Василий Балябин - Забайкальцы (роман в трех книгах)

• Название: Забайкальцы (роман в трех книгах)
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман Василия Балябина «Забайкальцы» — широкое эпическое полотно, посвященное сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России, дрался с белогвардейскими бандами и японскими интервентами.

Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Роман В. Балябина глубоко и верно воспроизводит атмосферу эпохи, он проникнут пафосом всенародной борьбы за победу советской власти.

---

Держалась еще у казаков дисциплина. Очень хотелось пойти Молокову на митинг, понравились ему слова вчерашнего оратора, но служба, ничего не поделаешь. Приказал взводный урядник — надо исполнять! А любопытство так и распирало Молокова. Сняв с себя шашку и шинель, полез он на верхние нары, надеясь увидеть в люк, что там будет происходить.

В промежутке между двумя вагонами Молоков увидел угол станционного здания, а за ним площадь, густо запруженную казаками. Посреди площади, в серо-желтом месиве казаков, какое-то возвышение, обтянутое красным, и с красным же флагом на пике. Ветерок колышет алое полотнище с белыми на нем буквами, на возвышении этом тоже люди стоят, штатские и казаки, среди которых узнал Молоков Балябина и Богомягкова. Один из штатских что-то говорил, жестикулировал руками.

Досадуя, что отсюда и видно плохо и ничего не слышишь, Молоков матюгнулся и, спрыгнув на пол, вытянул из-под нар старенькую метлу, принялся за уборку.

Казаки пришли с митинга около полудня. С приходом их сразу ожил вагон, наполнился шумом, людским говором. Все охотно делились с Молоковым новостями.

— Командиром дивизии Балябина избрали, Фрола, — спешил поведать Молокову один.

— Помощником ему Янкова, — вторил другой.

Третий говорил о Богомягкове.

— Да говорите хоть по одному, — взмолился Молоков, — затараторили, как бабы у колодца, и ни черта не поймешь. Значит, Балябина командиром дивизии избрали, понятно. Помощником ему вахмистра Янкова. Видал его ночесь, боевой, должно быть, казачина. Ну а Богомягков-то кем теперь будет?

— Военным комиссаром дивизии, понял? Это, браток, то ж самое, что и командир, даже и похлеще.

— Ишо кого куда избрали?

— Киргизова начальником штаба дивизии.

— А командиром полка нашего кто будет?

— Прапорщик шестой сотни Лука Новиков.

— Тоже знаю его. А командиры сотен?

— Этих будем избирать сегодня же на сотенских собраниях.

Вдоволь наговорившись, вспомнили казаки и о деле: одни отправились к лошадям, — время подошло поить их, задавать корм; другие с котелками в руках — на кухню за обедом. Егор, отдав свой котелок Вершинину, продолжал рассказывать Молокову:

— После митинга принялись качать новых командиров, а заодно и рабочих, какие на митинге были и красное знамя нам подарили. А потом как зачали погоны срывать, смехота! Всю площадь усеяли погонами, как листопад осенью.

В тот же день еще раз побывали казаки на собраниях, где были избраны сотенные и взводные командиры. В четвертой сотне командиром выбрали боевого казака Корнила Козлова. Против его кандидатуры не выступил ни один из казаков, и все дружно подняли за него руки, а после собрания шутили:

— Повезло тебе, Корнил, из рядовых сразу в есаулы.

— Жалко, погоны-то отменили, подошли бы к его полушубку золотые-то.

— Ха-ха-ха!

— Подобру-то с тебя, Корнил, ведро спирту следует за эдакую честь.

— Отставить! — деланно грозно прикрикнул на шутников новоиспеченный командир. — С кем разговариваете? Вахмистр, под шашку стервецов, на два часа!

— Но-но, шибко-то не ерепенься, а то вить мы тебя и разжаловать могем. Из командиров-то враз произведем в кашевары.

— Вот напугал! Мне же лучше и сделаете.

Во всех сотнях были в этот день избраны новые командиры, из бывших вахмистров, урядников и даже рядовых казаков. Лишь в пятой сотне казаки не пожелали расстаться с есаулом Метелицей, одобрительно отзывались о нем, выставили кандидатом на пост командира сотни.

— Я хочу сказать против, — неожиданно заявил поднявшийся в задних рядах Федор Зырянов.

Казаки недоуменно оглядывались на Федора, задвигались, зашушукались.

— Потому я против, — начал Федор, — дорогого нашего господина… то ись товарища… значит, Метелицы, что ему бы не сотней командовать по его, значит, геройству и то же самое способности, а всем полком нашим! Очень будет он для нас подходимый командир.

И в зале раздались одобрительные возгласы:

— Правильно-о-о!

— Соответствует!

Но тут слова попросил сам Метелица. Поблагодарив казаков за честь, которую они оказали ему, избирая командиром сотни, он возразил Федору Зырянову.

— Мы и права такого не имеем, — пояснил он казакам, — потому что это дело не одной нашей сотни, а всего полка.

