Жюль Мэнн - Сокровища града Китежа

• Название: Сокровища града Китежа
• Автор: Жюль Мэнн
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

В повести-мистификации «Жюлля Мэнна» рассказывается о похождениях трех чудаковатых французов, приехавших в Советскую Россию на поиски сокровищ затонувшего града Китежа. Замаскированная под переводное французское произведение повесть впервые вышла в Киеве в самом начале 1930-х гг. и с тех пор успела стать книжной редкостью. Настоящее имя автора, скрывавшегося под псевдонимом «Жюль Мэнн», остается неизвестным.

---

Незначительные сбережения быстро иссякли. Наступили дни систематического недоедания. Был упразднен завтрак. Затем ужин. Обед становился все более голодным. И наступил день, когда в карманах господина Туапрео не оказалось ни сантима. Желудок настоятельно требовал пищи. Ученый бродил мимо витрин гастрономических магазинов, кафе и ресторанов, мимо баров и паштетных, мимо всех многочисленных мест, где люди насыщаются, едят или приобретают съедобное. Профессор впервые ощутил, именно ощутил отнюдь не платоническую любовь и вожделение к копченым сигам, к нежно-розовым устрицам и бесстыдно красным омарам. Он исходил слюной при взглядах на пышные пуддинги, на замысловатые торты, на бесчисленные сорта конфет. Резкие боли полосовали истощенный желудок при взглядах на бри, честер, при взглядах на окорока и колбасы.

И хотя за всю свою жизнь Оноре Туапрео едва ли выпил литр вина, — теперь его прельщали колоссальные горы бутылок, наполненных разноцветными винами и водками. Он жаждал попробовать от каждой. Он хотел узнать вкус шампанского и ликеров, он хотел ощутить на языке горечь коньяков и разнообразнейшие вкусы аперитивов.

Словом, Оноре Туапрео был голоден и его томила жажда.

— Дьявольщина! Я прожил 57 лет, за свою жизнь истребил уйму всяческих продуктов, но ни разу я не ощущал вкуса того, что ел. А вот теперь, когда я жажду ощутить этот вкус — это недостижимо!

Ученый крепко выругался замысловатыми научными терминами и погрозил кулаком по направлению площади Этуаль. Вероятно, это направление было совершенно случайно. Ибо какие же враги могут быть у ученого Оноре Туапрео на площади Этуаль?

Быть может, на этой, никому не страшной угрозе и безобидных ругательствах, Оноре Туапрео и успокоился бы, но этого не допустили голодные колики. Ученый тщательно, но явно безнадежно еще раз обыскал свои карманы. Увы! Пустота в них осталась неизменной.

Внезапно профессор сделал чрезвычайной важности открытие. Оно было плодом логически построенных рассуждений.

— Дома есть кое-какие вещи. Ну, скажем одеяло, сюртук, новые штиблеты. Так, — это бесспорно. Приобретая эти вещи, я платил за них деньги. Следовательно, скажем, сюртук равен х денег, которые я за него заплатил. То есть — я имею х денег, равный моему сюртуку. Это тоже бесспорно, безошибочно. Дальше. Если сюртук равен х денег, следовательно — я могу эти деньги получить. Каким же образом?

На несколько минут профессор задумался, но блестящее разрешение задачи не замедлило осенить светлый ум ученого.

— Я должен продать сюртук, и тогда буду иметь искомый х! Ну, предположим, что я допустил какую-нибудь ошибку в своих расчетах, и это будет меньше, это будет х — у. Но все же это будут деньги, деньги!

Закончив свои размышления, ученый возликовал и, внезапно помолодев, что с ним всегда происходило в моменты побед творческой мысли, — вприпрыжку побежал домой реализовать искомый х.

Теоретические выкладки ученого Туапрео оказались непогрешимы. Практически это выразилось в нескольких франках и десятке сантимов, взамен парадного сюртука.

Появилась возможность пообедать. На этот раз Оноре ел необычайно вкусные блюда, хотя все они носили тривиальные названия, и даже хлеб — был не просто хлеб, а необычайно вкусное нечто. Покончив с обедом — господин Туапрео расплатился и вышел на улицу. Ему показалось, что ресторанные порции малы.

— Безусловно малы— и я снова голоден!

С такими мыслями ученый нырнул в двери ближайшей паштетной. Пробыв там довольно продолжительное время, г-н Туапрео вышел из паштетной только для того, чтобы, пройдя пять шагов — завернуть в кафе. Затем последовала кондитерская. В каком-то чрезвычайно воздушном павильоне ученый ел мороженое, и пил довольно сложный аперитив в прохладном подвальчике. На этом и закончил свое существование сюртук ученого Оноре Туапрео. Пьяненький профессор чудом не был раздавлен. И только рука провидения, относящегося с должным уважением к трудам Оноре, смогла провести его путаными улицами и переулочками, поднять в спасительную мансарду и заботливо уложить в постель.

Ах, в наш век ничто не делается безвозмездно и даже провидение за оказываемые услуги взимает гонорар.

