. Можно было оцарапаться о них, можно было испугаться их, можно было их возненавидеть, но пройти равнодушно мимо них было нельзя».

Иронический подтекст этого фрагмента заключается, между прочим, в том, что пишет об известной писательнице и о всеобщей славе ее творений человек, чье имя по существу было напрочь вычеркнуто из современной литературы. Известная в начале 20-х годов поэтесса Анна Баркова, отмеченная вниманием А. Блока, А. Луначарского, В. Брюсова, отбывала в 30-е годы свой первый лагерный срок в Казахстане, жила в военные и первые послевоенные годы под административным надзором в Калуге, а в конце 40-х годов снова угодила — в воркутинские — лагеря по пресловутой 58-й статье.

В марте пятьдесят шестого года, казалось, закончились ее лагерные мытарства. Баркову освободили, согласно указу об амнистии от 27 марта 1953 года. В разряд реабилитированных лиц она не попала, а это значит — жить ей в Москве приходилось на полулегальном положении. Скиталась по знакомым в поисках ночлега. Писала заявления в высшие инстанции с требованием реабилитации. В начале 1957 года, когда Москва готовилась к Международному фестивалю молодежи, чтобы не подводить друзей, помогавших ей хоть как-то существовать в столице, Анна Александровна уезжает на Украину, в поселок Штеровка Ворошиловградской области.

В этом глухом украинском углу она целиком погружается в работу над прозаическими произведениями. Пишет много и быстро. Повести, рассказы, наброски к романам. Складывается впечатление, что она спешит высказаться в преддверии новых надвигающихся на нее бед. И беды не заставили себя ждать.

В ноябре 1957 года Баркова получила долгожданное известие о реабилитации. А буквально через несколько дней после этого известия была снова арестована и приговорена к десяти годам лишения свободы. За что? В первую очередь за ту самую прозу, которая, можно сказать, с пылу с жару, с писательского стола (если был таковой!) попала на стол следователей и вызвала яростную реакцию у литературных экспертов, привлеченных к новому делу Барковой. В экспертную комиссию входили: старший преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Ворошиловградского педагогического института, кандидат философских наук; зам. редактора Ворошиловградской областной газеты «Молодая гвардия» и зав. отделом областной газеты «Ворошиловградская правда», член Союза советских писателей. Окончательный вывод комиссии таков: «Все рукописные материалы Барковой А. А. имеют антисоветский характер, чернят советскую действительность и своим острием направлены против социалистического строя».

Впрочем, Барковой было не привыкать к резкому неприятию своего творчества. Сохранился отзыв Н. Замошкина (1927 год) о ее неопубликованной и не дошедшей до нас повести «Серое знамя». В отзыве подчеркивалось, что в рецензируемом произведении ощутимо «сильнейшее влияние Достоевского, Л. Андреева, Ницше и пр. чертовщины, мистики, декаданса, мистического анархизма и бандитизма». На этом основании повесть Барковой зачислялась в разряд антисоветской литературы. Но тогда все-таки обошлось без судебных санкций. Кстати сказать, единственный, напечатанный в московский период рассказ «Стальной муж» (журнал «Красная нива», 1926), обойден вниманием рецензентов.

Реакция первых «критиков» на прозу Барковой 1950-х годов, равно как и судебный приговор (десять лет за рукописные, никому неизвестные произведения!), говорили о том, что Баркова попала в самое яблочко той мишени, в которую она метила. Ее проза даже во времена хрущевской оттепели показалась властям чем-то настолько чуждым, что вечную каторжанку без особого шума поспешили снова упрятать за колючую проволоку, а рукописи сдать в секретные архивы на вечное хранение.

Но жизнь непредсказуема. Через тридцать пять лет «арестованная проза» Барковой увидела наконец-то свет и оказалась не менее актуальной, нежели в момент ее создания.

В первую очередь поражаешься интеллектуальной проницательности Барковой, которая предсказала в своей прозе многое из того, что с нами случилось в последующие десятилетия. Это — распад Советского Союза и крах социалистического лагеря, губительность научно-технического прогресса, попавшего под власть временщиков, разрастание конфликта между западным и восточным миром. Но главное — это предсказание системного мировоззренческого кризиса, в котором все мы сегодня пребываем.

«Эпоха великих фальсификаций. Фальсифицируют историю: древнюю, среднюю, новую и новейшую (историю буквально вчерашнего дня). Фальсифицируют науку (свои собственные доктрины, методы и догмы), искусство, продукты, чувства и мысли. Мы потеряли критерий для различения действительного от иллюзорного». Эта дневниковая запись сделана Барковой 25 января 1957 года, а воспринимается как жгучее откровение сегодняшнего времени.

Не менее актуально и следующее признание, помеченное тем же днем: «Мир сорвался с орбиты и с оглушительным свистом летит в пропасть бесконечности уже с Первой мировой войны. Гуманизм оплеван, осмеян, гуманизм „не выдержал“.

Новая соц<иалистическая> вера и надежда (марксизм, „научный социализм“) засмердили и разложились очень быстро. В так называемом буржуазно-демократ<ическом> строе о „широкой демократии“ тоже хорошего ничего не скажешь. Ну, более сносно, более свободно жить для отдельного человека. А так, в общем, истрепанные лоскуты робеспьеровского голубого кафтана, истертые клочки жан-жаковского „Общ<ественного> договора“. Вздор. Галиматья…»

Дневники, записные книжки поэтессы становятся смысловым ключом к «антиутопическим» повестям Барковой: «Восемь глав безумия», «Как делается луна», «Освобождение Гынгуании». Здесь возможны параллели с творчеством Г. Уэллса, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, Е. Замятина.

Каждая повесть представляет собой картину деградации человеческого общества, его неотвратимое движение к гибели. Однако, в отличие от классических антиутопий XX века, Баркова в своих прозаических произведениях максимально сокращает зазор между настоящим и будущим. Писательница склонна думать, что временной запас стабильности у человечества кончился, и не какое-то отдаленное будущее, а именно сегодняшняя действительность заключает в себе смертельную опасность для всех и каждого.

В повестях Барковой доминирует интеллектуально-диалогическое начало. На относительно малом пространстве прозаического текста сконцентрировано напряженное действие, связанное, прежде всего, с противостоянием различных точек зрения на жизнь. Особенно показательна в этом плане повесть «Восемь глав безумия», представляющая собой столкновение, многосоставный диалог героини, за которой узнается сам автор, с дьяволом, принявшим облик заурядного пенсионера-рыболова.

Эта повесть является своеобразной пародией на классическую дьяволиаду. Князь тьмы, когда-то гордый, уверенный в своей победе, выведен здесь усталым и понурым субъектом, обиженным на людей за то, что они отвернулись от Бога и Дьявола, попав во власть нового духа — всемирной Пошлости. Мировая интрига иссякла. Человечество вступило в эпоху пародий. «Пошлость, — жалуется черт, — единственная пища человека вашего последнего времени. В мировом плане мы не предусмотрели такую возможность». И далее «черт-рыболов» демонстрирует две модели будущего. Западную, где царит материальное благополучие, но полностью отсутствует личностное начало, и коммунистическую, основанную на насильственном подавлении особого элемента, названного учеными индивидуалином. Крайности сходятся. И та, и другая модель призваны подтвердить генеральный тезис черта: «Мир погиб давно. Духовно вы все мертвецы».