Алексей Плещеев - Житейские сцены

• Название: Житейские сцены
• Автор: Алексей Плещеев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1986

Алексей Николаевич Плещеев (1825—1893) известен прежде всего как поэт, лучшие стихи которого с первых школьных лет западают в нашу память и, ставшие романсами и песнями, постоянно украшают концертные программы. Но А. Н. Плещеев — также автор довольно обширного прозаического наследия, из которого вниманию читателей предлагаются повести 40—50-х годов. В плещеевской прозе нетрудно проследить гражданские мотивы его поэзии: сострадание простому человеку, протест против унижения человека, против насилия и произвола в любых формах, осмеяние невежества, мракобесия, сословно-чиновной спеси. Как и все творчество писателя, проза А. Н. Плещеева отличается стойким, последовательным демократизмом и непоколебимой верой в высокие идеалы народолюбия, гуманизма и свободы.

---

— А! заступаться… хорошо… посмотрим!.. Хорошо…— бормотал потерявшийся от страху Никанор Андреич и пошел вон из избы.

На дворе он увидел прижавшегося к плетню Ванечку.

— Ты что здесь делаешь, сволочь? — воскликнул помещик и вытянул его нагайкой.

Ванечка с криком пустился бежать.

Выйдя на улицу, Никанор Андреич несколько пришел в себя и, встретив какого-то мужика, велел ему собирать людей и оцепить избу Ивана Онуфриева. Но приказание это исполнялось довольно медленно, и Костин успел возвратиться к себе, между тем как Анну Михайловну на руках принесла прислуга, высланная Никанором Андреичем из дому.

Час спустя несчастная женщина лежала в постели, совершенно больная; а к крыльцу учительского флигеля подъехала запряженная парой телега, в которую Степан с печальным видом начал таскать пожитки Костина.

IV

Однажды, в зимние сумерки прошедшего года шел по Невскому проспекту молодой человек, очень бедно одетый. Тоненькое на вате пальто с потертым бархатным воротником, казалось, мало грело его, потому что он беспрестанно подымал кверху плечи. Лицо его имело болезненное выражение и начинало синеть от холода. В магазинах кое-где уже вспыхивал газ… Проходя мимо одного из них, молодой человек остановился и стал смотреть на вывешенные в окне эстампы, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться. Постояв минуты две, он отправился было далее, но вдруг снова остановился, подумав о чем-то и повернув назад, вошел в магазин эстампов.

— Кажется, я наконец куплю ее..,— сказал он про себя, отворяя дверь магазина.— Только бы не запросили много.

— Что стоит эта женская головка с надписью sensitive? [94] — спросил молодой человек приказчика.

— Пять рублей,— отвечал тот, как-то недоверчиво поглядывая на этого бедного покупателя.

— Дешевле не уступите? — сказал молодой человек, не отводя глаз от эстампа.

Приказчик посмотрел на оборотную сторону гравюры, помолчал, как будто считая про себя, и наконец отвечал:

— Четыре с полтиной можно взять; но ничего меньше.

Молодой человек вынул из кармана порт-монне и, высыпав все, что в нем было, начал отсчитывать. За уплатой приказчику у него остался только полтинник.

В то время, когда гравюру завертывали в бумагу, дверь магазина отворилась, и вошла молодая, хорошенькая женщина в бархатном салопе цвета oreille-d’ours [95], с собольим воротником и в белой шляпе с пером.

— Что, рамка к портрету Штрауса готова? — спросила она приказчика и, подойдя к столу, где были разложены гравюры и литографии, стала перебирать их.

— Нет еще, завтра будет готова,— вежливо отозвался приказчик.

Молодому человеку показались, как видно, знакомы и черты этой женщины и звук ее голоса, потому что он долго смотрел на нее; наконец, взяв покупку и натянув перчатки, хотел уже выйти из магазина, как молодая женщина, сначала не заметившая постороннего лица, обернулась, и из уст ее вырвалось восклицание:

— Ах, Костин!..

— Александра Петровна! — в свою очередь воскликнул молодой человек.

Она протянула ему руку.

— Как давно мы не виделись, кажется, ведь три года будет?..

— Будет…

— Скажите, пожалуйста, вот не думала… Что это вы купили?

— Так… Головку одну…

— Ах, господи! как я рада… Вы, однако ж, ужасно как похудели и постарели. Что, вы давно воротились в Петербург?

— Нет, с месяц.

— И где же вы живете?.. Все там же, помните?

— Да, около тех мест…

— Что, разве обстоятельства не поправились?.. Да что я тут с вами болтаю… Нашла место!.. Вы теперь куда?

— Домой пробираюсь.

— Хотите, я вас довезу. Я в карете…

И при этих словах она улыбнулась.

— Зачем же… Я вас стесню.

— Ну вот — какое стеснение. Пожалуйста, сядемте… Мне хочется с вами поболтать. Знаете что? Поедем ко мне… будем пить чай, толковать…

— Вам не совестно звать к себе гостя, так плохо одетого?..

— Ах, господи… что это вы?.. Я все такая же; не знаю, как вы… Так едем?