На крыше соседнего дома пылал жаркий полдень, когда Оноре Туапрео проснулся. Все происшедшее вчера вспоминалось смутно: не то сон, не то в детстве слышанная сказка. Неодобрительно относясь к снам и сказкам (даже слышанным в детском возрасте), громадным усилием воли профессор восстановил происшествия вчерашнего дня вплоть до третьего бокала радужного аперитива. Дальше ищущая память профессора натыкалась на плотную и темную завесу. К двум часам профессор окончательно прекратил свои экскурсы в ушедший день, поднялся, оделся, освежил лицо и руки и задумался над тем, что из своего имущества реализовать на сегодня.

Выбор пал на парадные брюки. Профессор, задумавшись над бренностью всего живущего, подошел к гардеробу, открыл дверцу и не глядя пытался снять брюки с вешалки. Рука ловила только пустоту. В недоумении, профессор глянул в гардероб.

Он был пуст. Профессор растерялся. Нервно обыскал он всю комнату, выдвинул все ящики комода, отодвинул кровать и стулья, почему-то заглянул даже в рукомойник, — но всюду, так же как и в гардеробе, — было пусто.

С непривычки от аперитивов болит голова. Слегка поглаживая свой крутой и высокий лоб, профессор присел на стул.

— Да, несомненно, — это значит, что меня обокрали, — пришел он к печальному заключению.

Профессор! Профессор! Вы ошиблись, вы заблуждаетесь! Ну, какая это кража? Вы забыли о добром провидении, так заботливо доставившем вас домой сквозь суету и шумиху улиц, на которых вчера вы могли погибнуть трижды и четырежды! А вы говорите о воровстве! Ах, профессор, профессор, — вы совершенно не знакомы с экономикой века, вы совершенно не знаете жизненных законов нашего времени. Всякий труд должен быть оплачен, профессор, а доброе провидение немало потрудилось, пока вы смогли заплетающимся языком сообщить свой адрес. Пока оно, это заботливое провидение, подняло вас на ваш этаж и уложило в вашу постель. Вы несправедливы, профессор, вы заблуждаетесь, вы клевещете! Профессор, вы…

Но, впрочем, я должен просить у вас извинения, уважаемая читательница, или читатель, — я должен извиниться, и я извиняюсь. Дело в том, что я немного поторопился и забежал вперед: я еще не знаком с профессором Оноре Туапрео. Я его еще не знаю, не видел, а следовательно, и не мог сделать ему своего многословного замечания о воровстве, о провидении и о труде, который должен быть оплачен.

Уважаемые читатели, я, Жюлль Мэнн, скромный провинциал, попал в Париж и познакомился с великим ученым значительно позже истории с провидением, и вот при каких обстоятельствах.

4

Добрый гений, или, если вам угодно будет, благожелательное провидение, оказалось очень аккуратным и не оставило в комнате ученого ни одной вещицы, кроме того, что было на нем.

Ученый был огорчен, подавлен, убит. Именно теперь, когда к тому не было никаких возможностей — его одолевали всяческие, доселе неиспытанные желания. Он жаждал дорогих вин и яств, он мучительно тосковал по хорошей сигаре. Словом, Оноре Туапрео был одержим желаниями, осуществление которых было невозможно без наличия денег, денег и денег. Наконец, кроме всего этого, совершенно неосуществимого при настоящем положении вещей, Оноре Туапрео просто был голоден, хотел есть. Но даже и эта скромная потребность — была неосуществима.

Печальные и безрадостные мысли входили в голову ученого, как ветер в покинутый дом, окна и двери которого настежь. Печальные мысли рождали печальные выводы.

— Несомненно, совершенно несомненно, что я осел! Ах, какой я осел! К тому же — старый! Подумать только, — сколько энергии, сколько невозвратимых лет потратил я на какие-то дурацкие выкладки, на никому не нужные изыскания, на разработку проектов, гениальнейших проектов, за которые гонят из колледжа. Проектов, из-за которых я сперва остаюсь без завтрака, затем без ужина, обеда и вот, наконец, — без чего бы то ни было. Осел! Старый, глупый осел! Вот, броди теперь по улицам и голодными глазами заглядывай, как живут, понимаешь, живут другие. Пользуются жизнью, пользуются ее благами, стремятся к тому, чтобы возможно больше этих благ урвать, упиться ими досыта, до отвала… Ах, осел, осел, — безнадежный, непоправимый осел!

Подгоняемый своими безрадостными размышлениями, Оноре Туапрео дошел до Западного вокзала и уселся на скамеечке скверика. А мысли, неотвязные и горькие, не оставляли стареющий профессорский мозг. Они делали скачки, метали петли, рождали неожиданные выводы и, наконец, уперлись в определенное, твердое и заманчивое решение. Осознав это решение, профессор застыл на несколько минут, уподобившись соляному столбу, затем на поблекших щеках расцвели старческие розы румянца, глаза радостно и часто заморгали и профессор проделал несколько глотательных движений, чтобы избавиться от раздражающего избытка слюны. Принятое профессором решение основательно заполонило все существо ученого, собралось оформленной мыслью в мозгу, повисло на кончике языка, приподняло губы и Оноре Туапрео четко, громко и раздельно, а главное, безапелляционно и убедительно произнес: