Андрей Величко - Юрьев день (СИ)

• Название: Юрьев день (СИ)
• Автор: Андрей Величко
• Жанр: Альтернативная история

Здравствуйте, уважаемые читатели. Начинаю выкладывать на ваш суд новое творение. В процессе написания первого моего сериала, «дяди Жоры» далеко не все, что пришло в голову, вошло в текст. Что-то не лезло в сюжет, а что-то придумалось слишком поздно, когда повествование уже ушло дальше. Да и материалов я пересмотрел больше, чем понадобилось для того цикла. И вот, значит, дабы добро не пропадало, начинаю новый цикл про конец девятнадцатого века. «Юрьев день» — его первая книга. Итак - приключения человека из нашего времени в конце девятнадцатого века в России.

---

Я немного повернулся так, чтобы отцу была видна только правая половина моего лица. И три раза моргнул левым глазом.

— Три недели! — твердо заявил Николай. Что говорить дальше, он знал и сам, без моих подсказок.

— Потому что проблема сложная и потребует больших усилий, дабы в ней разобраться. Ведь вашему величеству нужны обоснованные рекомендации? Глупых советов, наверное, и без нас есть кому давать.

— Ладно, три, — согласился отец. — И когда только успел таких умных слов–то нахвататься… А ты, Алик, что скажешь? Справитесь?

— Справимся, если на эти три недели отменить дневные и вечерние занятия, оставив только утренние, — заявил я. — Иначе можем не успеть.

Теперь отец ответил не сразу, а после пары минут раздумий.

— Уговорил! — наконец решился он. — С маман сам поговорю. Но чтоб мне за вас краснеть не пришлось! Чтоб все было как… как… в общем, сами знаете как. Идите!

Смотреть документы мы решили в комнате для занятий Николая. Открыв папку, я довольно быстро нашел там искомое, то есть эскизный проект самолета Можайского. Именно эта бумага до двадцатого века не дожила, я мог сказать точно. Исследователям пришлось восстанавливать конструкцию по косвенным признакам, что оказалось непросто. Впрочем, у них в конце концов получилось довольно близко к оригиналу.

Я смотрел на чертеж, но не с целью вникнуть в подробности конструкции. А просто размышлял — что нам теперь делать? Вариантов вырисовалось три.

Первый — написать про это дело чистую правду. Мол, проект неудачный. Он не полетит из–за совершенно недостаточной тяги винтомоторной группы. Для того, чтобы эта конструкция даже в идеальных условиях смогла оторваться от земли, тягу надо увеличить раза в три как минимум. Если же аппарат как–то удастся поднять в воздух — например, методом разгона по наклонной полосе — то он, едва взлетев, тут же завалится набок, ибо у него нет ни поперечного угла V крыла, ни элеронов либо еще каких–нибудь элементов управления по крену. И ведь все это будет чистейшей правдой!

Однако такой вариант мне совершенно не нравился. Как же так — своими руками на корню зарубить первый в мире самолет, причем почти правильных очертаний! Только нелетающий. Нет, это не комильфо.

Второй вариант — оставить все как есть, то есть дать положительное заключение и не вмешиваться в процесс постройки и летных испытаний. Уже лучше, но тоже не годится, так как неудачные испытания станут серьезным ударом по нашему с Николаем имиджу, а удачные в таком варианте практически исключены.

И, наконец, третий путь. Вмешаться в процесс постройки, напрячь все силы и сделать так, чтобы это устройство все–таки полетело. Между прочим, не такая уж безнадежная задача. Дело в том, что творение Можайского по своим пропорциям гораздо больше напоминало экраноплан, нежели самолет. Ну так и пусть летает в режиме экраноплана! То есть низенько–низенько. Прекрасный вариант, но в три недели тут никак не уложишься. Да, но отец же дал нам их только на то, чтобы разобраться в проблеме! Вот, значит, мы и заявим — разобрались. Изделие перспективное, запросто может полететь, но только в случае, если будут проведены определенные доработки, список прилагается. Просим разрешить нам принять непосредственное участие в работах, иначе мы не можем гарантировать ожидаемый результат. Все!

Пока я раздумывал, Николай с надеждой смотрел на меня, но в конце концов не выдержал:

— Что же ты молчишь? Сможет оно летать или нет?

— Пока не знаю, надо построить модель этого уё… в смысле, аэроплана.

— Как ты его назвал?

— Аэропланом. Ведь он должен летать за счет обтекания поверхностей крыльев встречным воздухом. Воздух — «аэр», поверхность — «план». Согласен?

— Да…

— Значит, так — ты еще ножницы, нож, рубанок в руках держать не разучился?

— С тобой разучишься, как же!

— Тогда за тобой бумага. Пять больших листов папиросной, три обычной писчей, два картона. И нитки, возьмешь их у кастелянши. А я схожу в столярку за рейками и клеем. Встречаемся здесь, может, до темноты успеем начать.

