Кристофер Гортнер - Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

• Название: Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа
• Автор: Кристофер Гортнер
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-12433-2

«Бесчестье – не прихоть судьбы. Это – яд в нашей крови. Такую цену мы платим за то, что носим имя Борджиа».

Италия. XV век. С вступлением на папский престол Родриго Борджиа, принявшего имя Александр VI, в Риме началась новая эпоха. Лукреция, ни в чем не знавшая отказа с детства и любимая отцом, стремится поскорее вступить во взрослую жизнь и играть роль в семейных делах. Рим соблазнителен и опасен, правящие династии Италии борются здесь за власть, союзы создаются и рушатся мгновенно. В поисках союзников против Франции отец Лукреции решает выдать дочь замуж за члена влиятельной семьи Сфорца. Но Лукреция, узнав жестокую правду о своем браке, пускается в опасную игру, которая требует всего ее ума, изворотливости и хитрости. После расторжения первого брака у нее появляется шанс обрести счастье со страстным неаполитанским принцем, но этому мешают скандальные слухи, обвиняющие ее в убийстве и инцесте. Лукреция вынуждена рисковать всем, чтобы победить страшную судьбу, на которую ее обрекает кровь Борджиа.

Названная бессердечной соблазнительницей, которая стала роком для нескольких мужчин, была ли она на самом деле такой злодейкой? Или же стала жертвой семейных интриг, вынужденной выбирать между преданностью и жизнью?

Впервые на русском языке!

---

В ужасе вспомнила я тот день, когда Хуан убил человека перед палаццо Адрианы и Джулия обвинила его в ревности. Я вспомнила ее жеманную доверительность, с которой она сообщила мне, что беременна. А потом со всей очевидностью, которая сожгла остатки доверия, я вспомнила о том, что папочка не замечал ее ребенка, хотя всех своих других детей обожал. Он сомневался в том, что ее дочь от него, как сомневался и в родстве с Джоффре. Хотя такого он, конечно, и представить себе не мог.

Во мне вскипела ярость. Всю его жизнь Хуану потакали, и он выучился думать только о себе. Делал то, что было для него естественно, как бы отвратительно это ни казалось другим. Но Джулия – она всем обязана нам. Всем обязана папочке. Без него она ничто. Все, что она имела в жизни, она получила от него. И как она отплатила ему? Ложью. Притворством. Предательством всего, что было для него священным. Его преданность превратилась в прах в ее рту, когда она шептала ему на ухо слова любви, а уходя, обманывала его с его же сыном и моим мужем.

Джованни вошел в нее, а Хуан расположился за спиной Джованни. Меня охватила лютая ненависть. Мой муж задрал задницу повыше. Я убеждала себя, что пора уйти: довольно с меня этого зрелища. Но вздох Джованни, когда Хуан взял его, перешел в гортанный крик, и у меня возникло ощущение, что, куда бы я ни убежала, это навсегда останется у меня перед глазами. Впечатление вонзилось в меня, как нож, в самое сердце. Хуан повернул голову и посмотрел на дверь, и краска хлынула мне в лицо.

Он посмотрел прямо в глазок. На меня.

Похотливая улыбка искривила его губы. Он знал, что я вижу его.

Я отпрянула, наткнулась на Джема.

– Иногда, моя госпожа, лучше не знать, – проговорил турок.

Ничего не видя перед собой, я бросилась вон из комнаты. Чуть не падая, добралась до коридора, скатилась вниз по лестнице, в аркаду, где влажная ночь окутала меня, как промокшая мантия.

Сверкнула молния. Хлынул дождь, струи падали в фонтан, молотили по керамическим горшкам. Я не чувствовала дождя – всей этой воды, стекающей по горячим стенам и превращающейся в пар. Перед моим мысленным взором стояла плоть на плоти, в ушах звучал крик Джованни, который показался мне скорее криком наслаждения, чем боли.

Желудок у меня сворачивался узлом. Я охнула – настолько сильна была боль, – согнулась пополам. Я не слышала Пантализею, которая подбежала ко мне и в ужасе проговорила:

– Ах, моя госпожа, у вас кровь!

Я посмотрела на свои руки – они были окровавлены, как в моем сне. Шнурки моего халата развязались, моя ночная рубашка, мокрая от дождя, прилипла к ногам. Алое пятно расползалось от моего паха, как расцветающая роза. Невольный стыд обуял меня, а с ним пришло и понимание.

– Если ты кому-нибудь скажешь об этом, я отрежу тебе язык, – сказала я ей.

– Ни одной душе. – Она покачала головой. – Клянусь, моя госпожа!

Я развернулась и под дождем пошла в свои комнаты. Во мне родилась женская зрелость и пришло знание, разогревающее в сердце непримиримую жажду мести.

Глава 10

В сентябре мы собрались на пьяцце Святого Петра – провожать Хуана в Испанию.

Папочка обеспечил его так, будто Хуан был миропомазанный король. Его сопровождали три сотни человек, а багаж составляли одежда на все сезоны, ковры, посуда, кувшины, гобелены. Все это погрузили на телеги, а на специальной галере везли десять белых жеребцов из Мантуи, хотя считалось, что испанцы выводят лучших лошадей в мире.

В Sala Reale Хуан встал на колени, чтобы поцеловать туфлю папочки. Наш отец не скрывал слез.

– Не урони чести нашего семейства. В седле всегда надевай перчатки – наш народ любит красивые руки. Будь учтив по отношению к их католическим величествам и нежен со своей женой – она из благородной семьи.

