Юзеф Крашевский - История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

• Название: История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Литература 19 века
• ISBN: 978-5-00039-618-6

«История о Янаше Корчаке…» является одним из самых известных польских романов. В нём рассказывается о перепитиях судьбы сироты Янаша Корчака, о его любви, о жизни в пограничном замке во времена войн с Турцией в XVII веке.

---

В дверях стояла ожидающая его женщина. Взглянув на неё, легко было узнать восточный тип. Средних лет, некогда, вероятно, очень красивая, брюнетка с чёрными глазами, пышными бровями, римским носом, форменными губами, казалось, состарилась раньше времени, утомлённая, хмурая, но выражение великой энергии выдерживалось во всей физиономии. Голову, покрытую пышными волосами, которые непослушно выбивались из-под шёлкового платка, держала гордо поднятой. На ней была белая одежда, а на ней кафтан из турецкой материи. Любопытными глазами, ничего не говоря, измерила она входящего и письмо, которое держал он в руке.

Он словно догадался, что найдёт её в дверях, поднял также голову, но они даже не поздоровались. Встретив его взгляд, женщина отошла, оставляя двери открытыми. Комната, в которую вошёл за ней Доршак, была обширна, а за ней показывались дальние, обставленные дивными предметами, среди которых турецкие куфры, софы и низкие столы контрастировали со старыми стульями и тёмными шкафами.

Женщина, сложив руки на груди, упала на низкое сиденье. Доршак входил задумчивый.

– Я голодный как собака… и собаки тоже, должно быть, голодны, – сказал он ломаным русско-польским языком.

– Сейчас тебе дадут есть, – равнодушно ответила женщина и, повысив голос, крикнула:

– Татьяна!

Не скоро вкатилась толстая женщина в очень запущенном наряде и покрутила глазами.

– Есть! – крикнул Доршак, садясь за стол. – И света, живей.

Он разломил было уже печать и нетерпеливо пытался читать, но мрак не позволял; он бросил письмо на стол.

– Мечник человека с письмом прислал, – бормотал он, – что ему там в голову пришло, он всегда думает, что тут является паном. Ха! Ха!

– А кто же? – произнесла женщина.

Доршак рассмеялся и стукнул пальцем в грудь.

– Кто же, если не я! Кто тут шеей рискует столько лет, чтобы в этой дыре скрываться? Чёрта съест, если из моих рук её назад вырвет.

Женщина пожала плечами.

– Когда мне однажды даст эту весть, не выкурит меня так легко, – говорил, не обращая внимания, как бы себе, Доршак. – Если захочет, я вместе с письмом заплачу ему… но я не напрасно работал, чтобы другие пользовались. Где человек столько лет сидит и трудится, всё-таки должен выседеть себе собственность. Чего он от меня хочет… Женщина смотрела на говорящего, словно с сожалением, но ничего уже не говорила.

В это время женщина внесла свечу и поставила её на столе; Доршак схватил письмо, начал его читать, брови его стягивались, плюнул и бросил его снова на стол, начал ходить, потом взял письмо, дабы ещё раз прочитать, и повторно бросил его от себя, руки вложил в карманы, прохаживался хмурый.

– Но этого-то я не ожидал, – воскликнул он вдруг, останавливаясь перед женщиной, – ведь мечникова со всем двором едет в Гродек.

Он начал смеяться.

– Милостивый государь, забавная история! Баба-Ирод… Им кажется, что всех татар забрал с собой Кара Мустафа и что тут как у Бога за печью можно сидеть! Посмотрим…

– Но я их тут иметь не хочу, – добавил он, – и быстро выкурю, что даже охота у них заглядывать в моё хозяйство отпадёт.

Женщина слушала, молчащая, опёрлась на руку и посмотрела в окно, как если бы давно знала, что с ним ни серьёзно разговориться, ни образумить его не сумеет.

Чем дольше ходил и думал Доршак, тем казался сильней обуреваем возмущением и гневом. Его резкие движения и вся фигура утверждали, что он сдерживается только, дабы не взорваться.

Затем женщина принесла полотенце, большую миску и тарелку. Доршак поглядел только и бросился за стол, а собаки сидели с обеих сторон, смотряему в глаза. Прежде чем приступил к еде, он достал из шкафчика бутылку, выпил рюмку и поставил её перед собой. Как следствие волнения и напитка, лицо его раскраснелось. Он был страшным – женщина всякий раз, как на него смотрела, с отвращением отворачивала глаза…

– А ты ела? – спросил он женщину, обращая взгляд на неё.

– Я не голодна, – ответила она, – трудно было ждать целый день…

Она мгновенно прервала разговор.

– Сегодня на тебя снова твоя хандра, я вижу, напала? – спросил Доршак.

– Я сегодня такая, какой была вчера, – отпарировала она коротко.

– Человек притащится домой и не с кем рот раскрыть и поболтать по-дружески!

Женщина пожала плечами и промолчала. Доршак, словно дальше разговора вести не хотел, поднял голову к двери и позвал:

– Татьяна!

