Жюль Мэнн - Сокровища града Китежа

• Название: Сокровища града Китежа
• Автор: Жюль Мэнн
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

В повести-мистификации «Жюлля Мэнна» рассказывается о похождениях трех чудаковатых французов, приехавших в Советскую Россию на поиски сокровищ затонувшего града Китежа. Замаскированная под переводное французское произведение повесть впервые вышла в Киеве в самом начале 1930-х гг. и с тех пор успела стать книжной редкостью. Настоящее имя автора, скрывавшегося под псевдонимом «Жюль Мэнн», остается неизвестным.

---

Прошла неделя. Собственно, не прошла, а промчалась. Профессор точно установил местоположение затонувшего города. На лучшей из наших карт оно было обведено красным карандашом, а в центре красовался французский флажок. Я с гордостью ногу сказать, что я преодолел все трудности в деле снабжения экспедиции, — все необходимое было запасено в избытке.

Самое последнее и трудное дело — была наша экипировка. Еще с 1812 года французы знают и твердо помнят, что Россия — это север. Морозы, льды, снега. О, французы это помнят очень хорошо! Ведь это в 1812 году они лишились такой громадной и богатой колонии, какой могла бы быть Россия. Мы, республиканцы, умеем отдавать должное великим замыслам наших великих императоров!

Да, так вот, — экипировка. Я было растерялся, но мне помог господин Петров. Хотя господин Петров самый настоящий француз, о чем свидетельствуют его бумаги, но еще в 1917 году он был русским и имел в Москве большой торговый портняжеский дом «Петров и сыновья». Этот милейший господин Петров подтвердил нам наши сведения о русском климате.

— Даже в июне там нельзя показаться на улицу без шубы! Вы моментально отморозите нос.

Я не хотел, чтобы мы отморозили носы, да и господин Петров этого не хотел, и он сшил нам три прекрасных русских «доха». Это особый род шубы, очень тяжелый, жаркий и неудобный во Франции, но необходимый и приятный в России. Мы были очень признательны господину Петрову, и господин Бартельс с удовольствием выписал ему чек. За небольшое дополнительное вознаграждение этот же господин Петров снабдил нас туземной обувью, под названьем «валенки». С экипировкой было покончено.

Все необходимое для экспедиции, кроме наших «доха» и «валенки», мы решили пока оставить в Париже, с тем, чтобы выписать это немедленно, как только мы найдем место, отмеченное на карте флажком, и столкуемся с русским правительством.

О, мы знали, что нас ожидают большие трудности. Но разве трудности когда-нибудь останавливали француза!

Мы выпили немало шампанского в тот день, когда господин Бартельс получил заграничные паспорта. И вот, наконец, мы — на Северном вокзале.

Вечер был тих и прозрачен. Всем троим нам немножко взгрустнулось.

От далекой России на нас уже веяло ледяным холодом. Но наши отважные сердца, согреваясь мыслями о сокровищах, были непоколебимы. Право же, я чувствовал себя рыцарем и мой девиз была — обольстительнейшая мадемуазель Клэр, мой щит — знаменитая «доха», и цель — сокровища, сосчитать которых с точностью не смог даже гений Оноре Туапрео.

Мягко и бесшумно тронулся поезд, увозя нас в наш крестовый поход.

Вечерний Париж уплывал все дальше и дальше. И только огни города долго еще сверкали в наступивших потемках рассыпными самоцветами, да башня Эйфеля посылала прощальные световые лучи.

Мы отошли от окна и, кажется, дорогой учитель смахнул платком набежавшую слезу расставанья.

С прошлым покончено! Впереди нас ждут борьба и победы. И когда мы вернемся в родной наш Париж, вернемся с триумфом, — мы будем, конечно, другими людьми.

Разговор не клеился и мы улеглись спать.

7

Встающий день застал нас на германской границе.

Приятно было наблюдать, что уроки войны не прошли для бошей даром: они научились вежливости, они стали любезны с победителями.

В течение нескольких минут были покончены все формальности с паспортами и багажом. Чиновники были предупредительно любезны и разговаривали с нами на нашем родном языке. Вот вам еще одна очевидная польза минувшей войны, — немецкие чиновники разговаривают по- французски. Конечно, было бы лучше, если бы вся Германия заговорила по-французски. Но ничего, в следующий раз, мы надеемся, так и будет. Ведь недаром воздвигнута «могила неизвестного солдата» — она вопиет о мести и месть будет!

Конечно, вагоны бошей не так удобны, как наши, но все же мы разместились в купе. Гнуснейшего вида рыжий немец прокричал свое нелепое «Abfahr!» — и вот опять мы неуклонно стремимся к нашей цели.

— Ну, знаете ли, это возмутительно! Я едва совладел с собою!

С этими словами господин Бартельс, багровея и очевидно волнуясь, закурил свою сигару.

— В чем дело?

— Что случилось?

— Да помилуйте, эти немецкие свиньи!..

