Лоуренс Шуновер - Блеск клинка

• Название: Блеск клинка
• Автор: Лоуренс Шуновер
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2001
• ISBN: 5-89329-352-5

Авантюрно-исторический роман Лоуренса Шуновера «Блеск клинка» (Lawrence Schoonover «The Burnished Blade») издан в 1948 году в Нью-Йорке знаменитым издательством «Макмиллан».

Действие романа происходит в XV веке во Франции, Константинополе и Трапезунде и охватывает период с весны 1431 года в Руане (время и место казни Жанны д’Арк, казнь и ее исторический фон подробно описаны в книге) до осени 1444 года в Константинополе и Трапезунде (за девять лет до падения Византии и за 17 лет до завоевания Трапезундской империи турками-османами).

Главный герой, выросший в доме одного из лучших оружейников Франции, специалиста по рыцарским доспехам (отсюда название книги), получает задание раскрыть источник контрабанды драгоценностей и наркотиков во Францию и с этой целью совершает плавание на Восток.

---

Кер тонко заметил однажды в разговоре с королем, что французской казне не будет стоить ни одного су сделать сэра Питера графом, поскольку он получает свои доходы из Трапезундской империи. Король прислушался к неоспоримому экономическому доводу министра финансов, и сэр Питер получил в установленном порядке титул графа Талассополиса и право на обращение «милорд».

«Святая Мария» покинула Трапезунд неделей раньше «Леди». Последняя провела сорок восемь часов в Константинополе, где пополнила свой груз. Но «Леди» плавала быстрее любого судна Франции, и Джастин привел ее в Монпелье всего через день после прибытия «Святой Марии».

Капитан «Святой Марии», конечно, предостерегал свою команду от распространения слухов. Но вино в прибрежных тавернах развязало языки морякам, и скоро весь Монпелье гудел от новостей, обсуждая в деталях достижения Пьера в далекой греческой империи.

Хозяин гостиницы, где жил Пьер, преступный Монах, чья маленькая ханжеская гостиница так долго использовалась для хранения контрабандных товаров, в панике прибежал к де Кози. У Бернара была масса времени для организованного отступления. В ту же ночь, прихватив приличное состояние, похищенное из сундуков Жака Кера, де Кози бежал в Испанию, где с помощью остроумных историй и богатства пристроился при дворе добродушного и ленивого Джона Кастильского и вел жизнь изгнанника в пышности и относительном покое. Его самолюбие ранило то, что никто не обвинял его и даже не пытался вернуть во Францию. В самом деле, король решил, что благополучно избавился от еще одного продажного дворянина. Говорили, что позднее де Кози стал главным фаворитом у молодого сына правителя Кастилии, который упоминается в истории под грубоватым именем Генри Импотента.

Глава 35

Пьер отправился в Париж верхом, на более молодом и быстром коне, чем тот, которого подарила ему Клер. Конь Клер был средних лет и растолстел сверх всякой меры, а Пьер спешил. Жак Кер находился в Париже у короля; в эту зиму при дворе царило исключительное веселье. Именно там Кер сообщил Пьеру, что Геральдическая палата приняла окончательное решение о ратификации его титула.

— Если только вы не собираетесь отойти от дел и жить на свои доходы, — сказал ему министр, — что вы, насколько я понимаю, вполне можете сделать, я прошу вас подумать на досуге о продолжении службы у меня. После исчезновения де Кози я не в состоянии эффективно управляться со всеми делами.

Министру показалось, что предложение не произвело должного впечатления на новоиспеченного дворянина с блестящим Орлом на груди. Кер быстро добавил:

— Вы понимаете, я говорю не о должности секретаря, хотя де Кози однажды упомянул, что вы выполняете почти всю его работу. С моей стороны было бы прилично вызывать к себе с помощью маленького нефритового гонга бедного рыцаря, но не благородного графа, чей доход выше, чем у большинства наших графов. Я имел в виду ваше владение восточным языком и дипломатическое искусство, которое вы проявили в переговорах с Кантакузином. — Он захихикал, потирая руки. — Никакой платы лоцманам! Никаких подушных податей! Я искренне изумлен. Работа секретаря не соответствует вашим способностям, сэр Питер. Я хочу предложить вам дипломатический пост. Господь несомненно был на вашей стороне, когда вы разоблачили порочного Балта Оглы, но ваш собственный острый ум позволил перехитрить константинопольского посредника. — Вдруг министр остановился и строго сказал: — Вы меня не слушаете! Мое предложение сделало бы честь человеку, еще ничего не добившемуся. Неужели деньги и титулы так быстро вскружили вам голову, Пьер?

— Милорд, — ответил Пьер, покраснев до корней волос, — вы оказываете мне слишком большую честь. Я бы не постыдился являться по вызову нефритового гонга. Но признаюсь, что слушал вас только в пол-уха. Дело не в моей голове, а в моем сердце. — Он рассказал министру, почему спешил в Париж. — Я не стремился к ратификации титула, который предложил продать обратно сэру Теодору, и не радовался втайне успеху моей миссии, так как твердо уверен, что достиг успеха благодаря помощи провидения. И я не забыл сэра Джона, без которого ничего бы не сделал.

