Леонид Емельянов - Под прицелом войны

• Название: Под прицелом войны
• Автор: Леонид Емельянов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-985-7103-68-3

Книга уникальна тем, что в ней Леонид Емельянов, ученый, доктор биологических наук, собрал воспоминания пятнадцати ученых-натуралистов – свидетелей и участников Великой Отечественной войны, которые в послевоенные годы стали исследователями науки и достигли в ней значительных успехов.

Их искренние рассказы, воспоминания призывают представителей молодого поколения изучать историю своей страны и никогда не забывать, что за мир на родной земле заплачено жестокой ценой.

---

Однажды ранним утром, когда еще топились печи, к ней в избу заскочил зверски проголодавшийся человек в измятой военной форме наших войск. Хозяйка пекла в это время лепешки. Горка их уже стояла в миске на столе и поджидала еще спящих малышей. А на сковородке дозревала очередная порция любимой детской еды.

Ни слова не говоря, пришелец метнулся с порога к столу и, практически не жуя, а только глотая, в один момент перекидал содержимое посудины себе в рот. Затем также молча выхватил из печи сковороду и расправился с недопеченным. А в завершение проглотил остаток сырого теста. В величайшем изумлении хозяйка глядела на эту немую сцену и гадала, кто же перед ней: догоняющий своих, бежавший из плена, или просто дезертир. Объяснений она не дождалась. Незнакомец исчез так же стремительно, как и появился. Словно привидение!

– Солдат, видно, заглянул сначала в окно и осмотрелся, – рассуждала потом женщина. – Поняв, что ему ничего не угрожает (мужика в хате нет, и вход удобный, скрытный, с обратной от улицы стороны), открыл дверь и решительно двинулся к столу. Голод не тетка! Да и времени на разговоры у него просто не было. Он и так рисковал.

Как служивый очутился в нашей безлесной, опасной для передвижения местности и куда направился дальше, так и осталось загадкой.

«ПОД НЕМЦЕМ»

Это выражение, порожденное войной, стало ходячим среди населения как в те окаянные годы, так и долгое время после. Все прекрасно понимали, что «под немцем» – значит, на оккупированной территории. Но первое – короче и удобнее в обиходе. Им чаще всего и пользовались.

Первыми же в нашей деревне после небольшого затишья объявились вовсе не немцы, а финны – так утверждали взрослые. Злые, как звери. За косой взгляд в их сторону запросто могли пристрелить. У нас в землянке они изрезали зачем-то подушки и матрацы и вытряхнули из наволочки на пол заготовленные для нас впрок сухари и домашнее печенье. Причем ее не развязывали, а вспороли ножом. То ли слишком торопились, то ли ради устрашения. Очень возможно, что это был обыск по подсказке. Мол, здесь живет семья учителя – сторонника и проводника советской власти. Не мешает хотя бы припугнуть…

Впрочем, это могли быть и не финны, а другие пособники немцев в их злодеяниях. Паспорт у них никто ведь не спрашивал. И вряд ли кто из деревенских разбирался в чужих языках. Но так я понимаю теперь, когда знаю не только об эсэсовских карательных отрядах; а тогда верил тому, о чем говорили старшие.

Финны исчезли так же внезапно, как и появились, и деревню время от времени стали контролировать немцы, любители кур и всего остального, вплоть до самогона. Появлялись они обычно днем, а ночью в окошко осторожно стучали иногда партизаны и тоже просили еду или одежду.

Население и само остро нуждалось в продуктах – кормильцы-то ушли на фронт – и при каждом удобном случае заготавливало их впрок. И понадежнее припрятывало. Памятен такой случай. В самом начале войны на взгорке между нашей и соседней деревнями была подстрелена случайной пулей пасущаяся там лошадь. Лошадиного мяса раньше никто в рот не брал. Брезговали (гребовали, как говорилось в народе). А тут сразу несколько человек пришло с ножами, чтобы отрезать себе по куску. Был среди них и наш житель.

– А что ждать, – пояснил он любопытным. – Неизвестно, чем скоро питаться станем. Старой власти нет. На новую тоже нельзя рассчитывать. Спасайся сам, как можешь.

В сравнении с финнами, сразу же показавшими свой жестокий характер, жизнь «под немцем» казалась менее страшной. Иногда даже какой-то из них открывал жестяную коробочку с леденцами. Приговаривая «Ком, ком, киндер!» и маня указательным пальцем, подзывал ближайшего малыша: бери, мол. Устоять полуголодному ребенку против такого искушения было трудно, почти невозможно. И некоторые робко тянули руку к даровому угощению, лежащему на чужой ладони.

Но, случалось, угощали и пинком, особенно если кто-то из подростков подбирал брошенный в траву окурок. Сосед наш, десятилетний Шурик, был в свои годы уже заядлым курильщиком и однажды осмелился попросить у немца папиросу. Тот сделал свирепое лицо и стал лязгать затвором автомата. «Сейчас пристрелит!» – всполошилась мать и бросилась на помощь, прося знаками и словами простить неразумное дитя. Немец долго не мог успокоиться, произнося непонятные нам ругательства. Зато слово «Цурюк!» быстро освоили все: и дети, и взрослые. Оно было в ходу у оккупантов.