— Но, по-моему, они были с нами настолько любезны, что не будь они боши, я сказал бы, они французы!

— Уважаемый профессор! Неужели вы не слышали? Любезны? По-французски — да, но как отчаянно ругали они нас по-немецки!

— Вы думаете, что это они нас ругали? — удивился я.

— А то кого же, — Иван Иваныча?[4]

Мы долго и искренне возмущались наглостью немцев. Нас, победителей, они ругали чуть ли не в глаза! И это после того, как мы идем на такие уступки, после Дауэса и Юнга! О, грубые животные! Право же, мир только приобрел бы, если бы мы стерли их с лица земли.

В разговоре мы не заметили, как поезд подошел к станции.

— Нет, мы их еще проучим, мы им привьем французскую галантность! — воинственно угрожал господин Бартельс, но он замолк на полуслове.

Купе отворилось и в двери протиснулось непомерно большое, широкоплечее и голубоглазое существо.

О боже, несомненно, это немец и к тому же прездоровенный! Он мельком глянул на нас и забросил свой чемодан в сетку. Мы с дорогим учителем невольно съежились. Показалось, что чемодан летит нам на головы.

Но, конечно, это было только инстинктивное движение, а отнюдь не трусость. Через минуту мы оправились и приняли положение, какое подобает французу, черт побери!

Все-таки, он ужасно большой, этот немец. У него громадные кулаки, поросшие рыжим мохом, и крупные белые зубы, как у лошади.

В купе стало тесно, неудобно и душно. Разговор наш прервался сам собою и мы молча, с презрением наблюдали это громадное животное.

Немец, по-видимому, не чувствовал нашего презрения и с любопытством разглядывал нас. Однако, это занятие скоро ему надоело и он принялся за свой чемодан. Перед моими глазами мелькнули багажные наклейки различных немецких городов. Я глянул на наши чемоданы. Медлить было опасно. На наших чемоданах также были наклейки и, понятно, французские. Я искоса глянул на немца. Короткими бочкообразными пальцами он копался в своем чемодане. Я переглянулся с учителем и Бартельсом. Их умоляющие взгляды подтолкнули меня.

Я никогда не хвастаюсь. Французу не пристало хвастать смелостью — и без того мир знает о ней.

Бесшумно и ловко я приподнялся к сетке и в одно мгновенье повернул наши чемоданы наклейками к стене. О, это было проделано смело и молниеносно!

Вам, конечно, понятен мой поступок и мотивы, его продиктовавшие. Мы не могли допустить, чтобы какой-то немец, пусть даже у него косая сажень в плечах и громадные кулаки, осмелился читать названия наших, французских городов! О предки, о храбрые галлы, — видите ли вы?

Немец достал из чемодана бутерброд и беззастенчиво чавкал, прихлебывая из фляги. Мы с трудом выдерживали это гнусное зрелище и отвернулись каждый в свой угол. Казалось, прошла вечность, а немец неустанно продолжал чавкать. Наконец он насытился. Опять полетел чемодан в сетку и опять, невольно, мы съежились. Но достоинство, подобающее французам, не замедлило возвратиться на наши лица.

Гром загрохотал в купе и мы с трудом сохранили это достоинство. Оказалось — заговорил немец.

— Я вас спрашиваю, господа, разве это еда? Разве так должен питаться честный немец? А?

При этом громовом «А!» я испугался за целость оконного стекла, а внутри у меня что-то оборвалось.

— Но после версальского грабежа немцу приходится так питаться. Эти проклятые грабители раздевают нас догола, они вырывают у нас изо рта последний кусок. Эти паршивые французишки!..

— Но позвольте, позвольте!.. — не выдержал дорогой учитель.

— Что-о-о? — взревел немец и дорогой учитель поперхнулся. Я и господин Бартельс замахали на него руками, но он замолк и без этого.

— Что-о-о? Да уж не французы ли вы, господа?

Я храбро наблюдал и совершенно отчетливо видел, даже сквозь зажмуренные веки, как поднялся немец во весь свой рост и недвусмысленно сжал кулаки. Господин Бартельс исчез, вернее — исчезла его голова. Он удивительнейшим образом запрятал ее между диваном и спинкой.

— Нет! Нет!.. Совсем даже нет… французы?.. Хи-хи, какие же мы французы… Хи-хи… Мы нет… Мы даже совсем наоборот… — профессор бормотал в растерянности и не находил подходящей национальности. Немец выжидательно молчал и было очевидно, что кулаки его не намерены разжаться.

— Мы наоборот… Мы… Хи-хи…

— О, доннерветтер! Да, наконец, — кто же вы?

— Ну да, дорогой учитель, — кто же мы?

Профессор глянул на меня так, словно я был немец, притом хрупкого сложения и маленького роста.

— Мы… Мы… совершенные испанцы!

Гениален ум профессора и его находчивость неисчерпаема, — еще раз свидетельствую это миру.