Стэн Барсто - Задиры (сборник)

• Название: Задиры (сборник)
• Автор: Стэн Барсто
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1982

Что ждет молодого человека, вступающего в трудовую жизнь, в мире буржуазного Запада? Об этом рассказывает сборник «Задиры», где собраны произведения писателей из разных стран, раскрывающие социальные трудности и классовые проблемы рабочей молодежи в капиталистическом обществе.

---

И чем больше забирала меня водка, тем больше захлестывала музыка. Она меня наполняла, пробирала до костей, она была я, и вот уже я на площадке. А вокруг те же, что всегда, те же негры, китайцы, американцы, бородатые типы, блондинки, которые даже на тебя не глядят, плюгавки, что встряхивают волосами, как плетями. Под конец вышли ребята из ансамбля — Пако, Антонио, Рамиро, не было Чико и Уокера. «Что случилось? — крикнул я им. — Где остальные и откуда взялись эти?» Я показал на ударника и гитариста в темных очках, похожего на налетчика. «Что случилось?» — прокричал я им, и они ответили «потом» и заиграли, и вышли четыре гоу-гоу герлз, тоже другие, по крайней мере, все, кроме одной, но это была не та, которую я знал, с которой провел тот вечер.

Обычное дело. Только разговоры, что мы друзья, что мы братья, — на словах, в песенках, и пока таскаешься за ними пару месяцев кряду, пока у тебя есть деньги, чтобы делиться, а потом конец дружбе, конец друзьям-приятелям: ведь это красиво звучит там, наверху, в микрофон, а на поверку выходит иначе, это уж как заведено.

Оказалось, что Чико и Уокера уже нет — жалко! — а Пако и Рамиро остаются до конца лета. Первый уходит в армию, а второй женится и станет чертежником, на которого, теперь-то я понял, учился. А девчонка умерла.

Я так и обалдел. Нет, правда, умерла? От чего? Нет, быть не может. Значит, она все-таки выпила тюбик, как грозилась. Покончила с собою. Хозяйка обнаружила на столике тюбик, а на полу разбитый стакан из-под воды и письмо, и что-то там еще, а она голая в постели, сверху одно покрывало.

Одни говорят, ну, как всегда, если кто вот так умрет, что она хотела уснуть и не рассчитала снотворное, но Рамиро рассказывал — само собой, не полиции, — что она принимала порошки, от которых весь день ходила дурная, и еще покуривала наркотики. Странно не это, странно, что она повторяла: «Если не стану звездой, покончу с собою». А я и все думали, что она с приветом, как все из этой шараги, как все гоу-гоу, что она из тех, кто всю жизнь грозится, а доживет до старости.

У нее была совсем неплохая фигурка и глаза, днем потухшие, а ночью горящие. Она мало что делала, но зато хорошо, и тогда, в ту ночь, на песке, под колоннами.

Теперь она, должно быть, далеко, вон за той оградой, которая виднеется из моего дома, возле той церкви с остроконечной крышей, нацеленной в небо. Говорят, ее родители приехали на вскрытие и решили похоронить ее здесь, чтобы замять дело или потому, что не смогли оплатить перевозку гроба, ведь в конце концов не все ли равно, в какой земле лежать? Поэтому она теперь за той оградой, еще дальше пустыни Сахары, за кипарисами, насчет которых любит прохаживаться мой отец.

В тот же вечер я не стал дожидаться шоу, сам не знаю почему, просто так, откуда мне знать. Я заплатил за коктейли и ушел. Немного болела голова, и меня раздражали девки за столиками и толпа у входа в кино. Я оказался у собора, побродил вокруг ограды. Колонны были на месте, и трава, и светляки, и еще песок, и проросшие сорняки, и наш дом уже без гераней, запертый, внутри никого, или, по крайней мере, так показалось, если глядеть сквозь решетки калитки. И дома вдоль улицы были все те же, и забегаловка моего отца, и тот субъект, который на нас донес, тоже, надо думать, попивал винцо в своей квартире, подремывал и приглядывал за тем, что творится внизу.

А еще дальше кипарисы и река, ее не видать, но она редкое лето не воняет, и вокзал, с которого уходят поезда во Францию, в мир, туда, где, как знать, можно быстро чего-то достигнуть или в крайнем случае попытаться.

Кто мало изменился, только растолстел, так это ночной обходчик, такой степенный, семейный. Вот уж у кого никаких проблем, достаточно взглянуть на его противную, разожравшуюся рожу, на фуражку и на хлыст, подвешенный за ремешок к руке.

— Что ты тут делаешь?

— А ничего, проходил мимо и решил поглядеть.

— Вспоминаешь лучшие времена?

«А тебе-то какое дело, образина, дурак, жирдяй, напялил на себя портупею, подпоясал пузо и рад, а может, это ты нас и выдал? Что ты в этом понимаешь? Что ты знаешь? Отвали, не лезь ко мне в душу, катись за своим подаянием, которое тебе суют в домах и таверне в обмен на квитанции, наштампованные в типографии епископата».

Я вернулся домой на одном из такси, которые отваживаются ездить по ночам. Шофер скривил рожу, потому что был один. Я ведь мог его оглушить и удрать. А для чего? Я мог развернуться и не являться больше домой. Мог отправиться к Пако и Рамиро. Мог пойти к секретарю епископа и попросить у него прошения. Почем мне знать? Мог сделать, как та девчонка. А на кой? Чтобы мать из-за меня переживала?