— Пожалуй, если вы этого хотите.

— Известно — хочу. Только вот что я вам скажу… мне нужно еще магазина в два заехать. Вы меня подождите в карете. Ведь вам ничего… а не то со мной выйдете, если вам не скучно. Я мигом, я не люблю торговаться…

— Охотно…

Они вышли из магазина. На крыльце ждал Александру Петровну лакей в ливрее, обшитой гербовым бисоном. Он громко крикнул кучеру «давай», и Костин увидел щегольскую маленькую карету, запряженную парой серых с яблоками коней, которые храпели и били копытом мостовую.

Лакей ловко подсадил Александру Петровну и хотел было помочь также Костину, но он отклонил от себя эту честь и, сконфуженным голосом сказав «не надо», сам влез в карету. Александра Петровна действительно скоро обделала дела свои в магазинах. Костин дожидался ее в карете. Наконец лакей скомандовал «домой!», и кони понеслись стрелой по Невскому, заворотили на Литейный и у подъезда одного высокого дома остановились. В продолжение всей дороги Александра Петровна не переставала болтать…

Квартира старой знакомой Костина была не велика или, может быть, казалась такой оттого, что была слишком наполнена разного рода мебелью и вещами.

— Неправда ли, хорошенькая квартирка? — сказала самодовольно Александра Петровна.— Уютная?

— Очень…— отвечал Костин.

Действительно, комнаты были весьма комфортабельно и роскошно убраны. Ковры, дорогие обои, лампы, зеркала, этажерки с разными безделушками, статуэтки, бронза, фарфор, покойные диванчики, кресла и кушетки всяких фасонов и, наконец, в углу залы, в великолепной клетке попугай, который, как только вошла хозяйка, крикнул: «Здравствуйте, Александра Петровна».

— Попочка, миленький!..— сказала Александра Петровна, подойдя к нему и просовывая в клетку палец,— давай я почешу тебе головку.

Явилась горничная, одетая в шелковое платье и с очень красивым личиком, и стала снимать с Александры Петровны теплые, изящные ботинки, отороченные мехом.

— Вели зажечь лампу в гостиной, Настя, и давай чай,— сказала Александра Петровна горничной.— Да чтоб был ром. Ведь вы озябли?..— обратилась она к Костину, который поблагодарил ее движением головы.— Сядемте вот сюда, в этот уголок; это мой любимый… я всегда тут сижу с самыми короткими знакомыми.

— А много их у вас?

— Нет, вовсе не много… А знаете, я не люблю, когда очень светло. Мне лучше нравится, когда горит вот этот цветной фонарик… Ах, нет! лучше надо камин затопить, не правда ли?

— Это недурно,— сказал Костин.

Александра Петровна позвонила и велела затопить камин, что было очень скоро исполнено.

Костин и Александра Петровна придвинулись к камину. Она положила на решетку свою довольно маленькую ножку и закурила пахитос, а Костину предложила отличную сигару.

— Помните… как провожала вас,— сказала Александра Петровна,— и тот вечер, когда был Степанов; еще вы письмо получили от какого-то приятеля, который вам предлагал место. Помните?..

— Все помню,— произнес молодой человек задумчиво.

— А ведь с тех пор много воды утекло?..

— Да…— И Костин, как бы желая отогнать от себя какое-то тяжелое воспоминание, прибавил шутя: — Как пророчество-то Степанова сбылось: вы сделали карьеру…

— А вы отчего не сделали?

— Не повезло… Да и вообще наш брат — не то что вы… В три года и самые счастливые мало чего добиваются. Расскажите-ка мне про себя-то… Меня это очень занимает.

— Пожалуй, да долго-то рассказывать нечего. Помните, ведь я у швеи жила, как вы уехали.

— Хотели от нее уйти, потому что она вас бранила и не позволяла вам смотреть в окошко на хорошеньких мужчин…

Александра Петровна засмеялась.

— Да, да,— вот вы не забыли небось… Ну, я и отошла — и с месяц на квартире жила у одной знакомой у своей.

— Которая вас познакомила с одним своим знакомым.

— Вы почему знаете?

— Я ничего не знаю, только догадываюсь…

— Ну, да. Так точно… Я этот месяц, что жила у ней, очень нуждалась… даже платья свои заложила. Места не находила… Куда ни приду — все говорят: есть у нас довольно вашей сестры… А одна немка, должно быть злющая-презлющая, посмотрела мне в лицо да и говорит: больно смазлива, голубушка! где тебе работой заниматься… Ищи себе другого занятия… Так бы я ее и разорвала!

— За что ж? Ведь она правду сказала; вы и сами всегда завидовали тем, кто не работает.

— Да этого ведь она не знала… Зачем же облаять человека понапрасну? Что ей до моей красоты за дело? А на поверку-то что оказалось… У ней муж молодой и все за мастерицами волочился. А она-то урод уродом, и говорит-то — во рту точно каша…

И Александра Петровна стала дразнить немку.

— Ну-с, далее.

— Далее… увидел меня однажды у этой самой знакомой моей один человечек…