– Может быть, отцу следовало бы сказать: «Не обходись с ней, как привык с твоими шлюхами», – прошептал мне на ухо Чезаре, когда Хуан двинулся в нашу сторону.

Тот отрастил роскошную бороду и стал похож на сатира с фрески, который слишком рано вкусил слишком много. Когда он без особого чувства обнимал Чезаре, мне пришлось отгонять от себя жуткое воспоминание о нем с Джулией.

– Не буду тебя просить, чтобы ты скучал по мне. – Хуан отстранился от него.

Чезаре улыбнулся:

– Ты хорошо сказал, потому что мне бы не хотелось лгать тебе в ответ.

Хуан повернулся ко мне. Царапнул бородой по моей щеке и прошептал:

– Мы не можем вечно хранить твою immacolata[36], сестра. Думаю, теперь ты знаешь, как наилучшим образом угодить твоему мужу.

Я отпрянула от него, а он ухмыльнулся. В чертах его лица читался намек на нечто непристойное.

– Плитку из Севильи, как та, что в апартаментах папочки, и телячью кожу, буду тебе очень признательна, – громко сказала я.

– Плитку и телячью кожу, – повторил Хуан.

Он пошел туда, где в ожидании стоял папочка, собираясь проводить сына к его свите. Среди провожающих я увидела Джема, кипевшего бессильным гневом. По требованию папочки и условиям его ссылки в Рим он должен был остаться здесь.

– Что этот идиот сказал тебе? – прорычал Чезаре.

– Ты слышал, что я ответила, – весело проговорила я, хотя губы Хуана все еще жгли мою щеку. – Он спросил, не нужно ли мне что-нибудь прислать из Испании.

Резные двери Апостольского дворца распахнулись. С пьяццы донесся рев: люди, подогретые бесплатным вином, вливались с прилегающих улочек, залезали в фонтаны.

– Прощай, брат, – пробормотала я. – Надеюсь, мы больше не увидимся.

* * *

Осень принесла бури и дурные предзнаменования. В Сиене статуя Девы Марии плакала кровавыми слезами. Во Флоренции доминиканский монах по имени Савонарола предвещал с кафедры, что некий Завоеватель освободит Италию, даже не доставая меча. В нашем Вечном городе из сгущающихся туч землю поражали молнии: они попадали в шпили, ударили в старую Ватиканскую базилику, отчего часть ее обветшалой крыши обвалилась, а это еще больше ухудшило настроение папочки. Теперь ему пришлось изыскивать необходимые средства для починки крыши, и ремонт его апартаментов в очередной раз откладывался.

– Со времени отъезда Хуана он подавлен, у него сплошные проблемы, – вздохнула Джулия со своего удобного кресла во дворике.

Мы с Адрианой сидели на стульях под колоннадой, вышивали салфетки для монастыря Сан-Систо, в котором я обучалась. Мы потели в наших платьях. Грозы могли швыряться градом и проламывать крыши, но жара не спадала. Воздух был душен, влажен, вызывал страхи перед неминуемым смертельным поветрием.

– Даже кардиналы курии набрались храбрости и упрекают Родриго в возвышении Чезаре.

Она сделала паузу, чтобы убедиться, что мы слушаем.

– Понять не могу, против чего они возражают, – срывающимся голосом сказала я. – Чезаре – кардинал Валенсии вот уже больше года.

Джулия, обнажив шею, провела рукой по горлу:

– Вот против этого они и возражают, потому что церковный закон запрещает возведение в кардинальский сан незаконнорожденного сына. Один престарелый кардинал Коста, кажется, удовлетворился декретом Родриго, в котором утверждается, что Чезаре – сын Ваноццы и ее первого мужа, но остальные требуют лишить его сана. Узнав об их планах, его святейшество пригрозил назначить столько новых кардиналов, что вся Италия станет подотчетна одному ему. – Она рассмеялась. – Можно только порадоваться тому, что кардиналы не знают о другом тайном эдикте Родриго, подготовленном по настоянию Чезаре. В этом эдикте утверждается, что Чезаре – Борджиа.

Мне хотелось швырнуть в нее вышивкой, призвать молнию, чтобы поразила ее на месте. Точно такие же чувства возникли и у Адрианы: она смерила Джулию испепеляющим взглядом.

Джулия ничего не заметила.

– И словно этого мало, из Испании дошли слухи, что Хуан так и не удосужился стать настоящим мужем своей жене. Вы можете себе представить такое? Бедняжка томится вот уже больше месяца, а он проводит время со своими новыми друзьями, для развлечения побивая камнями кошек и собак.

При упоминании имени Хуана я стиснула зубы. Он явно ничего не сказал Джулии о той ночи, и она пребывала в счастливом неведении о моей осведомленности.

– Он оправдывает опасения Чезаре, – продолжала Джулия. – Уже потратил все свои деньги, и ему пришлось просить доступа к доходам герцогства, в чем королева Изабелла ему отказала. Прислала Родриго письмо с условиями, на которых герцогство останется за Хуаном.

Пяльцы с вышивкой задрожали в моей руке.

– Dio mio, ты хоть когда-нибудь слушаешь себя? – не выдержала Адриана. – Эти постоянные претензии и знание частных дел его святейшества. Неужели ты думаешь, что делаешь нам честь? Думаешь, нам приятно видеть, как ты в презрении попираешь и свой брак, и жалкие остатки своей репутации заодно?

Джулия побледнела. Я с трудом подавила удовлетворенную улыбку. Джулия с Адрианой и прежде не очень дружили, но сегодня Адриана в первый раз высказалась столь определенно. Джулия на какое-то время потеряла дар речи, а когда обрела его, не смогла скрыть ярости: