Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

• Название: Дом аптекаря
• Автор: Эдриан Мэтьюс
• Издательство: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-037685-5, 5-9713-3471-9, 5-9762-0436-8

…Жанровая сценка с изображением спящей на диване босоногой красавицы в голубом и мужчины, прислонившегося к оконной раме.

Работа малоизвестного художника Йоханнеса ван дер Хейдена.

КАК она оказалась среди ВЕЛИКОЛЕПНЫХ произведений искусства, вывезенных нацистами из Голландии?

И ПОЧЕМУ за ней ведется НАСТОЯЩАЯ ОХОТА?!

Искусствовед Рут Браамс понимает — в картине скрывается КАКАЯ-ТО ТАЙНА.

Но чем ближе подбирается она к разгадке, тем чаще начинают происходить с ней странные «несчастные случаи»…

Выход один: как можно быстрее постичь смысл загадочной надписи на картине и РАСШИФРОВАТЬ скрытое в ней ПОСЛАНИЕ!

---

— Думаю, под картиной что-то есть. Может быть, другая картина. Другого художника. А верхняя — только камуфляж.

— Если вы согласны, что сверху работа ван дер Хейдена, то скрывает она картину какого-то мастера восемнадцатого века, так? — спросил мужчина с козлиной бородкой.

— Не уверен. Не исключено, что кто-то воспользовался реально существовавшим, но малозначительным автором, чтобы спрятать под ним артефакт подлинно ценный. Поверьте, я бы сказал, если бы знал.

— Если бы, — хмыкнул Каброль. — У вас есть доказательства?

— Только косвенные. Возможное соперничество между Герингом и Гитлером. Я не говорю о наших нынешних претендентах, один из которых человек со средствами.

— Так вы против передачи вопроса в совет? — спросила Анна Гельдер.

— Нет, не против, — ответил после недолгого раздумья Майлс. — Считаю, нужно принять во внимание замечания Рут. Решение вопроса следует ускорить, это так. Но небольшая отсрочка даст нам необходимое время.

— Время для чего? — поинтересовался Каброль.

— Я бы хотел получить разрешение совета на проведение некоторых тестов. Мы могли бы проделать все в Центральной исследовательской лаборатории здесь, в Амстердаме. По-моему, мы сегодня изрядно попортили воздух всякими теориями. Я в том числе. Если моя безрассудная теория не получит подтверждения, я стыдливо вернусь на место, уже обогащенный опытом и мудростью.

— Почему бы и нет? — Ян великодушно пожал плечами. — У стариков сны, у молодых видения. — Он огляделся.

Предложение встретили улыбками и кивками.

Каброль молчал.

Его переиграли.

Глава двадцатая

— Мог бы и мне сказать, — буркнула Рут, когда они вышли из зала заседаний, и ткнула Майлса локтем в бок.

Он ответил тем же.

— Могла бы прийти вовремя.

— Но ты привлек их внимание к картине. Теперь они только о ней и будут думать. Сомневаюсь, что дело пойдет быстрее. Раньше оно было одним из сотни, катило себе, как паровозик, чух-чух-чух, и рано или поздно добралось бы до Морнингтауна…

— Не разделяю твоей уверенности. Многое зависит от Каброля.

— А тебя что-то смущает?

— В том-то и вопрос, куколка. В последнее время он превратился прямо-таки в глас общественности.

— Да уж, настоящий защитник национального культурного наследия. Как думаешь, он сам не положил глаз на картину?

— А как думаешь, у собак есть блохи?

— Не поняла?

— Пораскинь мозгами. Каброль делает все, чтобы картина осталась в запаснике. Чтобы никто ее не увидел. Спрашивается зачем? Зачем ему это нужно? Тебя интересует, на кой я раззявил рот и вставил свои пять медяков? Потому что хотел вынудить этот гребаный комитет санкционировать проведение тестов.

— Что же ты надеешься найти?

— Сам не знаю.

— Попутного ветра.

— Спасибо. Скрести за меня ножки.

Они прошли через служебный выход и оказались в главном вестибюле музея. С улицы потянуло сквозняком.

Разговор с Майлсом оставил у Рут ощущение неудовлетворенности.

— Послушай, ты что-то не договариваешь. В чем дело? Ты собираешься открыть мне свою страшную тайну?

— Не сейчас. Хочу сохранить ауру загадочности. Мне она, кажется, к лицу, ты не находишь?

Рут искоса взглянула на него.

— Не будь ты педиком, я бы вышла за тебя замуж.

— Для начала тебе пришлось бы совершить хладнокровное убийство: пристрелить Рекса. На сколько, по-твоему, тянет представление Каброля?

— На восемь и шесть по шкале мастурбометра.

— Наивысшая из всех его оценок. Какого хрена он так завелся?

— Майлс, ты вроде бы собирался с кем-то меня познакомить?

— Ах да, с Бобом Фишером. Он был на собрании.

— Что? Тот старичок?

