Василий Балябин - Забайкальцы (роман в трех книгах)

• Название: Забайкальцы (роман в трех книгах)
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман Василия Балябина «Забайкальцы» — широкое эпическое полотно, посвященное сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России, дрался с белогвардейскими бандами и японскими интервентами.

Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Роман В. Балябина глубоко и верно воспроизводит атмосферу эпохи, он проникнут пафосом всенародной борьбы за победу советской власти.

---

— Не знаешь, стало быть? Тогда придержи кобеля-то да следуй за нами, мы их сами поищем.

Минуя сараи, скотные и конские дворы, стайки и большой сеновал, Макар вывел Егора на гумно, за ними тенью следовал хозяин, на ходу надевая полушубок в рукава. Маленькие глазки его заискрились злобой, когда Макар повел Егора через побелевший, ставший рыхлым ледяной ток к большому, крытому соломой мякиннику.

— Видал, што вытворяет, хапуга! — кивнув головой на приотставшего хозяина, сказал Макар. — Кому придет в башку, што кони у него в мякиннике?

— Хитре-ец! Ты-то как догадался?

— Догадался бы черта с два, кабы не ребятишки суседские. Дал я им сороковку-керенку, обрадовались, заразяты. Надо бы ишо чего-нибудь прибавить им, сахару, што ли, да где его взять-то.

Когда Макар открыл скрипучие воротца, кони задвигались, переступая с ноги на ногу, оглядывались на вошедших, тихонько заржали.

— Ох и хороши коньки! — возликовал Егор при виде трех рослых, откормленных коней. — Вон тот, гнедой-то, звездный, на прежнего Гнедка моего походит! Макарша, можно мне его?

— А чего же не можно-то, за этим и шли, бери! Себе я вот рыжеигреневого возьму, а буланого в штаб отведем, в комиссию.

— Спасибо, Макарша, уж вот спасибо, удружил сослуживцу!

У Егора руки дрожали, и весь он сиял от радости, когда отвязывал гнедого, гладил его, уговаривал:

— Не серчай, дурашка, не серчай! Друзьями будем, уж вот как ухаживать за тобой буду, сам недоем, а тебя накормлю.

Гнедой, колесом изгибая шею, косил на незнакомца блестящим карим глазом, недоверчиво обнюхивал его, подрагивал всей кожей.

Кони, как видно, были не поены с вечера. Когда их вывели из мякинника, они рвали из рук новых хозяев поводья, жадно хватали раскисший, рыхлый лед.

— Не позаботился напоить-то, — огрызнулся Макар на хозяина, молча стоящего у прясла, — боялся, что увидят, отберут!

Хозяин буркнул что-то себе под нос, повернулся и, заложив руки за спину, пошагал к дому.

Когда Макар с Егором ввели коней в ограду, хозяин уже вынес из сарая три седла, положил их на телегу и, отойдя к амбару, сел на приступок, явно не желая вступать в какие бы то ни было разговоры.

Седлая гнедого, Егор подмигнул Макару, кивком головы показал на хозяина:

— Смотри-ка ты, и сёдла сам вытащил, зря ты его ругал.

— Хитрый, волчуга, знает, что, не выдай он по доброй воле, искать пойдем, а ему это не с руки. Ты обрати внимание, в сумах-то пусто, как в барабане, и подушки сеном набиты, неужто у офицеров так было?

— Да-а, в самом деле, поискать разве?

— А ну его к черту, бери буланого-то в повод и в штаб его, к Зарубину, а я домой слетаю, насчет бани справлюсь.

До поздней ночи в поселке кипели страсти: веселились по случаю победы и горевали, когда хоронили в братской могиле погибших партизан, плакали, голосили их жены и матери, осиротевшие дети. А там уже готовятся в поход новые повстанцы, ладят коней, седла, чистят оружие, моются, стегают себя вениками в жарко натопленных банях, по всему селу разносится запах распаренного березового листа.

Когда Егор с Макаром, оба красные, потные, с прилипшими ко лбу волосами, пришли из бани, в доме уже собрались гости, чтобы гульнуть на проводах, как того требовал старинный обычай. Они уже сидели вокруг столов, где посреди тарелок с закусками красовались две четвертных бутыли с мутноватым, пахучим самогоном.

Егора усадили рядом с Макаром на самое почетное место, в переднем углу под образами. Отец Макара, пожилой скуластый бородач, в шароварах с лампасами, наполнил самогоном стаканы.

— Прошу, гостюшки дорогие, — кланялся он с полным стаканом в руке, — выпьем за то, чтобы служивые наши как ушли на войну эту анафемскую, так и возвернулись бы с нее подобру-поздорову.

Гости дружно поддержали хозяина, чокались, осыпали служивых пожеланиями.

— Дай бог, в добрый час!..

— Служите, как и мы, бывалоча, верой и правдой!

— Постойте за новую власть совецкую да за веру православную.

Макар, улыбаясь, подмигнул Егору, выпил свой стакан, закусил соленым огурцом.