Два дня после этого мы сразу после обеда уходили в комнату Ники, где до самого вечера резали, клеили и строгали. Пару раз к нам заглядывала мать, один раз — отец, но, посмотрев на наш творческий порыв, они тихо уходили, не мешая нам работать. Мелочь, то есть Георгия, Ксению и Михаила, к нам вообще не пускали. Наконец модель была готова. Я в последний раз проверил центровку и сказал:

— Вроде все в порядке, пошли испытывать.

— Куда?

— В коридор, естественно! Он достаточно длинный.

— А почему не на улицу?

— Потому что нам нужен абсолютно спокойный воздух, а там ветрено.

Мы вышли в коридор, и я несколько раз запустил модель вдоль него.

Естественно, никакого двигателя она не имела, так что просто планировала.

— Летает! — обрадовался Николай.

— Ага, а теперь осталось только понять закономерности ее полета.

Я сделал еще три запуска. Для понимания параметров модели они были не нужны, потому как все меня интересующее я увидел в первых двух полетах, а общие закономерности знал и так, причем давно. Но, пожалуй, пора знакомить Николая с теоретическими основами полета аппаратов тяжелее воздуха.

— Смотри, — обратился я к нему, — вот мы запускаем модель с высоты метра примерно со скоростью ее собственного последующего движения. Как далеко она улетела?

— Метров на семь с небольшим.

— Ее траектория снижения была прямолинейной?

— Нет.

Надо же, какой молодец, подумал я. Не зря с тобой маялись больше десяти лет! Ибо Николай был совершенно прав. Модель сначала планировала довольно плохо, то есть быстро снижалась. А что можно желать от конструкции с таким малым удлинением крыла, да к тому же еще и плоского. Но сантиметрах в пятнадцати от пола она вдруг резко замедляла снижение, и этой мизерной высоты ей хватало на то, чтобы пролететь последние три метра. Это работал экранный эффект. Как и предполагалось, аппарат Можайского был довольно плохим самолетом, но вполне приличным экранопланом.

— Молодец! — оценил я наблюдательность брата. — А теперь возвращаемся в твой кабинет, мне надо кое–что подсчитать.

На самом деле это было надо не мне, а ему, я‑то все уже давно подсчитал в уме.

В комнате я быстро изобразил траекторию полета модели в виде двух отрезков прямых, а потом в начале каждого расставил действующие силы.

— Что это? — спросил Николай.

— Летать можно хорошо, так себе и плохо, — начал блиц–лекцию я. — То есть нужно как–то более или менее объективно оценивать качество полета. Мне кажется, что для этого лучше всего подходит отношение пройденного пути вперед к снижению. То есть на первом этапе своего полета наша модель пролетела метра четыре, снизившись на метр. Значит, ее качество равно четырем.

— Зато на втором — не меньше пятнадцати! — сообщил Николай, приглядевшись к цифрам на чертеже. — А это что за стрелочки?

— Векторы сил, действующих на модель в полете. Вот сила притяжения, вот подъемная сила крыла, вот сила сопротивления воздуха. Если приложить к модели такую же по величине, но противоположную по направлению силу тяги, то модель сможет лететь, не снижаясь.

— Она очень большая, эта сила?

— Вес модели, умноженный на тангенс угла снижения.

— А по–людски никак нельзя? — жалобно спросил брат. Изучать тригонометрию он уже начал, но пока был далек от хоть сколько–нибудь заметных успехов.

— Можно вес поделить на качество, получишь то же самое.

— Вот так бы сразу и сказал! А развел тут — тангенсы, векторы… Мда… ты мне все эти слова все–таки запиши на бумажке, а рядом в каком порядке их произносить.

Ясно, брат на всякий случай готовится к беседе с отцом. Что ж, напишу, мне не жалко, а тягу к образованию нужно поощрять. Пусть сначала хоть как попугай термины запомнит, потом их будет проще осмыслить. Но все же когда он наконец поймет, ради чего я перед ним тут скоро уже час как выступаю?

Николай понял это довольно быстро.

— Значит, — наморщил лоб он, — если тяга двигателя аппарата Можайского будет более четверти его веса, он сможет летать высоко. Если более одной пятнадцатой — то только низко. А если менее одной пятнадцатой, то аппарат вообще не сможет взлететь, и нам придется писать отрицательный отзыв.

— Нет.

— Почему? В чем я ошибся?

— Даже если тяги не хватит, нам надо будет не писать разгромное резюме, а садиться и думать, как уменьшить вес аппарата и увеличить тягу его двигателя до таких величин, чтобы он все–таки полетел.

— Уф, а я‑то думал… конечно. А ты сможешь?

— Постараюсь.

— Значит, аппарат обязательно полетит! — уверенно заявил Николай. — Не было ни одного случая, чтобы ты сказал «постараюсь» и потом не смог сделать. А кто будет им управлять?