На пороге показалась женщина.

– Кумыса! – крикнул он.

– Татарина из себя сделали, – шепнула сидящая на подушках, – и не только к кумысу, но и к их обычаям привыкли.

Словно не слышал этого упрёка Доршак, сидел задумчивый. Женщина принесла высокий стакан с беловатым напитком, который он жадно осушил, вытер усы и только после ухода служанки начал как бы сам себе:

– А почему мне не быть татарином! Они имеют разум. Носятся в степи, в работе не нуждаются. Живут на свободе и мурзы их богаче нас… Разве мало они добычи набирают…

– И это жизнью вам кажется от зависти, такое языческое бродяжничество, – начала женщина.

– Что ты, баба, знаешь! Что ты понимаешь! – крикнул Доршак. – Сидела бы тихо. Меня будешь разуму учить, что плохо, а что хорошо? Я и без тебя знаю, совета спрашивать не буду.

– Вот это и беда, – вздохнула сидящая, – иначе бы жил, если меня бы слушал, и было бы благословение Божье в доме.

Доршак смеялся.

– Уж эти я литания знаю… в церковь с ними! В церковь! Я в этом не нуждаюсь.

Он окончил трапезу, несколько объедков бросил псам, которые из-за них друг с другом начали лаяться, ударил одного ногой и, отойдя на пару шагов, бросился на сиденье, но неподалёку от женщины. На низком столике стоял обшитый золотом мешок и длинный мундштук лежал при нём. Он надел его на трубку и начал курить, сложив ноги по-турецки.

– Эй, баба! Кофе! – воскликнул он. – И живо.

Эти слова относились к сидящей женщине, которая ни двинулась и, казалось, не обращает внимание. Только через какое-то время она позвала Татьяну.

Тут уже, согласно обычаю, она принесла жестяной чайник и маленькую чашечку, которые поставила на стол перед паном. Доршак налил себе чёрной жидкости и жадно выпил её. Мгновение царило молчание. Женщина казалась как бы заснувшей, а борзые устало храпели на полу. Доршак, смотрящий сначала бессмысленно перед собой, медленно перевёл взгляд на женщину и долго разглядывал сидящую. Его брови всё больше хмурились.

– Слушай, ты, Агафья! – воскликнул он. – Долго мы так с тобой, как собака с кошкой будем жить?

– Пока собака или кошка не сдохнет, – медленно произнесла она.

– Собаке не хочется подыхать, – рассмеялся Доршак, поднимая широкие плечи, – собаке ещё жизнь улыбается, а кошка так же, хвала Богу, здорова. Время иметь бы разум.

– Это правда, – сказала женщина.

– Не мне, но вам, – прервал, распаляясь, мужчина. – Что у тебя плохо? Оказывают тебе в чём?

– Я предпочла бы бедность, – ответила женщина. – Думаешь, что мне этот твой хлеб по вкусу, что его ежедневно посыпаешь пеплом? Или я не знаю, откуда твоя собственность берётся и как её зарабатываешь?

Доршак вскочил со стула.

– Как? Как? Говори! – крикнул он, поднимая мундштук.

– Не нужно говорить, – не обращая на него спокойные глаза, сказала женщина, – ты знаешь, что эта твоя собственность значит и откуда течёт.

Доршак пробурчал что-то невразумительное, грызя трубку, но сдержался и смолчал.

– Хочешь иметь мир? – добавила женщина. – Я охотно вернусь к родителям, только отпусти.

– Жена с мужем жить должна, слышишь, – воскликнул Доршак.

– Давно бы от меня избавился, – отрезала женщина, – если бы не то, что за мной ожидаешь приданое, до которого жаден.

– Несомненно, потому что оно принадлежит мне за то, что такую дуру мне свет навязал, – начал Доршак. – Дьявол тебя знал, когда молодо и красиво выглядела, что мне жизнь отравишь! Я думал, что беру мягкое и послушное создание, а ветку чертополоха получил. Не в такой я нуждался женщине для жены, а ты была создана для монахини.

Женщина не отвечала уже, погружённая в мысли, сжала белые руки, аж слышен был треск в суставах. Голову опустила на грудь, слёз было не видно, но о них легко мог догадаться Доршак, который дико на неё поглядывал.

– Вот это мой завтрак и обед, и ужин, – сказал он, – человек возвращается домой как в ад!

Лицо его загорелось, поднял трубку, казалось, что ударит сидящую женщину, которая только вздрогнула, но затем обернулась, смерила его страшными очами, её рука потянулась к поясу под платье.

Видно, Доршак понял это движение и отступил. Он процедил сквозь зубы:

– Змея, гадина!

– Раз в жизни ты тянул ко мне руку, – сказала женщина дрожащим голосом. – Тогда я не ожидала, чтобы мужчина смел ударить жену… и тут один раз отплатила тебе, как ты того заслуживаешь. С той минуты без ножа не хожу, ударь меня и умрёшь. Ты знаешь, что я сильная и что тебя не боюсь.