В поход выступили утром следующего дня, густые толпы сельчан провожали повстанцев до поскотины. Говор многолюдной толпы, прощальные выкрики, пожелания, детский и женский плач слились в единый, бурливый поток. И под шум этот отряд двумя колоннами выступил из села. Около трехсот всадников ехали, построенные по четыре в ряд. Над передними рядами, вздетое на пику, колыхалось боевое знамя, на алом полотнище которого белыми буквами нашито: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а внизу — «Первый кавалерийский отряд революционного Забайкалья!»

Егор ехал в одном ряду с Макаром. Сердце у него так и млело от радости, наконец-то снова он не хуже других: и оружие при нем настоящее, и конь под ним скакун неплохой, как же тут не радоваться казаку. Полной грудью вдыхал он знакомые, милые сердцу запахи полей, с удовольствием оглядывая окрестности: в колках и в лесу еще лежат сугробы снега, а елани голубеют от ургуя, в падях шумят бурливые, полноводные речки. Настроение у повстанцев бодрое, жизнерадостное, по рядам их гуляет оживленный говорок:

— Эх, если бы и дальше так пошло, как вчерась в Курунзулае.

— Да-а, если вся-то область встанет в одно сердце, то и войны на какой-нибудь месяц.

— И встанет как пить дать.

— Да кто ее знает, как ишо пойдет.

— Как бы надвое не раскололись.

— Во-он пашня чернеет в логу-то, моя это, двойной пар. Как-то теперь засеют его, заборонят.

— У тебя отец еще ядреный старик, справится.

— Ишо и Овдотью твою приголубит.

— Ха-ха-ха!

— На свой аршин меряешь, брехун чертов.

При подъеме на большой, заросший березняком перевал отряд остановили. Все насторожились, приподнимаясь на стременах, вытягивая шеи, допытывались:

— Что случилось?

— На ягоду наткнулись?

И вдруг оттуда передают по рядам:

— Подмога едет, подмо-ога!

— Онон-Борзинский отряд красных повстанцев!

— Эх, елки зеленые, дело-то взавяз пошло!

Встреча с новыми повстанцами произошла у подножья большой крутобокой горы. Сто шестьдесят два онон-борзинских повстанца привели с собой братья Машуковы — Михаил и Владимир. И теперь оба отряда, как два бурных потока, слились воедино, забурлили множеством голосов. Все спешились, с конями в поводу перемешались, здороваются друг с другом, обнимаются, отовсюду доносятся хлопанье по плечам, шутки, смех, радостные возгласы:

— Здоровоте, станишники!

— Привет красным казакам!

— Степка! Черт, живой!

— Хо-о, кого я вижу, сам не рад!

— Ушаков, Егорша! — Черный как жук, горбоносый Гантимуров облапил Егора, поцеловал его в губы. — Скажите пожалуйста, где встретились-то, а? — Держа Егора за плечи, Гантимуров расплылся в довольной улыбке. — Сколько кусков сбросал собакам, поминал его, а он вот он, как штык нарисовался.

— Тебя-то как занесло сюда?

— Э-э, брат, долго рассказывать. Вечером приду к тебе, расскажу все.

Но вот многоголосый шум перекрыл зычный голос Киргизова:

— По коня-ам!

Вскочить в седло, построиться для большинства казаков дело привычное. Не прошло пяти минут, как отряд, теперь уже тремя колоннами, двинулся дальше.

На ночевку остановились в большом казачьем селе. Выставили вокруг посты, дозоры, а когда стемнело, Киргизов вызвал к себе на квартиру партизана Михаила Викулова.

— Говорят, конь тебе достался офицерский, хороший? — спросил Киргизов.

Прежде чем ответить, Викулов снял папаху, поздоровался.

— Конь, говоришь? Да уж лучше-то этого коня поискать.

— Добро. Письмо надо доставить, и не позднее завтрашнего утра, в Александровский Завод, большевику Ивану Козлову, — сможешь?

Хмуря кустистые брови, Викулов поскреб в затылке.

— А окромя меня уж некому? Коней-то я видел у ребят получше моего.

— Товарищ Викулов, конь-то конем, но надо, чтобы и гонец был надежный, дело серьезное, а тебя мы знаем. Может, струсил?

— Давай пакет.

— То-то же. Седлай и выезжай немедленно, аллюр три креста.

«Черт меня дернул за язык конем хвастаться! — ругался про себя Викулов, шагая по темной улице. — Теперь вот любо не любо, а смейся. Хорошо, если Яков Михайлович у себя на заимке, тот уж выручит — и коня даст свежего, а то и сам увезет письмо это Козлову. Ах, черт!»

Глава III

К приходу повстанцев Киргизова в Александровском Заводе восстали местные жители из числа солдат-фронтовиков. Руководимые большевиками Иваном Козловым, Косяковичем и Сорокиным, ранним утром напали они на милицию и дружинников, частью перебили их, частью разоружили, захватили более трехсот винтовок, три пулемета и десятка три ящиков с патронами.