Мы уже подъезжаем к дому, и таксист облегченно вздыхает. Завтра будет новый день, такой же, как все другие. Могу себе вообразить! Даже дураку известно все, что может случиться. Может, я женюсь. Всякое может статься. Как знать?

Ален Спенс «Блеск!»

Мастер Тош спешил домой, поэтому его бригада пошабашила на несколько минут раньше, и, когда раздался заводской гудок, Шагги уже сидел в уборной и курил, скользя взглядом по стенам и по двери кабинки. Кто-то посоветовал Тошу выкрасить ее в светлый цвет, чтобы стало вроде как повеселее, но было это так давно, что повсюду в краску уже въелась грязь, а рисунок от сырости расплылся. Стены теперь были покрыты другими рисунками и всякими словечками да призывами. Чего там только не было: даты, имена, вопросы, футбольные результаты, голые женщины, невесть чьи эмблемы, вызовы, приглашения. Все это вперемежку, наслоениями, что-то уже едва различимо средь более свежих надписей. Особенно Шагги любил перечитывать вот что:

Даже те, кто правит нами,
Убегут от Говэн-команды с полными штанами.

Это его собственная надпись. Ему самому она очень нравилась. Хорошо сказано. Говэн-команда — это его ребята. Приподнявшись, Шагги написал на верху двери: «Шагги — в порядке!»

Сирена стихла, и он услышал шарканье ног, а затем голос Эдди:

— Это ты там опять засел? Так и помрешь на толчке.

— Иди ты… Отчаливай!

— Ах так, — сказал Эдди. — Вот тебе, получай!

Он подпрыгнул и бросил через перегородку измасленную тряпку. Она, чуть не попав Шагги в лицо, шлепнулась ему на колени. Шагги схватил ее и быстро перекинул обратно. Но тряпка хлопнулась на пол, не задев Эдди, который уже был у самого выхода. Шагги услышал, как тот, удаляясь, расхохотался.

Бумаги в туалете не было. Шагги вынул из кармана сложенную газету и оторвал кусок. На нем оказался набранный крупным шрифтом заголовок: «Террористические взрывы в Белфасте. Трое убиты». А на обороте — фотография девушки в бикини. Кругленькая двадцатитрехлетняя Линн Уотерс. Хобби — лыжи, танцы, чтение. Хотела бы поехать в Америку.

Шагги одолел полезные сведения о Линн Уотерс. Потом пробежал телевизионную программу. Ничего особенного нету. И тут вспомнил про объявление, нашел страницу и еще раз прочел: «Вступайте в армию». А ниже — солдат с автоматом. И еще фотографии поменьше — вот этот же солдат играет в футбол, вот он спрыгивает с танка, вот бродит по восточному базару.

Шагги аккуратно оборвал страницу вокруг объявления, сложил его и убрал в карман. Остальную газету затолкал за бачок. И пошел к умывальнику. Там на полочке стояла заляпанная жестянка с чистильной пастой, Шагги соскреб немного и принялся отмывать руки, прежде чем идти домой.

В четверг мама всегда уходила куда-нибудь вечером, поэтому Шагги должен был сам позаботиться о еде. Обычно мама шла с подругой в кино или поиграть в бинго. Отец Шагги погиб три года назад. Попал под грузовик. Кажется, прошло не так много времени, но Шагги начал уж забывать отца, иногда даже не мог вспомнить его лицо.

(Но бывали моменты, когда Шагги представлял его себе очень ясно. Вот отец шутя боксирует с ним и старшим братом. Вот он дает им деньги. Или еще одна сцена: отец напился и распевает «Залив лунного света».)

Брат Дэви выучился в армии на сварщика и уехал в Австралию. Теперь Шагги остался с матерью вдвоем.

По дороге Шагги зашел в магазин, где продавали горячий хрустящий картофель. Там только что открыли, и Шагги пришлось подождать немного в очереди. Впереди него оказалась женщина лет тридцати. Крашеная блондинка. Волосы забраны копной наверх и блестят от лака. Даже сквозь густой запах уксуса и кипящего масла Шагги чувствовал ее духи. За ним заняли очередь двое мальчишек лет десяти и девочка немного постарше. Мальчишки тут же начали бороться, а девочка стояла невозмутимо, будто не замечая их.

Немного погодя подошел мужчина средних лет. Он кивнул женщине и сказал: «Привет, Мэйси». Та откликнулась: «Привет, Джон», зевнув, потянулась и, покачав головой, одарила его улыбкой. Над жаровней висело длинное замызганное зеркало. Оно уже потускнело от времени и пошло темными пятнышками. По обе стороны его висели выгоревшие рекламы прохладительных напитков и тоников. Шагги уставился на отражение женщины, но она смотрела куда-то в сторону. Тогда Шагги перевел взгляд на видневшуюся в зеркале лысую, лоснящуюся макушку Лу, который, вынув сетку из булькающего жира, принялся ее встряхивать, подкидывая картофель, чтобы тот немного подсушился, заодно прикрикнул на мальчишек, чтобы перестали драться, иначе он их выставит. Мальчишки, похихикивая, немного притихли, а потом снова взялись исподтишка пихать и пинать друг друга. Блондинка купила картошки и кивнула: «Ну, до встречи, Лу. Пока, Джон». Ей в ответ: «Пока».