— Понятно? — кося глазами в сторону притихшего Зырянова, спросил председатель собрания Денис Губарев. — Значит, поскольку командир полка уже выбранный, то и нечего тут разводить всякую критику, а что касаемо товарища Метелицы и как он, значит, с дорогой душой за революцию, то и вся статья быть ему у нас командиром сотни. Кто за него, прошу поднять руки. — И, посмотрев на дружно взметнувшийся частокол казачьих рук, добавив: — Тут и считать нечего, почти что все. Выбрали, — значит, командуй сотней, товарищ Метелица.

Глава XVII

Как ни хотелось полковнику Комаровскому провести свой 1-й Читинский полк в область Войска Донского, это ему не удалось: подействовала на его казаков агитация аргунцев. Уже с самого начала похода, едва тронулись из Казатина, в казачьих вагонах разгорелись жаркие споры о том, куда ехать. Или на Дон, или в свое Забайкалье. Хотя большинство казаков этого полка и были сынками богатых скотоводов верхнеаргунских и приононских станиц, война осточертела им так же, как и всем фронтовикам. Желание ехать не к чужим, а к родным станицам пересилило, и на стихийно возникшем митинге в городе Полтаве казаки заявили, что дальше они не поедут, потребовали повернуть эшелоны на восток.

Митинг проходил на привокзальной площади. Посреди огромной толпы казаков, на принесенном откуда-то дубовом столе, стоял помощник командира полка войсковой старшина Вихров, сам полковник Комаровский пойти на этот митинг отказался. Раскачиваясь, словно ковыль под ветром, то в ту, то в другую сторону, Вихров пытался уговорить расходившихся казаков.

— Братцы! — взывал он, до хрипоты напрягая голос. — Одумайтесь, что вы делаете?! Это невыполнение боевого приказа, бунт! Вы забываете о чести казачьей, о присяге! Вспомните, как били мы с вами немцев на Стоходе… вспомните… братцы… мы идем родину спасать…

Но голос его тонул во все нарастающем гуле многосотенной возбужденной толпы, со всех сторон неслись угрожающие выкрики:

— Не желаи-и-м!..

— Вертай назад!

— Катись к едреной матери и…

— Хвати-ит!

Один из казаков, с усами соломенного цвета, уже взобрался на стол.

— Братцы-ы! Станишники! — кричал он, багровея от натуги. — Дозвольте мне сказать. И вовсе мы не бунтуем, — продолжал он, обращаясь к Вихрову, — а просим то поиметь в виду, что покудова мы там кровь проливать будем где-то на Дону, а дома свои большаки обозначатся, пожгут все, разграбят! К чему возвернемся тогда? Вот мы и просим.

Последние слова казака захлестнула новая волна многих сотен голосов. Из общего гула выделялся густой бас казака третьей сотни Лагунова:

— Врет он, гада! Холуй, блюдолиз офицерский, контра! Сверзить их всех к такой-то матери!.. Комиссию назначить к командиру!

— Верно-о!

— И родину нам спасать не от кого, — гудел Лагунов, — враки все это…

— Правильно-о!..

— Да думаете ли вы о родине-то, — охваченный бессильной яростью, ругался Вихров. — Хамы проклятые! Мерзавцы!

Он окидывал орущую толпу ненавидящим взглядом и повсюду видел красные от возбуждения, злые лица казаков. Все они что-то кричали, иные размахивали кулаками, а кто-то в задних рядах уже крутил над головой обнаженной шашкой, и до слуха Вихрова доносилось:

— Сверзи-ить!

— Влепить ему промеж глаз!

— Дай-ка я его!..

— Что-о-о? — уже не владея собой, вскрикнул взбешенный Вихров. — Грозить мне, хамы! Стреляйте! — Он рванул на груди шинель, так что блестящие орленые пуговицы брызнули по сторонам, шагнул на край стола и вдруг, нагнувшись, оперся рукой на голову высокого казака и спрыгнул прямо в орущую толпу.

И это подействовало на казаков ошеломляюще, смелая выходка войскового старшины многим пришлась по душе. Перед ним расступались, и он шел, ни на кого не глядя, чувствуя на себе восхищенные взгляды казаков, а в бурливом гомоне их слышал удивленные и одобрительные голоса:

— Вот это смельча-а-ак!

— Как он со стола-то махнул!

— Чуть с ног не сбил Ваньку Дубинина…

— Геро-о-ой, волчуга!

После ухода Вихрова митинг закончился тем, что избрали делегацию из пяти человек, в число которых попали и басистый Лагунов, и желтоусый казак, и Мишка Ушаков. Делегация прямо с митинга отправилась к командиру полка, и Лагунов от имени всех заявил полковнику, что казаки ехать на Дон не желают и требуют везти их в Забайкалье.

Волей-неволей пришлось полковнику Комаровскому пойти на уступки и впервые за многие годы службы в армии отменить свой приказ. Полуденное солнце, выглянув из-за белесых туч, на минуту осветило место недавнего шумного сборища: одиноко торчащий на площади стол, а около него на притоптанном множеством ног снегу золотыми искрами сверкнули две вихровские пуговицы, сверкнули и тут же потухли, как только солнце скрылось за тучи.