Вспоминая и осмысливая то время, начинаю понимать, откуда у белобрысого Шурика появилась столь странная для деревни кличка «Гофвебер». Прозвища в деревне имели все – от мала до велика, но чтоб такое… А объясняется все просто: дали его, скорее всего, немцы. «Гоф» – это от немецкого «хох»: высокий. Шурик, действительно, был таким, рослым, выше всех нас. Ну а «вебер» в переводе «ткач». Одежда на нем была домотканая.

Наведывались к нам новые хозяева не столь часто. Что им было делать в таком крошечном селении: все, что можно разграбить, давно разграблено. Держать же сторожевой пост ради трех десятков немощных стариков, старух и малолеток тем более не имело смысла. Все вопросы поэтому решались через местных полицаев, которые сами ездили в Касплю, где размещалась районная комендатура, за инструкциями. Было их в деревне трое. Двое из них старались вовсю, третий особенно не усердствовал.

Уже в самом начале оккупации поступил приказ сдать всех коров и бычков на нужды немецкой армии. Когда рогатое стадо уже запылило по дороге на Касплю, мама, словно вспомнив, чем же она будет кормить детей, бросилась вдогонку. Вцепилась в свою Красулю (до сих пор помню эту выразительную кличку) и решительно повела ее обратно. Ближайший полицай – Иван Быценков – ударил ее пару раз ременной плетью. Мать закричала: «Бей! Бей! Вот вернутся наши, по-другому запоешь! Свою-то корову, небось, дома оставил!»

Характер у нее был отчаянный. За такую выходку можно было схлопотать и пулю. Но стрелять полицай не посмел. Заколебался. А вдруг Советы действительно вернутся. Тогда что? Так благодаря маминой смелости мы остались с молоком – величайшим благом по тому времени.

Первая военная зима оказалась на редкость суровой. А тут еще нехватка дров для отопления – заготавливать-то было уже некому. Все здоровые мужчины ушли на фронт. С морозами пришла и еще одна беда: вода в обоих общественных колодцах промерзла до дна, и ее приходилось вытапливать из снега или привозить на саночках из соседней деревни Мокрушино. Сельцо это лежало в приречной низине и славилось родниками, которым никакой мороз был не страшен.

До Мокрушина – рукой подать, всего-то пара километров. Но полдороги приходится на постоянный подъем. Его и груженая лошадь с трудом преодолевает, а тут что за сила – старые да малые. И вот тянет пожилая бабка под гору саночки с двумя огромными молочными бидонами. Кряхтит. Сзади подталкивают двое сопливых ребятишек. Вода от рывков выплескивается наружу и замерзает прямо на ходу. На крышках и на боковинах емкостей образуются толстые ледяные натеки. Точь-в-точь как на картине Василия Серова «Тройка».

Зимой нас на улицу выпускали нечасто – одежонка слабая, не греет, но ближе к весне уже трудно было удержать в доме. И вот как-то на исходе зимы вышли погулять с братом. Еще стоял приличный морозец, но уже ярко, по-весеннему светило солнце. Не успели дойти до середины улицы, как с южной стороны села услышали выстрелы. С высокого пригорка, на котором стоит наша деревня, отчетливо было видно, что к нам бежит, отстреливаясь на ходу, какой-то человек. Как выяснится вскоре – партизан, напоровшийся где-то на немецкий или полицейский патруль.

А надо сказать, что народных мстителей очень интересовал район, из которого возвращался сейчас их товарищ. В этих краях, километрах в десяти от наших мест, проходит стратегически важная железнодорожная ветка Смоленск – Витебск, которую партизаны частенько подрывали. Спрятаться от любопытных глаз здесь непросто: настоящего леса вблизи нет. Лишь отдельные рощицы да купы кустарника на протянувшейся по обеим сторонам рельсов болотине.

Беглец между тем уже прилично оторвался от преследователей, которые не спешили лезть под его пули. И, наверное, ушел бы от них (до спасительного леса оставалось каких-нибудь семь километров), если бы не наши полицаи. Когда партизан уже пересек деревню и, не снижая темпа, стал уходить за околицу, они вдруг опомнились. Один из блюстителей немецкого порядка лег на снег и, тщательно прицеливаясь, начал стрелять вдогонку убегавшему. Ответить тот не мог – кончились патроны. Уже совсем рядом было здание школы, стены которой на время прикрыли бы его отход, когда полицай последним выстрелом все-таки поразил живую мишень. Кажется, в ногу.

Раненый упал. Предатели притащили его в центр деревни. Это был красивый светловолосый юноша лет девятнадцати-двадцати. В белом распахнутом полушубке и без шапки. Судя по всему, парень сопротивлялся до конца – ослабевший против двух здоровых бугаев. Мимо нас он пробежал в полном здравии. Теперь же голова его была разбита – видно, прикладом полицейской винтовки. Из-под волос еще сочилась алая кровь, сгустки которой запеклись и на лице.