— Точно, он. Американец. Во время войны служил в Отделе памятников, искусства и архивов. ОПИА. Помнишь? При нем вскрывали хранилища в Альт-Аусзее. Потом работал в Мюнхенском коллекционном пункте. Знаком с нацистскими архивами, найденными в Шлосс-Банце. Эксперт по кражам художественных ценностей. Сейчас в отставке, но руку держит на пульсе. Фишер едет в Гаагу, собирается поработать в Главном государственном архиве. Когда я об этом услышал, попросил Каброля заманить его сюда.

— Не знаю… Мне показалось, что он жутко скучал. Уверен, что твой американец понимает голландский?

— Черт… Может, и не понимает. Я как-то не спросил. Он ведь все время молчал, да?

— Похоже, зря ты старался… заманивал…

Майлс посмотрел на часы. Четверть первого.

Они огляделись по сторонам.

Из-за главной лестницы, словно по мановению волшебной палочки, появился Фишер. Крепенький, сухой, маленький, как гном, в грубом, толстой вязки свитере и мешковатой куртке с бесчисленными топорщащимися карманами, «молниями», кнопочками и шнурками. Он шел к ним с протянутой рукой и открытой, уверенной улыбкой, милый и доброжелательный, какими бывают только старые американцы, не обремененные цинизмом и иронией Старого Света. Рут инстинктивно прониклась к нему симпатией.

— Извините! Заблудился! Бернару надо было куда-то идти, и я сказал, что найду дорогу сам. Конечно, за самоуверенность пришлось заплатить. Этот музей — настоящий лабиринт.

— Если хотите, мы можем вам здесь все показать, — предложил Майлс.

— Да-да, обязательно, — без желания согласился Фишер.

— Если только у вас нет других планов, — улыбнулась Рут.

— Сказать по правде, я ни черта ничего не понял на этом собрании.

— О! — Рут многозначительно посмотрела на Майлса.

— Не важно, — отмахнулся американец. — Сам виноват. Вы здесь, в Голландии, разговариваете между собой на таком совершенном английском, что, наверное, считаете само собой разумеющимся, что и все остальные говорят на нем так же. Таким образом, я теперь лингвистический империалист. Но вообще-то было интересно — интерпретировать язык тела и смотреть в окно на катающихся.

— Здесь каждую зиму заливают каток, — с гордостью сообщила Рут.

— Вот что, давайте позабудем про картины, а? Пойдемте покатаемся? Вы не против? В Буффало я, бывало, всегда катался с ребятишками, но, черт возьми, не ждите, что я признаюсь, сколько лет назад это было! Оставим культуру тем, кто ею питается. Сегодня я обычный мещанин.

Они вышли из музея и направились к залитой льдом площадке на Музеумплейн.

Майлс не катался, а потому остался у дощатого ограждения. Рут и Фишер взяли напрокат коньки — ей достались фигурные, ему беговые — и взошли по ступенькам на каток. Сделав по паре кругов, оба остановились передохнуть.

— Майлс говорит, вы эксперт по кражам художественных ценностей.

— По торговле и кражам. И то, и другое — большой бизнес. По товарообороту торговля предметами искусства и антиквариатом идет после нефти и вооружений. А кража художественных ценностей приносит огромные доходы, уступающие только доходам от контрабанды и нелегальной торговли оружием. Милая симметрия, да?

— Мне нужно взять из запасника небольшую картину Вермера. Возражений не будет?

— Конечно, нет. Идите и…

— А многое из украденного возвращается?

— По оценкам специалистов, от десяти до пятнадцати процентов. Знаете, когда я приезжал сюда в последний раз? Когда из Государственного музея украли двадцать полотен Ван Гога. Искусство почти то же самое, что бриллианты. Милые вещицы и мало места занимают. Какой бы изощренной охранной системой вы ни пользовались, вор всегда найдет способ ее обойти. Идем?

Рут ухватилась за протянутую руку, и они снова покатили по кругу.

Фишеру было за восемьдесят, но его энергии позавидовал бы и молодой. Здоровый образ жизни — большой плюс. Оторвавшись от Рут, он выехал на середину, выписал две изящные восьмерки и даже рискнул сделать прыжок с поворотом.

Рут остановилась и с восхищением следила за американцем.

— Не знаю, на что вы подсели, но не могу ли я попросить рецепт? — спросила она, когда он закончил программу. Щеки у нее горели, как яблочный пирог.

— Витамины. Цинк и магний. Сто миллиграммов в день. Впрочем, такой молодой девушке, как вы, подобная дрянь ни к чему. А на меня не смотрите. Знаете, как говорят: свеча вспыхивает перед тем, как погаснуть.

— Чепуха!

— Не говорите так, леди. Я стар и легкораним. К тому же мне лучше знать, о чем идет речь.

К ним подошел Майлс.

— Здесь чертовски холодно, — потирая руки и переминаясь с ноги на ногу, пожаловался он.

— Пять минут, и мы в полном вашем распоряжении, — бросил Фишер.

Потом они обошли кругом парк, на который выходили Музей Стеделейка, Музей Ван Гога и Концерт-холл.

— Я помню эту картину. Видел ее в Альт-Аусзее, — рассказывал американец. — Она хранилась отдельно от других работ, в одной из самых глубоких шахт.