— Бог, и сэр Джон, и девушка-рабыня, и обезьянка — все помогли вам, сэр Питер. Я не преуменьшаю роль всех слагающих вашего успеха. Однако мое предложение остается в силе. И не отказывайтесь опрометчиво от своего титула. Честь трудно завоевать и легко потерять. Люди быстро привыкают к почестям и цепляются за них. Поверьте мне. Кому как не мне это знать. Мы снова обсудим ваши планы на будущее, когда ваш разум и ваше сердце примирятся друг с другом. Что касается дочери графа де ла Тур-Клермона, я ничего не знаю о ней кроме того, что написал сэру Джону: она удалилась в монастырь Порт-Рояль. Церковные дела не входят в мою юрисдикцию, хотя вас, возможно, заинтересует, что в Париже находится ваш друг. Монах-августинец Изамбар де ла Пьер спрашивал о вас не далее как вчера.

— Что отец Изамбар делает в Париже, милорд?

— Отец Изамбар, не прилагая каких-либо усилий, становится знаменитым. Он не питает честолюбивых помыслов в этом мире, но Церковь осыпает его почестями. Удивительно, что тех, кто выступал против Девы, преследуют неудачи, а те, кто был за нее, процветают. Николас Миди, читавший мрачную проповедь во время ее мук, умер от проказы. Епископ Бове, председательствовавший на суде, умер в середине карьеры, даже не получив сана архиепископа, которого домогался; ходят слухи о его посмертном отлучении от Церкви. Изамбар, которого против его воли вынудили быть официальным свидетелем ее смерти, теперь занимается пересмотром приговора Деве. Высшие сановники Церкви все время консультируются с ним. Говорят, что он активно переписывается с Римом и часто получает письма оттуда. — Он улыбнулся. — Часто по церковным понятиям. Пожалуй, раз в полгода. Это часто для организации, которая отличается от торговых компаний тем, что существует вечно. Люди начинают говорить, что в один прекрасный день Жанну д’Арк объявят святой. Не знаю. Но Изамбар в Париже именно по этой причине. Он теперь носит митру, и его зовут Высокопреосвященством. Может быть, он поможет вам, сэр Питер.

Глава 36

Маат, мирская сестра, вставала каждое утро за три часа до рассвета. Это было необходимо, потому что преподобная мать всегда вставала за два часа до рассвета. Лишний час — не такое большое время, чтобы разбудить мужа, накормить его, одеть и накормить трех здоровых мальчуганов, поесть самой, а затем поспешить через поля в монастырь Порт-Рояль.

Маат всегда сама проходила через ограду, открывая маленькую заднюю дверь с помощью большого старого железного ключа. Она носила его на поясе, как талисман. Благодаря ключу она пользовалась огромным авторитетом в деревне. Сегодня ключ с трудом повернулся в замерзшем замке.

Духовный день монахинь в Порт-Рояле начинался с заутрени, но физический день начинался с Маат и дьявольского стука ее деревянных башмаков, когда она шла по длинным коридорам в покои матери-настоятельницы монастыря. Ужасный шум шагов мирской сестры по древним каменным плитам сразу пробуждал монахинь, новообращенных, пансионерок, а также многочисленных служанок, поварих и уборщиц, чья помощь была необходима общине монастыря, насчитывавшей около двухсот женщин.

Церковный сан Мишель де Лангре, матери-настоятельницы, был высок и примерно соответствовал сану епископа.

Перед дверью покоев настоятельницы Маат должна была постучать, подождать немного, снять свои шумные башмаки и войти. Ей полагалось стереть пыль со стульев и стола настоятельницы, соблюдая осторожность, чтобы не смешать письма и бумаги, всегда лежавшие на столе аккуратными правильными стопками. Она протирала статую Святой Девы в нише и вставляла новую свечу в светильник у ног Девы. В зимние дни, такие, как этот, перед самым Святым Рождеством, она должна была зажечь от светильника тонкую свечку и разжечь торфяные брикеты, накануне вечером аккуратно сложенные перед камином, чтобы комната немного согрелась до того, как настоятельница встанет с постели. Маат часто казалось, что покои преподобной матери были самыми холодными в здании. Общая спальня монахинь помещалась прямо над кухней и была значительно уютнее.

Но все же спать рядом с мужем было еще уютнее. Никогда не замерзнешь. Однажды Маат действительно сказала что-то в этом роде настоятельнице. Это случилось во время особенно суровой зимы; Маат ожидала третьего ребенка. С грубой прямотой, показавшейся бы оскорбительной от кого угодно, кроме простой крестьянки, Маат противопоставила свою беременность, которой была очень рада и гордилась ею, бесплодному телу и одинокой кровати преподобной матери. Вместо выговора за дерзость, настоятельница мягко произнесла: